раненых.
не участвовал в атаке. Абросимов оставил его при себе.
бегут над головой. Хлопает полами шинели ветер. Мокрый, противный снег
забивается за воротники. Плывут льдины по Волге - осеннее сало.
завтра, может, и тебя не будет. И так же глухо будет падать земля на крышку
твоего гроба. А может, и гроба не будет, а занесет тебя снегом и будешь
лежать, уткнувшись лицом в землю, пока война не кончится.
Три колышка. Салют - сухая, мелкая дробь автомата. Точно эхо гудят
дальнобойки за Волгой. Минута молчания. Саперы собирают лопаты, подправляют
могилы.
двадцать пять. Даже похоронить его не удалось: его тело там - у немцев.
письмом матери и Люсиной карточкой. Простые, ясные, чистые - такие, каким он
сам был.
видишься близкой, Будто вот - держусь рукой.
ветер Оплетает, вяжет меня.
похожи - Лондон и Карнаухов.
сидел на корточках в углу траншеи и прилаживал капсюли к гранатам. Я что-то
спросил у него - не помню уже что. Он поднял голову, и впервые не увидел я в
глазах его улыбки, глубокой, где-то на самом дне глаз, тихой улыбки, которая
мне так нравилась. Он что-то ответил, и я ушел. Больше я его не видел.
ругается. Молча курит, опершись подбородком о колени.
нас человек. Я соврал, что двенадцать. С ним тоже надо ухо востро держать.
Чернильная душа.
взял.
опираясь на палку. Он до сих пор еще прихрамывает.
майора и Абросимова вызывали в штадив и что они три часа там пропадали.
Потом Абросимов как заперся в своем блиндаже, так до сих пор не выходит.
Обед и ужин назад отослал.
его - всё карманы руками придерживал. Утром как раз водку получили.
батальона - это самое просторное помещение на нашем участке - накурено так,
что лиц почти не видно. Абросимов сидит у стенки. Губы сжаты, белые, сухие.
Глаза - в стенку.
уголке. Рядом с ним еще двое - начальник разведки и командир роты ПТР. Майор
стоит у стола. За эти сутки постарел лет на десять. Время от времени
подносит к губам стакан с чаем и пьет маленькими нервными глотками. Говорит
тихо. Так тихо, что из конца трубы не слышно. Я пробираюсь вперед.
знаний мало. Нужна еще и вера. Вера в людей, с которыми ты вместе воюешь.
Без этого никак нельзя...
дрожат пальцы, отстегивающие крючки.
Касторная, Воронеж... Здесь вот уже сколько сидим. И я верил ему. Знал, что
он молод, неопытен, может быть, на войне только учится, знал, что может
ошибки делать,- кто из нас не ошибался,- но верить - я ему верил. Нельзя не
верить своему начальнику штаба.
эту операцию отвечаю я. И когда комдив кричал сегодня на Абросимова, я знал,
что это он и на меня кричит. И он прав.- Майор проводит рукой по волосам,
обводит всех нас усталым взглядом.- Не бывает войны без жертв. На то и
война. Но то, что произошло во втором батальоне вчера,- это уже не война.
Это истребление. Абросимов превысил свою власть. Он отменил мой приказ. И
отменил дважды. Утром - по телефону, и потом сам, погнав людей в атаку.
Абросимов, не отрывая глаз от стенки.-А люди в атаку не шли...
дребезжит. Но тут же сдерживается. Отхлебывает чай из стакана.- Шли люди в
атаку. Но не так, как тебе этого хотелось. Люди шли с головой, обдумавши. А
ты что сделал? Ты видел, к чему первая атака привела? Но там нельзя было
иначе. Мы рассчитывали на артподготовку. Нужно было сразу же, не давая
противнику опомниться, ударить его. И не вышло... Противник оказался сильнее
и хитрее, чем мы думали. Нам не удалось подавить его огневые точки. Я послал
инженера во второй батальон. Там был Ширвев - парень с головой. Он с ночи
еще все заготовил, чтоб захватить немецкие окопы. И по-умному заготовил. А
ты... А Абросимов что сделал?
Бородина становится красным, щеки трясутся.
выполняется всегда последнее приказание. И люди его выполнили и лежат сейчас
перед нашими окопами. А Абросимов сидит здесь. Он обманул своего командира
полка. Он превысил свою власть. А люди погибли. Всё. По-моему, достаточно.
руки на коленях, глаза в стенку. Астафьев, наклонив голову, что-то
старательно и быстро пишет.
Он считает, что баки можно было взять только массированной атакой. Вот и
все. И он потребовал, чтобы эту атаку осуществили. Комбаты берегут людей,
поэтому не любят атак. Баки можно было только атакой взять. И он не виноват,
что люди недобросовестно к этому отнеслись, струсили.
смешной шинелишке своей, протискивается к столу Фарбер.
говорите?
щурится.
Карнаухов, и... все как шли... Я не умею говорить... Я их недавно знаю...
Карнаухова и других... Как у вас только язык поворачивается. Храбрость не в
том, чтоб с голой грудью на пулемет лезть. Абросимов... капитан Абросимов
говорил, что приказано было атаковать баки. Не атаковать, а овладеть.
Траншеи, придуманные Ширяевым, не трусость. Это прием. Правильный прием. Он
сберег бы людей. Сберег, чтоб они могли воевать. Сейчас их нет. И я
считаю...- Голос у него срывается, он ищет стакан, не находит, машет рукой.-
Я считаю, нельзя таким людям, нельзя им командовать...
сразу выпаливает:
видел...- И, дернув плечом, цепляясь крючками шинели за соседей,
протискивается назад.
Акунин Борис
Круз Андрей
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Рыбаков Вячеслав