дом. В буфетной выбито окно обломком липового сука, бившегося
о стекло, и на полу огромные лужи, и то же самое в комнате,
оставшейся от Лары, море, форменное море, целый океан.
и все объяснение.
спать, оба сожалея, что тревога оказалась ложной.
хорошо им известная женщина, до нитки вымокшая и иззябшая,
которую они засыплют расспросами, пока она будет отряхиваться.
А потом она придет, переодевшись, сушиться у вчерашнего не
остывшего жара в печи на кухне и будет им рассказывать о своих
бесчисленных злоключениях, поправлять волосы, и смеяться.
след этой уверенности остался за углом дома на улице, в виде
водяного знака этой женщины или ее образа, который продолжал
им мерещиться за поворотом.
10
бирючевского телеграфиста Колю Фроленко.
Мелюзееве его знали с пеленок. Мальчиком он гостил у кого-то
из раздольненской дворни и играл под наблюдением мадемуазель с
двумя ее питомицами, дочерьми графини. Мадемуазель хорошо
знала Колю. Тогда же он стал немного понимать по-французски.
без шапки, в летних парусиновых туфлях, на велосипеде. Не
держась за руль, откинувшись и скрестив на груди руки, он
катил по шоссе и городу и поглядывал на столбы и провода,
проверяя состояние сети.
городе были соединены со станцией. Управление веткой
находилось в Колиных руках в аппаратной вокзала.
телефон, а иногда, в моменты недолгих отлучек начальника
станции Поварихина, также и сигнализация и блокировка, приборы
к которым тоже помещались в аппаратной.
механизмов выработала у Коли особую манеру речи, темную,
отрывистую и полную загадок, к которой Коля прибегал, когда не
желал кому-нибудь отвечать или не хотел вступать с кем-нибудь
в разговоры. Передавали, что он слишком широко пользовался
этим правом в день беспорядков.
намерения Галиуллина, звонившего из города, и, может быть,
против воли дал роковой ход последовавшим событиям.
находившегося где-то на вокзале или поблизости, чтобы сказать
ему, что он выезжает сейчас к нему на вырубки, и попросить,
чтобы он подождал его и без него ничего не предпринимал. Коля
отказал Галиуллину в вызове Гинца под тем предлогом, что линия
у него занята передачей сигналов идущему к Бирючам поезду, а
сам в это время всеми правдами и неправдами задерживал на
соседнем разъезде этот поезд, который вез в Бирючи вызванных
казаков.
неудовольствия.
остановился как раз против огромного окна аппаратной. Коля
широко отдернул тяжелую вокзальную занавеску из темно-синего
сукна с вытканными по бортам инициалами железной дороги. На
каменном подоконнике стоял огромный графин с водой и стакан
толстого стекла с простыми гранями на большом подносе. Коля
налил воды в стакан, отпил несколько глотков и посмотрел в
окно.
дрянь вонючая, древесный клоп!" -- с ненавистью подумал Коля,
высунул машинисту язык и погрозил ему кулаком. Машинист не
только понял Колину мимику, но сумел и сам пожатием плеч и
поворотом головы в сторону вагонов дать понять: "А что делать?
Сам попробуй. Его сила". "Все равно, дрянь и гадина", --
мимически ответил Коля.
Глухой стук копыт по деревянному настилу сходней сменился
звяканьем подков по камню перрона. Взвивающихся на дыбы
лошадей перевели через рельсы нескольких путей.
заросших травой колеях. Разрушение дерева, с которого дожди
смывали краску и которое точили червь и сырость, возвращало
разбитым теплушкам былое родство с сырым лесом, начинавшимся
по ту сторону составов, с грибом трутовиком, которым болела
береза, с облаками, которые над ним громоздились.
вырубки. Непокорных из двести двенадцатого окружили. Верховые
среди деревьев всегда кажутся выше и внушительнее, чем на
открытом месте. Они произвели впечатление на солдат, хотя у
них самих были винтовки в землянках. Казаки вынули шашки.
выровняли, вскочил Гинц и обратился с речью к окруженным.
значении родины и многих других высоких предметах. Здесь эти
понятия не находили сочувствия. Сборище было слишком
многочисленно. Люди, составлявшие его, натерпелись многого за
войну, огрубели и устали. Слова, которые произносил Гинц,
давно навязли у них в ушах. Четырехмесячное заискивание справа
и слева развратило эту толпу. Простой народ, из которого она
состояла, расхолаживала нерусская фамилия оратора и его
остзейский выговор.
но думал, что делает это ради большей доступности для
слушателей, которые вместо благодарности платят ему выражением
равнодушия и неприязненной скуки. Раздражаясь все больше, он
решил заговорить с этой публикой более твердым языком и
пустить в ход угрозы, которые держал в запасе. Не слыша
поднявшегося ропота, он напомнил солдатам, что
военно-революционные суды введены и действуют, и под страхом
смерти требовал сложения оружия и выдачи зачинщиков. Если они
этого не сделают, говорил Гинц, то докажут, что они подлые
изменники, несознательная сволочь, зазнавшиеся хамы. От такого
тона эти люди отвыкли.
Ладно", -- кричали одни басом и почти беззлобно. Но
раздавались истерические выкрики на надсаженных ненавистью
дискантах. К ним прислушивались. Эти кричали:
вывелись офицерские повадки! Так это мы изменники? А сам ты из
каковских, ваше благородие? Да что с ним хороводиться. Не
видишь что ли, немец, подосланный. Эй ты, предъяви документ,
голубая кровь! А вы чего рот разинули, усмирители? Нате,
вяжите, ешьте нас!
меньше. "Все хамы да свиньи. Экой барин!" -- перешептывались
они. Сначала поодиночке, а потом все в большем количестве они
стали вкладывать шашки в ножны. Один за другим слезали с
лошади. Когда их спешилось достаточно, они беспорядочно
двинулись на середину прогалины навстречу двести двенадцатому.
Все перемешалось. Началось братание.
Гинцу встревоженные казачьи офицеры. -- У переезда ваша
машина. Мы пошлем сказать, чтобы ее подвели поближе. Уходите
скорее".
ему недостойным, он без требующейся осторожности, почти
открыто направился к станции. Он шел в страшном волнении, из
гордости заставляя себя идти спокойно и неторопливо.
уже в виду путей, он в первый раз оглянулся. За ним шли
солдаты с ружьями. "Что им надо?" -- подумал Гинц и прибавил
шагу.
ним и погоней не изменилось. Впереди показалась двойная стена
поломанных вагонов. Зайдя за них, Гинц пустился бежать.
Доставивший казаков поезд отведен был в парк. Пути были
свободны. Гинц бегом пересек их.
разбитых вагонов выбежали гнавшиеся за ним солдаты. Поварихин
и Коля что-то кричали Гинцу и делали знаки, приглашая внутрь
Максимов Альберт
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Лондон Джек
Свержин Владимир
Круз Андрей