стесняйтесь - в любое время.
какой язык для вас родной?
крепкое.
встречи...
возвращаясь к пропущенному, Хельма рассказывала нам - мне, потому что Тине
она это уже рассказала, - что же именно произошло и на самой встрече
наследника с членами монархического общества, и сразу после встречи, и
потом, ночью...
сопровождении личного секретаря, двух телохранителей и одного из
второстепенных помощников губернатора. Он был одет без малейшего намека на
официальность: мягкая шелковая рубашка персикового цвета и шелковые же
зеленоватые брюки. Держался очень свободно, раскованно, естественно. Народу
собралось человек сто двадцать: в читальном зале библиотеки, где все это
происходило, было ровно сто мест, все они были заняты, и еще стояли в
проходах. Наследник поблагодарил всех за интерес к идее реставрации
монархии. Рассказал о своем первом приезде в Константинополь, тогда Стамбул.
Потом еще о чем-то. Аудитория, как всегда, разделилась: те, кому особо
интересно, пробирались вперед, прочие оставались сзади. С какого-то момента
вокруг наследника собралось плотное кольцо, и уже трудно было расслышать, о
чем там говорят. Хельма была как раз из тех, кто вперед не лез. Реставрация
ее мало интересовала, но пришла она с парнем, которому это было
небезразлично. Потом выступил Стас: как-то чересчур яростно. Наследник,
улыбаясь, сказал, что с выступлением не согласен и что республика как форма
правления себя вполне оправдывает, но для ее успешной работы требуются очень
четкие законы, расписывающие практически каждый шаг человека; такое
государство работает, как хорошо сконструированная и старательно отлаженная
машина: то есть бездушно. Монархия же при всех своих несомненных недостатках
- одушевлена. И что-то еще он сказал и сел, и тут почему-то все заговорили
разом... Потом те, кому все это надоело, стали постепенно расходиться. К
половине одиннадцатого осталось человек тридцать пять, может быть, сорок.
Помощник губернатора стал уговаривать наследника заканчивать встречу, время
позднее, библиотекари тоже люди и все такое, но тот сказал, что помощника он
здесь не задерживает, равно как и тех, кто уже все понял и во всем убедился,
- а те, кто хочет общение продолжить, могут это сделать в любом более
удобном месте. Тут библиотекарь сказал, что готов оставаться здесь хоть до
утра. Кончилось тем, что помощник губернатора уехал, а наследник предложил
сделать небольшой перерыв, чтобы перекусить, а потом собраться снова - здесь
же, в библиотеке, или в другом месте, на выбор тех, кто знает лучше. И вот
тут мнения разделились, кто-то предложил холл в общежитии, там уютнее и
удобнее, кто-то - "Три поросенка"... В результате через полчаса в библиотеку
вернулись человек десять, подождали сколько-то времени, потом пошли искать.
Не найдя наследника ни в холле, ни в "Поросятах", ни в других предполагаемых
местах, решили плюнуть на все. Собственно, плюнуть решила Хельма, и не
столько на наследника, к которому она и без того была вполне равнодушна,
сколько на своего парня, за наследником увязавшегося. Она села у фонтана - а
это такой перекресток, который трудно миновать, - и предалась нервному
созерцанию. Хельма видела, как несколько раз пробежал туда-сюда кто-то из
телохранителей, и злорадно подумала, что не она одна осталась в дурах. Потом
со стоянки с ненормально диким ревом и визгом выехала машина и умчалась в
город. И уже совсем глубокой ночью какие-то дети устроили шумную потасовку
на темной боковой аллее...
странный звук. Она вдруг панически испугалась чего-то и побежала за помощью.
Через несколько минут с двумя полузнакомыми парнями Хельма вернулась на ту
аллею. Мумине куда-то ползла. Она была вся растерзана. Глаза ее, широко
раскрытые, никого и ничего не видели...
Наджибу, быстро испарялось. Было в происходящем что-то от страшилок, которые
я так любил слушать в детстве... тянется Синяя Рука... Я когда-то пытался
вывести формулу этого детского страха и понял: поведение людей - жертв -
обязательно должно быть иррациональным: как у птицы под взглядом змеи.
Сидеть и, что-то шепча, ковыряясь под крылом или вытаскивая из земли
червячка, ждать, когда тебя заглотят. И не настолько уж однозначно
утверждение, что страх парализует. Как бы не наоборот: наивное бездействие
генерирует страх.
заставляет себя не видеть. Поэтому занимается простыми делами: шепчет,
ковыряется под крылом, вытаскивает из земли червячка...
но не мог его пересилить и не мог проснуться. Все происходило на каком-то
плацу. Посередине плаца стоял наш "Лавочкин", только он был почему-то раза в
три больше, чем на самом деле. На краю плаца прямо в асфальте зияли узкие
щели, и я не сразу понял, что это могилы. Рядом с могилами расположился
сводный оркестр, музыканты играли, но не было слышно ни звука. Зато отлично
слышались шарканье ног, неразборчивые голоса, скрип, завывание. От
"Лавочкина" и до могил протянулась шеренга офицеров всех родов войск,
стоявших "смирно" и отдававших честь. Позы их были абсолютно одинаковы, я
присмотрелся к лицам: лица тоже. Это были манекены. Вдоль шеренги манекенов
маршировали солдаты в парадной форме - в две колонны по три человека в
каждой. Они маршировали в странной манере - одной рукой давали отмашку, а
другую держали у плеча, и я долго не мог понять, что к чему, пока они не
подошли к могиле и не стали опускать в нее невидимую ношу - гроб. Гроб,
понял я, невидимый гроб... или нет никакого гроба, а они только
притворяются, что есть. Солдаты сделали свое дело, отдали могиле честь и
плотным маленьким каре двинулись в обратный путь. Они так и ходили, туда и
обратно, и я, страшно злясь, смотрел на все это и вспоминал наши похороны, и
видел, какая злая пародия эти похороны на те, наши. У нас в архиве хранятся
маленькие керамические контейнеры, в которых спрятано по пряди волос каждого
из нас и по фотографии. И если человек гибнет там, откуда его тело доставить
нельзя, то контейнер помещают в печь, а потом пепел пересыпают в урну, и
урну эту ставят в колумбарий... и мне всегда казалось, что это правильно.
Солдаты отдали честь предпоследней могиле, но возвращаться к самолету не
стали, а попрыгали в последнюю и оттуда, изнутри, стали засыпать себя
землей. И глухо, как из-под толстого слоя войлока, стали появляться
отдельные звуки музыки, выстраиваться в нечто, и вдруг это нечто явилось
целиком: спит гаолян, ветер туман унес, на сопках...
знал это каким-то десятым чувством, спинным мозгом, кожей... Из окон цедился
голубовато-серый полурассветный свет. Рука сама скользнула под подушку,
достала пистолет: "Столяров" калибра двенадцать и семь..
затворную раму. Мягкие, кошачьи шаги за дверью: два шага, еще один... стоп.
А вдруг это Вероника... с пьяных глаз... вот смеху-то будет... Еще , два
шага - под самой дверью. Нет, не Вероника: она пришла бы босиком или в
туфлях на высоком каблуке, а здесь что-то легкое, типа теннисок... Дверь
медленно, по миллиметру, стала приоткрываться. Ну, смелее, смелее... В
образовавшуюся щель просунулась рука с темным квадратиком в пальцах -
зеркальце, догадался я. Зеркальце поворачивалось, сейчас тот, кто за дверью,
увидит меня...
теряя времени, я вылетел за дверь. Кто-то слабо ворочался на полу, и кто-то
другой удирал вниз по лестнице. Я прыгнул через перила, сократив себе путь
на два лестничных марша, но не достал убегавшего - он был быстрый, как
крыса. Когда я выкатился на крыльцо, он уже стоял шагах в десяти, ловя меня
стволом. Сделать тут было ничего нельзя, пришлось бить на поражение. Дульная
энергия у "Столярова" колоссальная, парня отшвырнуло шагов на пять. Сразу же
на дороге появилась набирающая скорость машина. Я успел упасть - очередь
прошла выше. Зазвенели стекла. Я дважды выстрелил вдогон - заднее стекло
покрылось густой сеткой трещин. Из машины больше не стреляли. Через секунду
она скрылась за поворотом. Я подошел к убитому. Очень короткая стрижка,
очень молодое лицо. Дыра в груди, крови почти нет. Немного в стороне -
отлетел при ударе - парабеллум образца тысяча девятьсот девятнадцатого...
что, если и вправду - мертвая? Если они успели?.. Нет, слава Богу. Просто у
меня после стрельбы вата в ушах. Вот они все, мои дорогие... что? Нет, там
все в порядке. Что? Ох, дьявол... Я поднялся по лестнице. Вот он, лежит.
Тоже мальчик, тоже короткая стрижка... ноги превращены в кровавое месиво,
Орловский Гай Юлий
Контровский Владимир
Русанов Владислав
Корнев Павел
Херберт Фрэнк
Орловский Гай Юлий