обязательна, в том, что мы ее непременно разрешим, сомнений ни у кого не
было. Поэтому мы все легко мирились с очень многими недостатками,
отказывали себе в лишнем развлечении, в лучшем костюме, в пище, отдавая
каждую свободную копейку на свинарню, на семена, на новую жатвенную
машину. К нашим небольшим жертвам делу восстановления мы относились так
добродушно-спокойно, с такой радостной уверенностью, что я позволял себе
прямую буффонаду на общем собрании, когда кто-нибудь из молодых поднимал
вопрос: пора уже пошить новые штаны. Я говорил:
колонистов будут бархатные рубашки с серебрянным поясом, у девочек
шелковые платья и лакированные туфли, каждый отряд будет иметь свой
автомобиль и, кроме того, на каждого колониста велосипед. а вся колония
будет усажена тысячами кустов роз. Видите? А пока давайте купим на эти
триста рублей хорошую симментальскую корову.
казались ситцевые заплаты на штанах и промасленные серенькие "чепы".
ругать за многие уклонения от идеально-морального пути, но кого же на
земноа шаре нельзя за это ругать? А в нашем трудном деле эта верхушка
показывала себя очень исправным и точно действующим аппаратом. Я в
особенности ценил ее за то, что главной тенденцией ее работы
как-то незаметно сделалось стремление перестать быть верхушкой, втянуть в
себя всю колонистскую массу.
Задоров, Вершнев, Братченко, Волохов, Ветковский, Таранец, Бурун, Гуд,
Осадчий, Настя Ночевная; но к последнему времени в эту группу уже вошли
новые имена: Опришко, Георгиевский, Волков Жорка и Волков Алешка, Ступицын
и Кудлатый.
и нечеловеческую работоспособность. Он не был так талантлив в творчестве,
не был так ярок, но зато у него были и только ему присуще достоинства:
пенистая до краев бодрость, ладность и удачливость движений.
одной стороны, всей его внешностью нас так и подмывало назвать его
цыганом. И в смуглом лице, и в черных глазах навыкат, и в сдержанном
ленивом юморе, и в плутоватом небрежении к частной собственности
действительно было что-то цыганское. Но, с другой стороны, Георгиевский
был отпрыском несмоненно интеллигентской семьи: начитан, выхолен,
по-городскому красив, и говорил он с небольшим аристократическим оттенком,
немного картавя. Колонисты утверждали, что Георгиевский - сын бывшего
иркутского губернатора. Сам Георгиевский отрицал всякую возможность такого
позорного происхождения, и в его документах никаких следов проклятия
прошлого не было, но я в таких случаях всегда склонен верить колонистам.
Во второй колонии он ходил командиром и отличался одной прекрасной чертой:
никто так много не возился со своим отрядом, как командир шестого.
Георгиевский им и книги читал, и помогал одеваться, и самолично заставлял
умываться и без конца мог убеждать, уговаривать, упрашивать. В совете
командиров он всегжда представлял идею любви к пацану и заботы о нем. И он
мог похвалиться многими достижениями. Ему отдавали самых грязных, сопливых
ребят, и через неделю он обращал их в франтов, украшенных прическами и
аккуратно идущих по стезям трудовой колонистской жизни.
единой общей черты, хотя они и были братья. Жорка начал в колонии плохо:
он обнаружил непобедимую лень, несимпатичную болезненность, вздорность
характера и скверную мелкую злобность. Он никогда не улыбался, мало
говорил, и я даже посчитал, что "это не наш" - убежит. Его возрождение
пришлобез всякой торжественности и без педагогических усилий. В совете
командиров вдруг оказалось, что для работы на копке погреба осталась
только одна возможная комбинация: Галатенко и Жорка. Смеялись.
составить из них сводный отряд и посмотреть, что получится, сколько они
накопают. В командиры выбрали все-таки Жорку: Галатенко был еще хуже.
Позвали Жорку в совет, и я ему сказал:
погреба и дали тебе Галатенко. Так вот мы боимся, что ты с ним не
справишься.
осторожно, а то услышат, ничего не выйдет.
бывшего сада намечен прямоугольник будущего погреба. На одном его конце
участок Галатенко, на другом - Жорки. Это сразу бросается в глаза и по
распоряжению сил, и по явным различиям в производительности: у Жорки
вскопано уже несколько квадратных сажен, у Галатенко - узкая полоска. Но
Галатенко не сидит: он неуклюже тыкает толстой ногой в непослушную лопату,
копает и часто с усилием поворачивает тяжелую голову к Жорке. Если Жорка
не смотрит, Галатенко останавливает работу, но стоит ногой на лопате,
готовой при первой тревоге вонзить ее в землю. Видимо, все эти хитрости
уже приелись Волкову. Он говорит Галатенко:
некогда с тобой возиться.
сих пор и до сих пор, я твой обед вылью в помои.
выльет. Галатенко бурчит:
локоть.
отряда под командой Волкова первого.
улыбку и прохрипел:
совершенству, и через два месяца совет командиров перебросил его во вторую
колонию со специальной целью подтянуть ленивый седьмой отряд.
покрыто пятнами самого разнообразного оттенка, лоб у Алешки настолько
низок, что, кажется, будто волосы на голове растут не вверх, а вперед, но
Алешка очень умен, прежде всего умен, и это скоро всем бросается в глаза.
Не было лучше Алешки командира сводного отряда: он умел прекрасно
рассчитать работу, расставить пацанов, найти какие-то новые способы, новые
ухватки.
кряжистый и прижимистый.. Он попал к нам прямо из батраков, но в колонии
всегда носил кличку "куркуля"; действительно, если бы не колония, приедшая
Кудлатого со временем к партийному билету, был бы Кудлатый кулаком:
слишком довлел в нем какой-то желудочный, глубокий хозяйственный инстинкт,
любовь к вещам, возам, боронам и лошадям, к навозу и вспаханному полю, ко
всякой работе во вдоре, в сарае, в амбаре. Кудлатый был непобедимо
рассудителен, говорил не спеша, с крепкой основательностью серьезного
накопителя и сберегателя. Но, как бывший батрак, он так же спокойно и с
такой же здравомыслящей крепкой силой ненавидел кулаков и глубоко был
уверен в ценности нашей коммуны, как и всякой коммуны вообще. Кудлатый
давно сделался в колонии правой рукой Калины Ивановича, и к концу двадцать
третьего года значительная доля нашего хозяйства держались на нем.
пролетарий. Он происходил из цеховых города Харькова и мог рассказать, где
работали его прадед, дед и отец. Его фамилия давно украшала ряды
пролетариев харьковских заводов, а старший брат за 1905 год побывал в
ссылке. И по внешнему виду Ступицын хорош. У него тонкие брови и небольшие
острые черные глаза. Вокруг рта у Ступицына прекрасный букет подвижных
точных мускулов, лицо его очень богато мимикой, крутыми и занятными
переходами. Ступицын представлял у нас одну из важнейших
сельскохозяйственных отраслей - свинарню второй колонии, в которой свиное
стадо росло с какой-то сказочной быстротой. В свинарне работал специальный
отряд - десятый, и командир его - Ступицын. Он умел сделать свой отряд
энергичным и мало похожим на классических свинарей: ребята всегда с
книжкой, всегда у них в голове рационы, в руках карандаши и блокноты, на
дверцах станков надписи, по всем углам свинарни диаграммы и правила, у
каждой свиньи паспорт. Чего там только не было, в этой свинарне!
резерв. С одной стороны - это старые боевые колонисты, прекрасные
работники и товарищи, не обладающие, однако, заметными талантами
организаторов, люди сильные и спокойные. Это Приходько, Чбот, Сорока,
Леший, Глейзер, Шнайдер, Овчаренко, Корыто, Федоренко и еще многие. С
другой стороны - это подрастающие пацаны, действительная смена, уже и
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Роллинс Джеймс
Конюшевский Владислав
Круз Андрей
Посняков Андрей