собственных локтей.
и трезвую. - Эх, Коля... Не хочу, чтобы ты думал, будто я приехала
покаяться или что-то в этом роде, нет. Понимаешь, - она взглянула на него
как-то беззащитно, - нет человека, которого можно хлопнуть по плечу и
спросить... Как, мол, жизнь молодая? Понимаешь, не хочется постоянно
думать над тем, умно ли говоришь, красиво ли сидишь, достаточно ли удобен
случай, чтобы рассмеяться... Наверно, есть необходимость пыжиться на
работе, взвешивать слова, придавать им общественное, социальное
звучание... Но зачем все это дома?
по плечу и спроси о моей молодой жизни.
тогда казалось, что они висят над землей, оторванные от нее.
повышений, вежливые деловые звонки, обходительные деловые гости...
Предупредительные, предусмотрительные... Ужас. В общем-то, все они,
наверно, неплохие люди, явно не воруют и явно не подличают, но... Тошно. У
нас куча друзей, и все они старше меня лет на сто. Такие правильные, что...
замечал. Тусклое освещение, темные стены позволяли вести себя свободнее, а
в шуме можно было говорить и смеяться, не сдерживаясь.
наверняка-все это кончится очень скоро.
превратился в мокрую прохладную ночь. Они шли по темным улицам городка и
слышали, как падают на землю капли сгустившегося тумана.
фонари были похожи на бакены, плавающие над дорогой.
невысоким заборчиком, стоял контролер, небритый старик с костылем. На него
никто не обращал внимания-забор можно было перешагнуть в любом месте.
Панюшкин и сейчас видел девушек в длинных темных пальто, равнодушно
смотрящих из-за спин своих парией. А те курили, танцуя, и молчали.
неотрывно смотрела, как они попрощались, кивнув друг другу, как разошлись
по своим этажам, и только потом снова принялась за газету.
окном накрапывал дождь, капли звонко стучали по жестяному карнизу. Он
услышал, как Ирка на первом этаже включила свет, передвинула стул.
хохотали и боялись, боялись сказать хоть слово о том, ради чего приехали.
Колька опустился на койку: "Блажь! Блажь! - твердил он себе, охватив лицо
ладонями. - Идиотская игра в благородство! Ах! Какой я хороший, как умею
вести себя с чужой женой, как знаю меру! Ирка-чужая жена! Это придумать
надо! А будет ли подло по отношению к кому бы то ни было, если спущусь
вниз? А я спущусь!"
деревянным ступенькам, он сбежал на первый этаж и постучал в дверь номера.
Дежурная подняла глаза от газеты и смотрела, как он стучал, как вошел и
закрыл за собой дверь. И не проронила ни слова.
ее кровать.
один. И все. Посторонних просим покинуть помещение.
с тобой наберем большинство?
он не видел. Это была ночная улыбка, в ней чувствовались и сговор, и
тайна, которой он не знал. И была еще в ее улыбке новая суть поступков,
ночная, делающая все, что бы ни произошло, естественным, единственно
возможным. Колька растерялся.
как Ирка откидывает голову, чтобы глотнуть воздуха, и... Колька боялся. Но
страх не был помехой, наоборот, подстегивал. Боялся Колька вовсе не того,
что ему предстояло, он опасался сделать не так, как нужно, и в то же время
ощущал отчаянную и болезненную решимость. Колька не думал о том, любит ли
он Ирку, любит ли она его-все это было позади.
того. Медленно, словно превозмогая страшную усталость, он поднялся,
подошел к двери и повернул ключ. Ирка смотрела на него выжидательно и
улыбчиво. В ее улыбке было и поощрение, любопытство, страх. Он чувствовал,
что не сможет ничего сказать, не сможет посмотреть ей в глаза. И, не
оборачиваясь, медленно поднял руку, нащупал выключатель, погасил свет. Ему
сразу стало легче, будто свет был третьим в этой громадной, несуразной
комнате, заставленной множеством железных кроватей.
сказать что-то очень мужское, независимое, такое, чтобы Ирка сразу
поняла... Но вся сложность была в том, что Колька хотел сказать свое.
Чужие слова у него были, но он не решался произнести их, потому что эти
слова уже говорили другие мужчины другим женщинам, и сказать их Ирке
казалось ему предательством, чем-то неприличным, чуть ли не позорным.
день. - Понимаешь...
лишь изредка наклоняя голову, чтобы ему было удобнее.
слов. Не потому, что не любил ее, нет, именно любовь давала сейчас
ощущение правоты, справедливости. Ему казалось, что этих слов требовал
какой-то официальный, противный ему ритуал. Произнесенную фразу он слышал
так часто, так часто читал се, что она давно уже стала для него фразой из
старого пошлого анекдота. А хотелось найти слова свои, которые бы выразили
то, что чувствовал он, слова, которых еще никто не произносил, которые
стали бы их паролем, тайной, клятвой. Но он не нашел их. Он еще не знал
тогда, что таких слов нет. - Понимаешь, - сказал он, - я... в общем, я
тебя люблю.
и паролем. Она засмеялась и обняла его. А Колька, снова казнясь фальшью,
но теперь уже не слов, а действий, нащупав пуговицы на ее платье, начал
осторожно выталкивать их из петель.
зашелестело платье, как упало оно на спинку кровати.
вовсе не потому, что смешно.
тоже такой же ночной смех.
произойдет, будет единственно правильным.
сползают вниз блестящие капли.
тишина, что слышно было, как падали на мокрую землю срывающиеся с крыш
дождинки.
Володихин Дмитрий
Василенко Иван
Прозоров Александр
Браун Дэн
Прозоров Александр
Пехов Алексей