функциональная артерио-склерозная одеревенелость еще сильнее разгладила
бесстрастную гладкость физиономии денди, силой недвижимости придав этим чертам
интенсивную, почти гримасообразную ясность, которую они обрели бы в наброске
Мантеньи или Микеланджело. Цвет его лица, некогда румяного, игривого, ныне был
торжественно бледен; осеребренные волосы, легкая полнотца, благородство дожа,
усталость, доходившая едва ли не до желания соснуть -- всг сошлось в нем, дабы
по-новому и пророчески знаменовать финальное величие. Замена прямоугольника его
русой бороды равным прямоугольником белой произвела столь совершенную
трансформацию, что, заметив пять нашивок на этом лейтенанте, моей первой мыслью
было поздравить его -- не с тем, что его повысили и теперь он полковник, но с
маскарадным полковничьим костюмом, который так ему шел, что ради него, казалось,
он заимствовал не только униформу, но и степенный, грустный облик прославленного
офицера, своего отца. Седая борода другого, сменившая светлую, тогда как лицо
осталось живым, улыбающимся и юным, казалось, только усилила его краснотцу и
подвижность, блеск глаз, придав этой светской юности вдохновенный вид пророка.
Трансформация, произведенная сединою и некоторыми другими элементами, в
особенности у женщин, не привлекла бы меня с такой силой, если бы была только
изменением цвета, чарующим глаз, а не -- что волнует дух -- изменением заодно и
личности. И действительно, "узнать" кого-либо, особенно после того, как это не
получалось, отождествить -- значит помыслить под единым наименованием два
противоречивых предмета, значит допустить, что находящийся здесь -- человек,
которого мы помним, -- больше не существует, и что он же здесь и присутствует и
мы с ним больше не знакомы; надо представить мистерию почти столь же волнующую,
как мистерия смерти, которой эта, впрочем, служит прологом и предвосхищением.
Ибо я знал, о чем говорят эти изменения, к чему эта прелюдия. Вот почему
впечатляли женские седины, увязанные со многими другими изменениями. Мне
называли имя, и меня поражало, что оно приложимо разом белокурой танцорке306, с
которой я был когда-то знаком, и неповоротливой седой даме, грузно проплывшей
мимо. Если оставить в стороне некоторую розовость лица, это имя, быть может,
было единственным связующим звеном меж двумя этими женщинами, разнившимися
сильнее -- одна жила в памяти, вторая присутствовала на утреннике Германтов --
чем пастушка и дуэрья из театральной пьесы. Для того, чтобы жизнь наделила
танцорку этим огромным телом, чтобы она смогла замедлить, как при помощи
метронома, эти стесненные движения, для того, чтобы с, -- быть может,
единственно общей частицей, -- щеками, -- более полными, конечно, но от детства
с розоватыми пятнышками, -- она смогла подменить легкую блондинку этим старым
пузатым маршалом, ей следовало совершить больше опустошений и разрушений, чем
для того, чтобы взгромоздить купол вместо колокольни, и стоит только
представить, что подобная работа произведена не над податливой материей, но над
плотью, изменимой лишь нечувствительно, едва-едва, -- как потрясающий контраст
между явлением из настоящего и девушкой, которую я вспоминал, отодвигал
последнюю в более чем далекое прошедшее, в доисторические времена; невероятно
сложно объединить два этих облика, помыслить два лица под одним именем; ибо
представить то, что умерший был жив, или что тот, который был жив, мертв
сегодня, почти столь же сложно ( это относится к тому же роду затруднений, ибо
уничтожение юности, разрушение человека, полного сил -- это есть первое небытие
), как постигнуть, что та, которая была юна -- стара; облик этой старухи,
наложенный на облик юной, кажется, последнюю исключает, и поочередно старуха,
затем молодая, потом старуха опять морочат нас наваждением, и не поверишь, что
когда-то последняя могла быть первой, что материя ее та же, -- а не улетучилась
в далекие края, -- и милостью умелых манипуляций времени превратилась во вторую,
что это та же материя, и она наполняет то же тело, -- если бы не свидетельство
имени и друзей, которому если и придаст что вероятие, то только роза, затерянная
некогда между золотых колосьев, занесенная теперь снегом.
Как и в случае снега, казалось, степень белизны волос на свой лад
свидетельствует о глубине истекшего времени, -- так горные вершины, явившись
нашим глазам на той же линии, что и другие, выдают тем не менее высоту
заснеженной белизной. Впрочем' это правило не всегда действовало, особенно у
женщин. Пепельные, блестящие как шелк пряди принцессы де Германт, струящиеся по
выпуклому лбу, казались мне раньше серебряными, а теперь, матово потускнев со
временем как шерсть или пакля, они предстали мне серыми, как уже потерявший
блеск засаленный снег.
Зачастую на долю светлых танцовщиц, вкупе с седым париком, выпадала не только
недоступная им ранее дружба герцогинь. Ибо искусство снизошло на них, некогда
только танцевавших, благодатью. И подобно тому, как в XVII-ом веке
великосветские дамы ударялись в религию, они жили в квартирах, увешанных
кубистскими полотнами, -- кубист работал только для них, и вся жизнь их была
посвящена ему.
Старики с преобразившимися чертами пытались закрепить тем не менее, в качестве
перманентного состояния, одно из мимолетных тех выражений, которые принимают на
секунду наши черты, и благодаря которым мы пытаемся либо извлечь внешнее
преимущество, либо сгладить недостаток; они бесповоротно, казалось, стали
собственными неизменными фотографическими карточками.
Все эти люди положили столько времени на облачение в маскарадные костюмы, что
наряд, как правило, остался незамеченным для тех, с кем они жили. Зачастую им
предоставлялась отсрочка, на время которой они довольно долго могли оставаться
собою. Но тогда отложенное переодевание совершалось стремительно; из всех
фасонов лишь этот был неотвратим. Мне никогда не приходило в голову, что между
м-ль Х. и ее матерью может быть какое-то сходство, -- с последней я познакомился
в бытность ее старухою; она была похожа на сплюснутого турчонка. И правда, м-ль
Х. всегда являлась мне очаровательной стройной девушкой, и она довольно долго
держалась. Слишком долго, ибо, как человек, которому -- пока не наступила ночь
-- надо бы не забыть облачиться в костюм турчонка, она принялась за маскарад с
опозданием, -- и поэтому-то стремительно, почти внезапно она сплюснулась и
покорно воспроизвела облик старой турчанки, в роли которой выступала некогда ее
мать.
Я повстречался там со старым своим приятелем, -- на протяжении примерно десятка
лет я встречался с ним чуть ли не ежедневно. Нас едва не представили друг другу
по новой. Я подошел к нему, и вдруг он произнес -- голосом, мгновенно мною
узнанным: << Какая радость для меня после стольких лет... >> Но какая
неожиданность для меня! Этот голос, казалось, испускал усовершенствованный
фонограф, ибо, хотя это был голос моего друга, он исходил из толстого,
седеющего, неизвестного мне добряка, и с тех пор мне казалось, что только
каким-то искусственным, механическим трюком голос моего старого товарища может
быть помещен в этого старика. Однако я знал, что это был именно он: человек,
представивший нас друг другу, совершенно не походил на мистификатора. Сам он
сказал мне, что я не изменился, -- я понял, что то же самое он думает о себе.
Тогда я присмотрелся к нему получше. В целом, если закрыть глаза на то, как он
растолстел, в нем многое сохранилось. Однако я не мог поверить, что это он.
Тогда я попытался припомнить. В юности у него были голубые, смеющиеся, постоянно
подвижные глаза, -- они искали что-то довольно безличное, о чем я не
задумывался, -- Истины, быть может, с вечной ее неопределенностью, -- в них
играла шалость и сквозило уважение к близким друзьям. С тех пор, однако, как он
стал влиятельным, искусным и деспотичным политиком, его глаза -- не нашедшие,
впрочем, чего искали, -- замерли, взгляд стал резче, словно сверкать ему мешали
насупленные брови. И эта веселость, непринужденность, простодушие сменились
хитроватой скрытностью. В самом деле, я решил уже, что это кто-то другой, -- и
тут нежданно в ответ на какие-то слова я услышал его смех, его безрассудный
былой смех, смех, сопровождавшийся вечной подвижной веселостью глаз. Меломаны
находили, что оркестровка Х-ом музыки Z-а совсем на нее непохожа. Это были
нюансы, неведомые профанам. Но детский приглушенный безрассудный смех под
покровом взгляда, -- острого, как голубой, хорошо, хотя и немного криво
очиненный карандаш, -- это больше, чем разница оркестровки. Смех умолк, я чуть
было не узнал друга, -- но, как Улисс в "Одиссее", бросающийся к мертвой матери,
как спирит, который никак не может добиться от призрака ответа, кто же он такой,
как посетитель электрической выставки, который не может поверить, что голос,
воспроизведенный фонографом без изменений, тем не менее не был самочинно издан
кем-то еще, я перестал узнавать моего друга.
Следует, тем не менее, сделать оговорку: для иных людей скорость времени самого
по себе может быть ускорена или замедлена. Года четыре так или пять назад я
случайно встретился на улице с невесткой подруги Германтов, виконтессой де
Сен-Фьакр. Скульптурная выточенность ее черт, казалось, была порукой вечной
молодости. Впрочем, она была еще молода. Но, сколь она не улыбалась мне, сколь
она со мной не здоровалась, я так и не смог узнать ее в даме с раскромсанными
чертами, контур лица которой уже не был восстановим. Дело в том, на протяжении
трех последних лет она принимала кокаин и другие наркотики. В глазах с глубокими
черными кругами играло безумие. Рот ее застыл в зловещем оскале. Она встала,
сказали мне, ради этого утренника, а так она месяцы не покидала кровати или
шезлонга. Так что у время есть экспрессы и особые поезда, везущие к
преждевременной старости очень быстро. Но существует и подобная дорога, по
которой ходят поезда в обратном направлении, почти столь же быстрые. Я принял
г-на Курживо за его сына, ибо он выглядел моложе ( он, должно быть, уже справил
пятидесятилетие, но выглядел моложе тридцати ). Он нашел толкового врача, тот
запретил для него алкоголь и соль; г-н Курживо вернулся к третьему десятку и
даже, как казалось в этот день, еще не разменял еще четвертого. Дело, наверное,
в том, что этим утром он постригся.
Любопытно, что некоторые виды феномена старения, казалось, сообразуются с
социальными повадками. Иные знатные дворяне, облачавшиеся всегда в нехитрые
альпага, укрывавшие головы старыми соломенными шляпами, которые ни за что не
согласись бы носить и мелкие буржуа, старели тем же фасоном, что и садовники,
крестьяне, среди которых протекала их жизнь. Коричневые пятна испещряли их щеки,
их лицо желтело и темнело, как книга.
И я вспомнил об отсутствующих здесь, тех, у кого на это уже не хватало сил, --
их секретари, создавая видимость загробного бытия, приносили извинения, эти
депеши передавали время от времени принцессе, -- депеши от имени больных,
умиравших уже много лет, не встающих больше, больше не двигающихся, даже если
вокруг них собиралось общество легкомысленных визитеров, заглянувших из
туристического любопытства и наивности пилигримов, -- закрыв глаза, вцепившись в
четки, полуотбросив уже почти саванное сукно, они походили на каменные фигуры,
высеченные болезнью, истончившей до скелета твердую и белую, как мрамор, плоть,
Шилова Юлия
Маккарти Кормак
Лукин Евгений
Скальци Джон
Грабб Джеф
Орловский Гай Юлий