сованный мелками столик с покачивающейсЯ на нем бутылкой и стаканами.
Шаткий столик с впрок нарисованной толпой (с будущей демонстрацией!), и
как же бережно и чутко мы в ту минуту его несли, минуЯ узкое место при
выходе, С андеграундный художник, андеграундный писатель и, если верить
слухам, стукач С все трое. Миг единения. Символ тишины с покачивающейсЯ
бутылкой. ТсРс.
три лица как три лика (почемуРто безглазые). Заговорили о глубинке, о
жалких там нынче выставках и о малых ценах. Я примолк. Я смотрел. Лица с
полотен источали суровость, их безглазье отдавало страшным нераспаханным
черноземом. Беды. Бездорожье. Безденежье. Вурдалаки с кротким и чистым
взглядом. В таких портретах Я не любил свою давнюю провинциальную укоре-
ненность, вой души, который так и не спряталсЯ в истончившуюсЯ боль.
ухоженнаЯ серенькаЯ московскаЯ улочка С по ней, словно бы ей в контраст,
ходили тудаРсюда веселые и красивые люди. Там светилсЯ окнами известный
спортзал, тренировались прыгуны, гимнасты на батуте, разъезжавшие по
всему миру.
против (им нравилось), чтобы их красота и их достаток били в глаза дру-
гим. Особенно в дождь, в слякоть эти броско, богато одетые женщины и
мужчины казались на спуске улочки не людьми, а внезапным десантом с не-
ба. Сравнение с небесным десантом только усиливалось, когда Я видел их в
окнах громадного высокого зала: мужчины в спортивных костюмах и женщины
(иногда в купальниках) совершали там свои прыжки, эффектные и тягучие,
как пригретаЯ в зубах молочнаЯ жвачка. Переворачиваясь в воздухе, женщи-
ны в купальниках вдруг кланялись друг другу. Раскланявшись С разлетались
в стороны. Они бились о пружинящую ткань спиной и рельефной задницей, но
тут же вновь мягкоРмягко взлетали, бескостные инопланетяне. Михаил и Я,
застывшие на десятилетиЯ в андеграунде, казались вблизи них издержками
природы, просто червячками С ссутулившийся, постаревший, копошащийсЯ
червячок сидит и перебирает буквы (на пишущей машинке), а совсем рядом,
в доме напротив, красивые люди взлетают и падают С с каждым аховым паде-
нием не только не погибая, но еще более взлетаЯ и сближаясь с небом. Не
птицы еще, но уже и не люди.
тот вечер у меня, застыл у окна. Он жевал бутерброд с колбасой, не отры-
ваЯ взгляда от полуптиц.
ру нет, но настораживало, что вокруг и рядом с автором (мне ли не знать)
жили женщины почемуРто совсемРсовсем иные. Жесткие и цепкие. И чуть что
дававшие ему пинка (начинаЯ с его решительной жены, удравшей от Михаила
за границу, едва ей там засветило).
возникала сентиментальнаЯ женщина, приносил мне почитать, устраиваЯ ей
(и себе) проверку. Знал, что ждет разнос. Так уж сложилось. Потеряй Я
боевые клыки и подобрей вдруг к своим ли, к чужим, не важно чьим, текс-
там, длЯ Михаила (длЯ нас обоих) рухнуло бы одно из измерений вербально-
го мира.
лия. Возможно, не хочу иметь дела с замыслом, который скоро угадываю.
(Возможно, просто старею.) Зато произвольные куски из середины, из чет-
вертой главы, любые десять шелестящих страниц подряд С вот мое удо-
вольствие. Лучшие тексты в моей жизни Я прочитал урывками в метро. Под
пристук колес. Вот и Михаил вновь описывал своих плачущих, плаксивых,
слезокапающих, слезовыжимающих женщин С а что? а почему нет? С писали же
вновь и вновь живописцы пухлых, пухленьких, пухлоемких, пухлодразнящих
мадонн. њитал, и малоРпомалу менЯ захватывало. Ах, как он стал писать! С
думалось с завистью. На сереньком, на дешевом бумажном листе, дважды
кряду, текст довел менЯ до сердцебиения: снисхождение к женщине было Яв-
лено в строчках с такой болью и с такой бессмысленной силой прощения,
что какоеРто времЯ Я не смог читать, закрыл глаза. Станцию за станцией
ехал, тихо сглатываЯ волнение.
деньги ее родственников). Заодно повидалсЯ там с братом. С братом не ви-
делись десять лет! Они общались, не расставаясь, все три дня. Брат сле-
дил за событиями в России, сопереживал. Но как только Михаил, воодуше-
вясь, стал рассказывать, как он вместе с другими во времЯ августовского
путча строил заграждениЯ у Белого дома и спешил защищать шаткую демокра-
тию, брат, выслушав, грустно ему заметил:
шихсЯ в России?
терпретировать за глаза.
цов, убежавших от мира в пустынь.
Я попыталсЯ импровизировать (не умеЯ объяснить).
тителей и без того нескучного российского спокойствия: волна за волной.
Отшельник С как внутренний эмигрант. Едва кончаютсЯ отшельники, как раз
и начинаютсЯ эмигранты. Эмигрантов сменяют диссиденты. А когда испаряют-
сЯ диссиденты, заступает андеграунд. Прочтений (интерпретаций) русского
отступничества достанет на всякий вкус. И прекрасно. Это С мы. В России,
как нигде, новизна любой идеи оборачиваетсЯ через времЯ своим выворотом.
Мы мученики не идей, а их мучительно меняющихсЯ прочтений, еще когда за-
метил мой насмешливый брат Веня.
вит Россию в покое, мы не оставим ее в покое, Миша, не волнуйся, сказал
Я уже с вдохновением. (Я впал в экстаз!) Мы С подсознание России. Нас
тут прописали. При любом здесь раскладе (при подлом или даже самом свет-
лом) нас будут гнать пинками, а мы будем тыкатьсЯ из двери в дверь и
восторгатьсЯ длиной коридора! Будем слонятьсЯ с нашими дешевыми пласт-
массовыми машинками в надежде, что и нам отыщетсЯ комнатка в бесконечном
коридоре гигантской российской общаги.
кой в торец), оно не означает, кстати сказать, выхода: не означает ни
выхода, ни конца туннеля, ни путеводной звезды, ни даже знака С это
просто наша физическаЯ смерть, износ тела. Просто конец нашей жизни, Ми-
ша. Слабое пятнышко света, которое дает нам отсрочку; но с ней вместе
дает и своеобразное счастье жить в этом гениальном российском коридоре с
десятками тысяч говенных комнат.
щил Михаилу, что хочет поностальгировать. По былым временам, по нашей
молодости С по андеграунду.
встречи, звонил Михаилу С хочется, мол, Миша, посидеть Тглаза в глазаУ,
пообщаться. ХочетсЯ обменятьсЯ нашими Тсгорбленными от подземностиУ че-
ловеческими чувствами. (Все его словечки, стиль.) Ему ведь действительно
хочется, это правда!
Смоликов, словно длЯ этого и встречался, живо и с подробностями переска-
жет наши разговоры в очередных интервью на телевидении, на радио и в га-
зетах. На голубом глазу он продаст все эти наши Тсгорбленные чувстваУ в
Доставалов Александр
Сертаков Виталий
Свержин Владимир
Акунин Борис
Орловский Гай Юлий
Роллинс Джеймс