подкрепись, - сказал ксендз.
бутылку меду.
и вдруг повалился ему в ноги, рыдая:
опустился с ним рядом на порог. Так они долго сидели - элегантный ксендз и
бедный, плачущий мужик в его объятиях.
оставляет детей своих...
ксендзу.
можно и в пекло провалиться за все мои грехи, когда мне выпало такое
счастье, что сам ксендз сжалился надо мной... А стою ли я? Да проживи я хоть
сто лет, хоть бы я на коленях дополз до святой земли, мне этого не
заслужить...
поклоны, словно перед алтарем. Прошло мною времени, прежде чем ксендзу
удалось успокоить Слимака. Наконец он заставил его подняться и надеть тулуп.
выпил.
и поцеловал ксендзу руку. - Видать, тут кореньев много положено, - прибавил
он.
Еда заметно подкрепила Слимака.
Помнится, ты был прежде зажиточный хозяин.
сидит в тюрьме, жена померла, лошадей у меня украли, хату подожгли. А все
мои беды начались с того самого времени, как пан продал имение, как начали
строить дорогу да как пришли сюда немцы. Вот за этих первых дорожников, еще
когда они тыкали колышки в поле, и взъярились на меня в деревне. Это все
Иосель их подбивал из-за того, что землемеры у меня покупали цыплят и всякую
всячину. Он и по нынешний день их подуськивает...
человек темный, а еврей во всем знает толк, так иной раз и хорошо
посоветует.
отдать немцам те два морга земли, что я арендовал у пана.
сто двадцать рублей луг, который стоил не меньше ста шестидесяти?
господа только и думают, как бы вас обидеть.
евреи, а станут с тобой говорить - все им смешки. Я и сейчас помню, как
тогда пан со своей пани да с шуряком начали надо мной мудрить насчет этого
луга, так до того меня напугали, что я и за сто рублей его бы не взял. Да
еще толковали люди в ту пору, что будут землю раздавать.
истинной правды ни от кого не узнаешь? Всех лучше в этих делах разбираются
евреи, но один раз они скажут так, другой - этак, а мужик тому верит, к чему
у него душа лежит.
время жил главный инженер.
к вам пойти.
тянуть: продай да продай им землю! Так на меня насели, так приставали, что,
когда господь наслал на меня огонь, я не устоял и перебрался с женой к
ним...
утащила меня от них и так заклинала, что лучше я помру, а продавать не
стану. Ну, теперь они меня заедят... - уныло прибавил Слимак, понурив
голову.
них купит ферму. А он еще похуже немца.
грызутся между собой, как волки, немцы их донимают, евреи дают им советы, а
я разъезжаю по гостям!.."
до саней.
пухлое, точно искусанное пчелами, лицо.
опустился на сиденье.
в лучшие времена, он прислушивался к замиравшему вдали звону бубенчиков и
думал: "Откуда же это благодетель про нас узнал? Видать, от ксендза, как от
господа бога, ничто не укроется... Чудеса! Из здешних никто не мог ему
сказать: ни немцы, ни Собесская... Может, Иойна? Добрый он еврей,
жалостливый, коров моих напоил, но какая ему охота бежать среди ночи в
этакую даль! Да и шел-то он в деревню. Неслыханное дело: сам благодетель
приехал к мужику, накормил его, напоил да еще обласкал. Господи боже мой,
мне, право, совестно, как это я его облапил... А я и к органисту не смел бы
подступиться..."
чин не постыдился сидеть с мужиком запанибрата, да еще на пороге конюшни.
Или землю опять стали раздавать?.. Или, может, совсем упразднили шляхту?.. А
добрый у нас ксендз, душевный. Аккурат, как тот святой епископ, что своими
руками поднял Лазаря и перевязал ему раны. Верно, и наш тоже будет святой;
да, пожалуй, он и сейчас уже святой, раз он ясновидящий и знает, что за
полмили делается. Теперь сунься ко мне кто-нибудь с советами, не
поздоровится ему... Эх, если б еще благодетель отпустил мне грех за беднягу
Овчажа и за сиротку, уж тогда бы я ничего не боялся.
ночь лампады, или само оно так светится?
вскоре у хутора остановились сани ксендза. Мужик выбежал на дорогу.
больше не ссорьтесь. А к вечеру надо похоронить покойницу. Я уже послал за
гробом в местечко.
пробормотал:
звезд, то на спине разжиревшего кучера.
борясь с дьявольским искушением.
А когда все кругом затихло, он вдруг почувствовал крайнюю усталость и
непреодолимое желание уснуть. Он медленно поплелся к конюшне, но туда не
вошел. Теперь он боялся спать подле умершей жены и лег в закуте.
куда-то падал, то тонул в ледяной воде или блуждал по незнакомой местности,
где царил вечный полумрак и никогда не бывало дня, то ему почудилось, что
жена убежала из конюшни и хочет пробраться к нему в закут; вот она тихонько
отворяет дверь, вот отдирает доску в стене... Он проснулся усталый и
печальный; на минуту ему показалось, что ночное посещение ксендза было
только сном. В тревоге он заглянул в конюшню и успокоился, лишь когда увидел
хлеб, мясо и початую бутылку меду, которую ему вчера оставил ксендз. Свет
занимающейся зари упал на покойницу и зажег два тусклых луча в ее