Чтение 50–й страницы книги ~Вид на битву с высоты~

Так учил нас Михаил Степанович. Ага, вот и все вспомнил. А кто такой Михаил
Степанович?

Окружающий нас пейзаж был достаточно унылым. Мы прошли несколько амбаров и
складов, большей частью без окон, с давно не крашенными и даже кое-где
продырявленными крышами. Большей частью эти строения были деревянными, но
встречались и каменные. Над одним из приземистых каменных строений возвышалась
высокая труба, как над крематорием. Ага, вот я вспомнил еще одно слово! Мне
нравилось вспоминать слова, и я старался это делать. Увидишь вещь - и за ней
как нитка за иголкой тянется ее название и даже функция. Вот я взглянул на
небо. По нему бегут серые облака. Именно облака.

Погоняльщики загнали нас в это каменное строение. Внутри пахло паром и
было тепло и сыро.

- Все свои вещи оставляйте здесь, - приказал Гриль. - Ничего не брать.
Потом вам все вернут.

"Ага, подумал я, они будут шарить по карманам и искать. Нет ли там
чего-нибудь подозрительного. Значит, они - мои враги? Это тоже полезное
воспоминание".

Мы встали вдоль двух длинных сырых деревянных скамеек и стали раздеваться.

Многие складывали свои вещи аккуратно, так делают военные, приученные к
казарменной дисциплине, в том числе в бане. Другие, таких было немного, кое-как
кидали вещи на скамейку.

К таким подходил Гриль и говорил:

- Постарайся, голубчик. Сложи как следует, здесь тебе нянек нету.

Все подчинялись. Только один, мускулистый, смуглый, курчавый, но сильно
сутулый, почти горбун, отказался.

- Не хочу, - сказал он. - Никогда не складываю.

- Так, - жестко произнес Гриль. - И как же тебя зовут, упрямый солдат?

- Меня?

Он морщился, хмурил брови - и не мог вспомнить. Почему-то это успокоило
Гриля.

- Бог с тобой, - сказал он. - Но не думай, что у нас что-то забывается. -
И он неожиданно и сильно ударил человека, которого я мысленно назвал Цыганом,
тростью по щеке. Тот схватился рукой за щеку. И глаза его сверкнули - не надо
было его бить. Мне показалось, что от удара он сразу что-то вспомнил. Он
медленно отнял руку от щеки. Рука была в крови - Гриль бил с оттяжкой.

Гриль стоял, приподняв трость и готовый ударить вновь - видно, у него был
опыт работы в концлагере. Ага, вот и еще одно слово - концлагерь.

Но Цыган опередил его. Он привычно и резко выбросил вперед правый кулак, и
Гриль, не ожидавший удара, свалился назад, и трость выпала у него из руки.

Остальные стояли, полураздетые, и тупо смотрели на эту сцену. Я чего-то
понимал, но в голове все равно была такая тяжесть, что я не мог заставить себя
сдвинуться с места, может, потому, что голос, который твердил: "Ничем себя не
выдавай, ничем себя не выдавай", - продолжал звучать в голове.

Цыган стоял, не делая попыток добить врага или уйти.

- Сзади! - крикнул я. Потому что никакой внутренний голос не смог
остановить меня, когда я увидел, что второй наш сторож выскочил из внутреннего
помещения, преследуемый клубами пара, и замахнулся обнаженным мечом .. - он
хотел убить Цыгана.

Цыган среагировал на мой крик мгновенно - он отклонился в сторону, меч
просвистел возле его плеча, и не ожидавший этого стражник потерял равновесие.
Цыган ловко ударил его кулаком по затылку, и тот улегся рядом с Грилем.

Некоторые из моих спутников засмеялись - им понравилось, как Цыган
разделался с местными ребятами.

Но Цыган был растерян. Он точно не знал, что делать дальше. Да и никто из
нас не знал, что делать дальше.

И тут с улицы вошел усатый человек небольшого роста в старом френче -
такие у нас носили до войны, а может, даже в революцию, их придумал в Первую
мировую войну английский фельдмаршал Френч. Одну руку он держал за спиной.

Он подошел к Цыгану и сказал:

- Надо будет сделать укол, правда?

- Надо сделать, - согласился Цыган.

Я понял, что нельзя сейчас Цыгану делать укол, но тут мой внутренний голос
проснулся вновь: "Молчать!"

Цыган протянул обнаженную смуглую руку человеку во френче.

Тот вынул из-за спины руку со шприцем. Я ждал, что человек во френче
протрет место укола ваткой, смоченной в спирте, но он этого не сделал. Он
вколол кубика два и ласково сказал Цыгану: "Посиди здесь, сейчас подействует".

Потом он оглядел нас - мы стояли в два ряда вдоль скамеек.

- Кто-то из вас, - сказал человек во френче, - крикнул, предупредил нашего
товарища. Кто крикнул?

Никто не ответил. Я думаю, что остальные не услышали крика, а я сам не
намеревался сознаваться - на это моего ума хватило.

Френч прождал длинную паузу, потом вздохнул и сказал:

- Грустно, ой как грустно.

Цыган сел на скамейку, откинул голову к стенке и закрыл глаза.

Я не смел спросить, живой ли он.

Френч занялся своими людьми. Он довольно жестко обошелся с ними - Гриля он
избил по щекам, потом дернул так, что он сел и открыл глаза.

- Хорош, - сказал френч.

Гриль испугался. Я видел, как он испугался. Он стал подниматься на ноги и
вынужден был опереться на человека во френче. Тот гадливо повел плечом, и Гриль
снова повалился. Но тут его уже подхватил я.

- Ты чего? - удивился френч, словно мне не положено было подхватывать
падающих людей.

- А он падал, - ответил я, глядя на него глазами дебила.

- Правильно, - успокоился френч. - Он падал. Все они падают.

Он достал из кармана свисток. Обычный, милицейский. Потом резко свистнул
два раза.

- А вы раздевайтесь, баня ждет. - напомнил он нам, - поспешите.

В баню заглянул еще один местный. Тоже в коже, что любопытно, в
бронежилете и военной каске, какие были на вооружении в русской армии в Первую
мировую войну и назывались адриановскими шлемами... Господи, что у меня в
голове! То фельдмаршал, то Адриан. Скоро я вспомню, как меня самого зовут...
Невозможность вспомнить собственное имя и понять, почему я здесь, очень злила.

Человек в каске исчез и тут же вернулся с тремя товарищами, такими же. Они
утащили пострадавших, но Цыгана не тронули. Вместо Гриля с нами остался худой
человек в бронежилете и каске, у него были старые армейские галифе и башмаки с
обмотками.

- Ну, все разделись? - спросил он. - Тогда пошли в баню. Учтите, с мылом у
нас слабо, так что передавайте кусок товарищу.

В бане было мутно от пара, но сама она показалась мне условностью. И я
даже заподозрил, какого рода условностью.

Шаек нам не хватило, из каждой мылось по три-четыре человека, и солдат, не
снявший каски, поторапливал нас. Пользуясь нашей тупостью, через три минуты
мокрых, но, конечно же, невымытых, он выгнал нас в следующую дверь - как бы по
конвейеру, - а не в предбанник, где остались наши вещи. Там тоже были две
длинные скамейки.

На них лежали стопки одежды.

- Справа большие размеры, слева маленькие! - сообщил нам солдат.

Но никто, кроме меня, не двинулся вперед. Да и я, сделав шаг, замер.

- Чего не идете? - спросил солдат.

- Не знаю, - наконец ответил мой сосед. - Я большой, да?

- А ты знаешь? - с подозрением в голосе спросил меня солдат.

- Нет, - сказал я.

Опять я себя чуть было не выдал. Я ничего не должен знать и ничего не
должен понимать, а уж тем более - никаких адриановских шлемов.

- Слушай мою команду!

Он подошел к нам, столпившимся в холодном предбаннике, голым и
растерянным.

- Ты, - показал он, - направо, ты - налево, ты - тоже налево.

Через минуту мы разошлись по своим стопкам одежды, за исключением двоих
или троих, кто забыл, что такое право и лево.

Одежда не очень приятно пахла, и я вдруг понял, что это - чужая одежда,
что ее уже кто-то носил до меня. Она состояла из грубых хлопковых штанов и
брезентовой куртки. А вот ботинки лежали грудой в углу, и нам было разрешено
примерять их - впрочем, я понимал логику этого решения - если тебе мала куртка,
как-нибудь перебьешься, но если тебе жмут ботинки - ты не солдат. А я уже начал
подозревать, что мы станем солдатами. Или по крайней мере теми, кого раньше
называли солдатами трудового фронта.

Некоторые из нас, кто еще находился в глубоком трансе, все не могли
разобраться, где правый ботинок, а где - левый. А я раньше сообразил запастись
двумя парами носков - тоже из кучи. Мой сосед забыл их надеть и ушел к ботинкам
босиком. Носки, к счастью, оказались крепкими и толстыми, так что я подобрал
себе ботинки, которые были разношенными, чуть великоватыми - но это лучше, чем
колодки.

Солдату в каске и другому, который привел Цыгана, уже пришедшего в себя,
пришлось помогать моим несмышленышам выбирать ботинки и натягивать штаны.

- Каждый раз, - сказал он, - каждый раз, как пополнение приходит, я
удивляюсь - ну что за публика!

- А ты раньше не такой был?

- Я сознательно пошел,.- ответил солдат.

- Они оклемаются и тоже вспомнят о сознательности, - уверенно сказал
другой солдат.

Вот я и одет. Я не спешил и все равно оказался одним из первых.

И зря. Солдат сказал напарнику:

- Вот за этим, рыжим, приглядывай.

Я не рыжий. Может быть, меня можно назвать рыжеватым блондином, но сколько
раз, особенно в детстве, меня звали рыжим, если рядом не оказывалось настоящих
рыжих. Ах как я всегда надеялся - в походе, в классе, в компании - пусть Бог
пришлет сюда настоящего рыжего! И даже с возрастом, когда я понял, что ничего