Чтение 50–й страницы книги ~По следам дикого зубра~

Вернулись к костру, затоптали огонь и простились. Зарецкий хотел пробиться
отсюда на Кишу. Хожеными тропами он старался не пользоваться.

Каких только встреч не случается в горах, но столкнуться с Василием
Васильевичем Кожевниковым чуть ли не в тридцати верстах от кордона, да еще с
шумным, непривычно возбужденным, то и дело стреляющим в воздух из винтовки,
- такой встречи Зарецкий никак не ожидал!

За час до этого он поразился обилию животных, то и дело
проскальзывающих мимо к верхней Кише. Олени, косули, лисы тенями мелькали в
кустах. Выше по лесистым склонам слышался характерный треск веток: то
бежали, конечно, зубры.

И вот - Кожевников. Когда бородатый силач увидел перед собой Зарецкого,
он даже испугался. Привидение, что ли?..

- Ты что это, Васильевич, шум устраиваешь, патроны переводишь? -
спросил Андрей Михайлович. - И вид у тебя, словно самого гонят?

- Угадал. Гонят. Охота прибыла, Михайлович.

- Какая охота? Когда? Где?

- Прямо ко мне на кордон пожаловали. Погода, вишь, сухая, так всей
гурьбой через Майкоп и Даховскую пробились. Человек до полсотни. Шум, гам,
завтра собираются зубров стрелять. Все какие-то шалые, крови им давай!

Неслыханно! Охота, да еще на Кише, где полно зубров!..

- А ты куда же теперь? Сбежал?

- А что я? Там Никита Иванович прискакал, станичные атаманы, ну, и все
другие егеря, стараются хоть какой порядок навести, а я улучил минуту - и
пошел сгонять зверя в глубину. Сколько угоню, столько и спасем. Ты мово
племяша не встрел? Я его к Телеусову на коне услал, предупредить. Не дай
бог, в Умпырь пробьются!

- Едем со мной, - приказал Зарецкий.

По пути к кордону Кожевников рассказал, что приехали генералы, два
каких-то сенатора, как их зовут, очкастые, важные, потом помощник наказного
атамана, полковники, ну, а особо высоких чинов нету. Но люди эти, видать,
отчаянные, торопят, стрельбу по кабанам учинили, медведя-шатуна успели
завалить.

Издали, как стемнело, Андрей увидел отсвет костров, почему-то
напомнивших ему псебайский пожар, услышал разноголосый шум, нестройные песни
и подумал, что медвежатина потребовала возлияний.

Они спешились в стороне, чтобы не привлекать внимания. Лагерь напоминал
сборище удалых разбойников, только что добравшихся до заветного клада. У
всех костров - а их насчитывалось восемь - пили, ели, звенели посудой.
Разговор шел на высоких тонах, кто-то пытался петь, кто-то трижды выстрелил
из револьвера, поднялась ссора, шум, потом поутихло.

Отыскался Щербаков, начал бранить охотников: никого не признают, егерей
не хотят, сами, мол, знаем, как и что, с утра собираются гай устраивать в
долине, иначе говоря - гнать всех зверей на поляну и там, окружив их, бить.

Рядом с Никитой Ивановичем стоял серьезный человек с лицом смуглым,
черноусым. Глубокими черными глазами он рассматривал Зарецкого. Они уже
знакомились, но случайно, поговорить тогда не удалось, хотя им-то было о чем
говорить. Христофор Георгиевич Шапошников первым начал писать письма в
Академию наук с предложением создать на Кавказе заповедник. Это произошло
спустя три года после его возвращения в Майкоп из Берлина, где он учился в
университете.

Зарецкий спросил его:

- Вы какими судьбами здесь?

- Бродил по горам, пополнял свои коллекции. Увидел охотников, понял,
что вам нужна помощь, увязался за Щербаковым. Вы узнайте прежде всего, есть
ли у наезжих людей разрешение для охоты. И кем оно подписано, это
разрешение.

- Есть, да чудное какое-то, - сказал Щербаков. - У генерала, фамилию не
знаю, малявый такой с виду.

Егеря собрались вместе, держали совет. Капитан Калиновский дипломатично
ушел, не хотел брать на себя никакой ответственности. Кожевников предложил
увести хотя бы половину винтовок подальше от Сулиминой поляны, про которую
охотники уже наслышаны. Туда они непременно потащатся, знают о зубрах.

- Куда уводить-то? - спросил Щербаков. - Тут везде зверя полно.

- К Лабазановой горе, - ответил Кожевников. - По дороге туров ветреней,
пусть постреляют в удовольствие, коли смогут, а у той Лабазановой горы доси
пусто, одни серны бегают.

- Это выход, - согласился Андрей Михайлович. - Ты и поведешь,
Васильевич. Мы тоже с гаем пойдем, но только раньше охотников. Отсечем
поляну, прочешем лес, и если что останется на их долю, то и на жертвенник.

Четыре егеря с Шапошниковым во главе не стали ждать рассвета, сразу
ушли в черную ночь. А Зарецкий отправился искать "малявого с виду" генерала,
чтобы ознакомиться с разрешением на охоту.

Пока он ходил от костра к костру, чувство глухого раздражения все более
нарастало в нем. Что за дикое сборище! Почти все пьяны, говорили приказными
голосами, ощущали себя хозяевами в этом святом по заповедности месте.
Невозможно было понять, кто здесь старший; кажется, все чувствовали себя
старшими и хотели поступать как заблагорассудится.

Капитан Калиновский указал Андрею Михайловичу на владетеля грамоты.
Маленький, сухой, моложавого вида генерал от артиллерии сидел у костра в
распахнутом мундире, скрестив руки на груди. Тут же полулежали два полных
господина в поблескивающих очках - видимо, те сенаторы, о которых говорил
Кожевников.

Зарецкий, щелкнув каблуками, представился: егерь, хранитель диких
зубров. Генерал поднял бровь, кивнул, но не поднялся, не переменил позы.

- Могу познакомиться с разрешением на охоту? В мои обязанности
входит...

- Ну, если входит, конечно.

Генерал чуть обернулся, адъютант достал бумагу и протянул генералу.
Тот, не развернув листа, молча отдал его Зарецкому.

Странное было это разрешение, скорее частное письмо. Оно адресовалось
наказному атаману Войска Кубанского. На обычной почтовой бумаге великий
князь собственноручно писал:

"Милостивый государь Андрей Иванович. Высокочтимые господа наши,
одержимые страстным желанием испробовать свои силы в охоте на дикого зверя,
попросили у меня разрешения посетить Кубанскую охоту и провести несколько
дней в свое удовольствие. Не имея ничего против разрядки чувств, прошу Вас,
господин генерал-лейтенант, отрядить с группой гостей своего полномочного
человека для руководства и организации этой экспедиции, согласовав ее с
егерями Охоты.

С самым глубоким к Вам уважением..."

И знакомая по прошлым документам размашистая подпись.

В самом обращении к атаману князь подчеркивал, что если он и остается
пока арендатором Охоты, то все же не может обходить и начальство области,
коему принадлежат все угодья на Кавказе.

- Вы удовлетворены? - спросил генерал, принимая бумагу.

- Так точно! Мне остается узнать, кому атаман Войска Кубанского поручил
руководство охотой, и согласовать действия охотников с нами.

Генерал повел глазами влево, указывая на полусонного соседа, который не
очень-то вслушивался в разговор.

- Полковник Лисицкий.

Это был начальник канцелярии кубанского генерал-губернатора.

Тот лениво поднялся, без особого интереса осмотрел егеря, коротко
приказал:

- Завтра. Завтра, хорунжий. И будьте здоровы!

- Смею напомнить, что охота гаем требует строгой организации, господин
полковник, иначе могут быть несчастные случаи.

- Несчастные случаи с зубрами? - сострил генерал и улыбнулся.

- С охотниками, ваше высокопревосходительство. В лесу плохо видно, а
пуля - дура.

- Завтра утром прошу... к нашему шалашу. - Полковник тоже попытался
шутить.

Он был пьян.

Зарецкий отдал честь и отошел от костра.

Он уже понял, что нет сил и возможностей взять под контроль эту охоту,
представленную расхристанной толпой людей. Для них это забава, средство
отвлечься от тяжелой действительности, от заботы, связанной с войной, от
неуверенности в будущем. Пир во время чумы...

...Хватит убийств! Возбужденная совесть и разум

Властно велят мне тревогу поднять, ополчиться

Против разбоя...

Так в XVI веке писал в поэме о зубрах Гуссовский.

Стойкая злость захлестывала Зарецкого. Ладно, будет им охота! Завтра
они проспят зорю, и егеря успеют разогнать зубров, которые еще остались
после рейда Кожевникова. К этому злорадному ощущению прибавлялась крупица
гордости: впервые в истории великокняжеской Охоты егеря организованно
выступают в качестве охранителей зверя от вельмож, а не соучастниками охоты.

Сняв с плеча винтовку, он поднялся на крыльцо кордона и лицом к лицу
столкнулся с Улагаем. За спиной есаула топтался Семен Чебурнов и какие-то
два черкеса.

Кровь прилила к щекам Зарецкого. Есаул отвернулся. Ни слова
приветствия, ни слова вообще. С гулко забившимся сердцем Андрей шагнул в
помещение. Что этому здесь надо?

В комнате сидел Кожевников.

- Встрелись? - спросил он. - Ну, гляди в оба! Он не хотел показываться,
меня увидел - и назад. А я тут охотников подговаривал, чтобы иттить со мной
в Лабазановы пещеры. Будто от себя. Намек дал, что ради деньжонок. Тайно.