Чтение 50–й страницы книги ~Рай без памяти~

не столь модернизованно: не было печей, газовых камер, изделий из
человеческой кожи, стерилизации... Но древние формы человекоистребления,
вплоть до травли собаками, применялись здесь ревностно и успешно.

Собак, впрочем, я отменил, плетки тоже. На самом большом плацу я собрал
всех блок-боссов - типичнейших капо, с выражением жестокости и хамства на
лицах. Они были в таких же серых мундирах, обшитых вместо галуна черной
тесьмой. В отличие от "золотарей-галунщиков", в лагере их называли
могильщиками. За голенищем у каждого торчала плетка. Плетки были первое,
что я увидел. С них я и начал.

- Вынуть плетки, - скомандовал я.

Недоуменно, но послушно плетки были извлечены из сапог.

- Теперь выбросьте их на два шага вперед.

Перед строем мундирных блок-боссов легла почти ровная линия ременных
треххвосток с медными наконечниками.

У меня в комендатуре был не то управдел, не то писарь, почти мой
однофамилец Онэ. Он тут же вел записи для приказа. Если первое мое
распоряжение вызвало у него, как и у всех, только недоумение, то
последующее повергло в ужас.

- Плетки сжечь, а все плацы уложить дерном, - приказал я. - Пусть будут
лужайки для отдыха.

Наступила глубокая тишина, которую Онэ прервал не сразу, но все-таки
прервал.

- Пункт седьмой охранительного устава гласит: плетка с тремя хвостами
считается непременным условием всякого наказания, - деревянным голосом
произнес он.

- Пункт седьмой временно отменяется, - сказал я.

Онэ вскочил:

- Кем отменяется?

- Мной. Не задавайте лишних вопросов.

Молча стоял каменный строй блок-боссов.

- Почему вы ходите всюду с собаками? - спросил я.

Онэ снова подпрыгнул, как чертик из ящика.

- Пункт восьмой... - начал он.

- Пункт восьмой временно отменяется, - перебил я. - Собаки используются
только за колючей проволокой. Никакой травли людей на территории лагеря.
Все.

Так было покончено с плетками и собаками. Кроме того, я закрыл все
карцеры - земляные норы без света и воздуха, ввел наблюдение за
безопасностью работ на лесоповале и в шахтах и увеличил дневной рацион для
рабочих. Порядок в столовых и лазаретах наводил Оливье. На большее я пока
не рискнул, да и реформы вводил не для того, чтобы задобрить рабочих и
вызвать у них признательность к новой начальственной метле, а с тем, чтобы
внести некое смятение в умах, отсрочить тем самым подготовку мятежа. Мятеж
не должен начинаться без участия и до вмешательства Сопротивления. Джемса
я в бараках не нашел, но имя его в списках видел. Значит, Джемс был жив и,
по-видимому, относительно здоров, потому что в больнице не числился.

Мой интерес к нему тотчас же привлек внимание Онэ: мои предшественники
не интересовались заключенными.

- Вы знаете, кто этот Джемс Стил? - спросил он.

- Знаю, - ответил я хладнокровно. - Бывший редактор подпольной газеты.

Онэ сейчас же насторожился: что это я затеял?

- Собираюсь расширить канцелярию, - небрежно заметил я. - Объем работы
увеличивается, один вы не справитесь. А из бывшего редактора может выйти
хороший писарь.

Онэ промолчал. Он копил наблюдения для доноса. Кому? Больному Бриску,
которого я замещал, или самому Бойлу? Бриск меня не пугал, но
вмешательство Бойла могло сорвать мои планы. Онэ становился опасным, а наш
раунд - решающим. Противника, как говорят на ринге, надо было
нокаутировать.

Для начала я послал его в нокдаун:

- Вы готовите рапорт, Онэ? О моих действиях и через мою голову. Но
учтите: первым об этом узнаю я.

Он взглянул на меня исподлобья, как бы оценивая мою угрозу.

- Вам еще не выносили смертного приговора? - спросил я.

- Н-нет... - заикнулся он.

- В таких случаях полицейских спасают. Переводят в другое место, как
Минье, например. Так запомните: вас не переведут. Это я вам обещаю.

Я мог спокойно считать до десяти, как на ринге. С Онэ было покончено.
Требовался кислород, и я его дал.

- Мне поручено, Онэ, любыми средствами, я подчеркиваю - _любыми_,
поднять добычу руды и угля. Сделать это можно при помощи кнута и пряника.
(Я перевел "кнут" как "плетку", а "пряник" как "плитку шоколада".) Мои
предшественники предпочитали плетку, и добыча падала. Поэтому я решил
попробовать шоколад.

По-видимому, он понял, потому что мое требование разыскать и доставить
Джемса бросился выполнять сам. Сейчас предстоял разговор потруднее.

Джемс вошел в зеленой куртке каторжника: до полосатых местные Гиммлеры
не додумались. Сначала я даже не узнал его, настолько он изменился. Работа
в Майн-Сити действительно сокращала прирост населения.

- Садись, - сказал я, подвигая стул.

Он сел, не отводя устремленных на меня глаз. В них я читал презрение и
недоверие.

- Не веришь?

- Не понимаю вопроса.

- Прекрасно понимаешь. Только считаешь, что я предатель и делаю карьеру
в полиции.

- А разве это не так? - скривился он. - Мне что-то неизвестно от
Сопротивления о твоем назначении.

- Будет известно, - сказал я. - Оно произошло неожиданно для меня
самого. Связаться с руководством и получить директивы еще не успел.

Он молчал. Сжатые губы его по-прежнему презрительно кривились: не верил
ни одному моему слову.

- Не доверяешь?

- Не доверяю.

- Ты прав, - вздохнул я. - Доверие не просят, а завоевывают. Подождем.
Где ты работаешь?

- На седьмой-бис.

- В шахте?

- Конечно. Думаешь, буду восхищаться твоими реформами? Они, конечно,
гуманны, но в создавшемся положении приносят больше вреда, чем пользы.

Так и есть: смятение в умах уже началось. Надо развивать партию. Шах
королю!

- Ты ошибаешься и скоро осознаешь свою ошибку, - сказал я. - А пока я
перевожу тебя из шахты.

Он вскочил испуганно:

- Куда?

- Сюда. В канцелярию. Ты должен быть у меня под рукой.

- А если я не хочу?

Я усмехнулся.

- Оставь меня в шахте, Ано. Прошу. Сейчас это очень для меня важно. -
Голос его дрожал, он почти умолял, этот голос.

- Нет. - Я решительно отверг его просьбу. - Ты сам поймешь, где ты
нужнее.

- Никогда! - крикнул он. - Никогда не пойму.

Я решил добить его: у меня не было выхода.

- Ты и раньше мало что понимал. Из-за непонятливости и газету погубил.

Он сразу сник, даже голову опустил, как провинившийся школьник.

- Я не обвиняю тебя в предательстве, потому что знаю предателя, -
сказал я. - Но твое недомыслие и доверчивость, столь же легкомысленные,
как и сейчас твое недоверие, привели к провалу.

Он вздохнул и выдохнул; казалось, он задыхался.

- Ты знаешь предателя? Кто?

- Этьен. Я же предупреждал тебя.

- Но ведь он сам оборудовал типографию.

- Был в одной стране - до вашего Начала, конечно, - некий провокатор по
имени Евно Азеф. Он организовывал революционные акции, чтобы потом донести
полиции. Этьен помельче, но из той же породы.

Джемс уже не отвечал, не глядел, не кривился. А я выдавливал из него
упрямство, как зубную пасту из тюбика.

- Кстати, газета выходила и выходит без перерывов. Была оборудована
резервная типография, о которой не знали ни ты, ни он. И редактирует ее
неплохо один наш общий знакомый.

- Кто?

- Мартин.

- Твой Мартин?

- Наш Мартин, - сказал я. - Такие-то пироги, юноша. Забирай свои
пожитки и переселяйся в административный барак.

- И все-таки не верю, - повторил Джемс, но уже без прежней уверенности.

- Поверишь, - усмехнулся я. - Даже плечики опустишь, когда увидишь
очередной номер. Мат!

- Что? - не понял Джемс.

- Ничего, - сказал я, уже думая о другом.

Теперь мне нужен был только повод для отъезда в Город.

Время работало на нас.

35. ГАМБИТ ЭТЬЕНА

Повод нашелся. Нужно было сменить вольнонаемных шоферов, подвозивших из