Северной Пальмире. Но и задержаться надолго они не могли, поэтому девятого
вечером погрузились на "скорый", идущий в Москву, провожаемые
Громовыми-старшими и Громовыми-младшими, матерью Лукашевича и отцом
Стуколина. Провиантом офицеров снабдили в избытке - в пакетах и банках было
упаковано столько снеди, что не справиться с ней за ночь и десяти таким
молодым здоровым офицеров, как наши герои. Прихватили, конечно, и водочку.
Выбор тут был большой, но остановились на "Синопской".
В половине первого "скорый" тронулся, офицеры расселись в купе мягкого
вагона, и Стуколин достал первую. Открыли, разлили по алюминиевым
стаканчикам, молча чокнулись и выпили.
- Ну вот и едем, - изрек Громов, глядя в окно на проплывающие мимо огни.-
Вот и едем.
- Курицу кто-нибудь будет? - поинтересовался Стуколин, шурша пакетами. -
Или, может, пирожки?
Но все были сыты, час назад плотно отужинав, потому Громов только покачал
головой, а Лукашевич предложил выпить еще по одной. Налили, выпили.
- Как думаете, мужики, - завел разговор Стуколин, - нас сам президент
награждать будет или какому-нибудь из министров поручат?
- А тебе не без разницы? - лениво спросил Лукашевич; он снял галстук и
ослабил воротник, расстегнув верхнюю пуговку.
- Ну как же, - сказал Стуколин. - На президента посмотреть хочется.
- Ты его еще о самочувствии спроси,- Лукашевич хмыкнул.
- А что? - вскинулся Стуколин. - Он вон только что из Иордании вернулся, с
похорон Хусейна, и ничего - смотрелся очень даже.
- Хватит вам, - повернулся от окна Громов. - Президент, не-президент.
Поговорить больше не о чем?
Тема для разговора нашлась после третьей стопки. Лукашевич подумал и
принялся пересказывать сюжет американского фильма "Армагеддон", который они
посмотрели с Зоей в видеосалоне в Мурманске. Рассказ этот вызвал
определенный интерес. Стуколин похохатывал, бил себя кулаком в ладонь и
подбадривал рассказчика возгласами:
"Ну и?! Ну, а они?!" Громов тоже заинтересованно слушал о похождениях
бригады бравых нефтяников, полетевших бурить астероид, чтобы, как и
полагается героям голливудского фильма, спасти мир. Особенно веселили
офицеров технические ляпы, допущенные создателями этого фантастического
боевика. С какого-то момента совместной биографии (они уже успели забыть с
какого) трое друзей взяли за правило обсуждать недавно просмотренные
художественные фильмы на предмет поиска в них всевозможных ляпов. С
возрастом и ростом жизненного опыта ляпов они находили всђ больше и очень
веселились. Так, под водочку и под шутки, доехали до Бологого, где у
"скорого" была остановка на десять минут. Раз остановка - решили выйти
подышать свежим воздухом и купить по бутылочке пивка. Сонный и вроде бы
тоже не совсем трезвый проводник посмотрел на них хмуро.
- Чего не спите? - осведомился он.
- Не спится, друг, - ответствовал за всех Стуколин.- Звезду Героя едем
получать - разве уснешь?
- Да ну? - изумился проводник. - А за что?
- Тс-с-с, - Стуколин поднес палец к губам и с многозначительным видом
оглянулся. - За подвиг!
Проводник так расстрогался, что вынес из своего купе по баночке "Бочкарева"
каждому.
- О! - сказал Стуколин, дергая за кольцо банки.- Вы - настоящий патриот.
Проводник остался доволен.
- Скажите, - обратился он к офицерам почти заискивающе, - вас президент
принимать будет?
Громов засмеялся. Проводник не понял причины смеха, но на всякий случай
улыбнулся. Был он еще очень молод (намного моложе наших офицеров), а потому
многие вещи воспринимал со свойственным молодости пиететом.
- Что передать? - встрял вдруг захмелевший Лукашевич.
Проводник растерялся. Потом что-то про себя сообразил и сказал со смешком:
- Да заливаете вы, парни!
- Заливаем, - Стуколин не стал спорить: он был настроен благодушно. - Но за
пиво - "спасибо".
После Бологого новой, достаточно нейтральной темы для разговора не нашлось,
и офицеры завалились спать. Утро они встретили на Ленинградском вокзале.
Было морозно, но солнечно. Офицеров ожидали некий лейтенант,
представившийся Владимиром Фокиным ("Можно просто Владимир"), и при нем
двое плечистых молодых людей в длинных узких пальто.
Лейтенант по очереди пожал офицерам руки и предложил пройти к машине.
С перрона Ленинградского вокзала свернули направо. Там, в небольшом
закоулке, обнаружилась стоянка, где офицеров дожидался длинный черный
(видать, правительственный) лимузин. Погрузив в необъятный багажник
лимузина свои пожитки, офицеры разместились на мягком диване. Лейтенант сел
впереди, рядом с водителем. Когда автомобиль уже выезжал на Краснопрудную
улицу, он Повернулся к офицерам, положив локоть на спинку кресла:
- Как доехали?
- Спасибо, нормально, - осторожно ответил Громов.
Лимузин быстро набирал скорость. За тонированными стеклами проносилась
Москва, но разглядеть что-нибудь не представлялось никакой возможности.
- А можно ехать помедленнее? - спросил Лукашевич.
- На столицу посмотреть хочется? - лейтенант понимающе усмехнулся.
- Конечно, - не смутился Лукашевич. - Я здесь последний раз был в
десятилетнем возрасте, да и то - проездом.
- И я давно Москву не видел, - поддакнул Стуколин.
- Рад бы помочь, - сказал лейтенант, - но нельзя. Через час награждение. Мы
и так едва поспеваем.
- Так мы в Кремль едем? - восхитился Стуколин.
- Нет,- разочаровал его Фокин,- но это не имеет значения.
Офицеры притихли. Хоть и трепались об этом в поезде и шутили, никто из них
в глубине души всерьез не верил, что их будет принимать и награждать сам
президент. Грузная фигура этого измученного огромной властью человека давно
воспринималась ими как некий символ современной государственности,
абстракция. А вот теперь им предстояло увидеть эту "абстракцию" воочию,
увидеть, пожать руку, побеседовать. Лукашевич вдруг поймал себя на том, что
лихорадочно вспоминает все анекдоты, когда-либо слышанные о президенте: от
старых-бородатых, переделанных из Мрачноватых историй о жизнедеятельности
дряхлого генсека, до современных - язвительно-злых. "Ну вот,- подумал
Алексей, - всякая чушь лезет в голову. А ведь это президент - не
хухры-мухры". Но вместо прилива патриотизма, которого вроде бы следовало
ожидать, Лукашевич испытал совсем другие чувства: вспомнив наиболее смешную
и злую шутку, он затрясся от беззвучного смеха. "Все-таки я - бессердечная
и беспринципная скотина", - подумал Лукашевич с облегчением.
Лимузин тем временем выехал на Щелковское шоссе, справа и слева потянулись
промышленные кварталы, и смотреть стало совсем не на что.
Офицеров привезли в какую-то загородную резиденцию. Трижды лимузин
останавливали хмурые ребята с короткоствольными автоматами, проверяли
документы. Наконец проверки закончились; последние ворота затворились,
пропустив автомобиль на территорию; лимузин медленно покатил по узкой
асфальтированной дорожке и остановился перед залитым ярким солнечным светом