что мы можем надеяться... Я остановлю его. Только помогите мне.
до меня. Вырез на медальоне проводил их в другие миры и другие столетия...
увидел меня.
за дверью.
было темно; из-за двери кабинета донеслось несколько отрывистых фраз, о
чем-то попросила Кастелла, стукнул отодвигаемый стол - и тихо, только мои
зубы звенели друг о друга да поскрипывала половица под ногами.
муравей? Или медальон вырастет, и щель в нем окажется воротами? Ну,
попадет он к Маррану, и дальше что?
разрыва порохового бочонка. Там, в глубине кабинета, метались тени, кто-то
крикнул:
- никакая гроза не могла сравниться с этой лиловой вспышкой. Меня толкнул
в лицо порыв горячего ветра, я упал.
Кастелла всхлипнула горько и жалобно, и стало так тихо, как еще ни разу в
моей жизни.
зажгли по огоньку. Комната понемногу осветилась.
Запрокинутое лицо его почти касалось золотистых переплетов, и матовые
отблески играли на этом осунувшемся, печальном, почти царственном лице.
Ларт поднес к его глазам огонек, но глаза Орвина не дрогнули, он
по-прежнему скорбно смотрел прямо перед собой, сквозь Ларта, сквозь
хмурого Эста, сквозь глухо рыдающую Кастеллу.
нам так умереть...
шарфом.
вздрогнул, будто от толчка, и откинул портьеру с высокого стенного
зеркала.
скорчившегося под дверью. Ни книги, ни глобус, ни гобелены не отражались
тоже. Зато отражался Орвин.
улыбнуться, пожал неуверенно плечами, кивнул всем по очереди, прощаясь.
Эст шагнул было к зеркалу, но Орвин покачал головой, отступая. Поднял
руку, снова горестно улыбнулся, вздохнул и двинулся вглубь, в темноту, в
небытие, и шел, и удалялся, пока не скрылся из виду вовсе. Поверхность
зеркала дрогнула, и в ней отразились Ларт, Эст, комкающая шарф Кастелла и
я, выглядывающий из-за спинки кресла.
лежало тело Орвина, упал теперь на пол ржавый амулет Прорицателя.
ожидали.
выкрикивал надрывно:
и втянет во чрево свое... Вода загустеет, как черная кровь! С неба содрали
кожу!
бархатным... В нем, как в подушке, утопали созвездия, его прикрывали от
сырости ватные тучи, а на рассвете оно подергивалось сетью хлопающих
крыльев...
доберусь, нет, не до тебя - до целой череды поколений, выродивших и
выкормивших тебя. Я доберусь до ревущих в восторге площадей, до топочущих
толп - и до смирных, тихих, уставившихся в щелку забора. Игра стоит свеч.
и просила остаться дольше. Вдову жалили ее пчелы; распухшими губами она
выкрикивала из последних сил:
на мертвой шее!
через муки. За все приходится платить, соплеменники.
сказал "Иди домой", но волна, развлекаясь, швырнула ее на другой камень -
еще более жесткий и сухой...
угодно.
потом... Ему лучше умереть сейчас, потому что иначе в один прекрасный день
он обязательно захочет полюбоваться казнью. Не возражай, обязательно
захочет. Для них, для этих, нет ничего интереснее подобной процедуры...
нарушаемая свистящим дыханием...
печурке. Колыбель за дверью. Но подожди меня... Ты снова будешь греться на
плоском камне, и я подойду осторожно, чтобы не спугнуть тебя тенью...
за тобой.
стороны двери. Будто порывы ветра наваливались снаружи, так что тяжелый
засов, наполовину уже отодвинутый, ерзал в стальных петлях.
это будет? В одночасье? Понемногу? Мне хочется всего сразу, сейчас,
немедленно. Я соберу их на площадь... А в центре будешь ты, маленький
обладатель поцарапанного носа. Светловолосый, ухоженный... Не Ларт и не
Эст, это потом, это мое дело. Я виноват перед ними, ну что и говорить,
виноват... Пари с мельником, оно ведь было! А ты... Ну что я сделал тебе,
скажи? Почему тебе так приятно топтать и глумиться?
спешка...
дверь, чтоб удержаться на ногах, и ощутил, как она выгибается дугой. Засов
уже едва держался.
ваше меня интересует, никогда у вас не было такой способности -
сострадать. У вас есть способность бояться... Вы получите все, что вам
надлежит получить. И вода загустеет, как черная кровь... Но сначала - ты,
метатель гнилушек.
кренится в бешеной гонке. Где-то голосят, где-то хрипло кричат от ужаса.
Горячий ветер с резким незнакомым запахом. Странный свет - не солнечный и
не от огня, а мутный, зеленоватый, неестественный. И гул, отдаленный
нарастающий гул, от которого волосы шевелятся на голове... А тот, что
метко бросает первым, бежит впереди.
Взмокла светлая рубашка на ходуном ходящих лопатках, прилипли к затылку
светлые пряди... Он бежит, как бегают последний раз в жизни, и ему не
придется больше ни смеяться, ни ужинать, ни швырять в голубей камнями.
ухоженному, упитанному. Его накрывает тень - тень ТОГО, что гонится по
пятам. Темная, густая, парализующая ужасом тень.
слезами лицо... Треск костей. Утробный, нечеловеческий звук. Все.