совершивший более тысячи десантирований, учебных и боевых,
присутствовавший по долгу дальнейшей службы на многих маневрах и прочих
подобных мероприятиях - даже я никогда не видел, как десантируется целая
егерская армия. На фоне блестящего, как фольга, неба проплывали размытые
светом силуэты "Добрынь", и из распахнутых люков сыпались вниз черные, как
маковые зерна, фигурки, быстро вырастая в размерах; иногда, при каком-то
особом падении света, над их головами вспыхивал бледный круг - как очень
большой нимб. Лишь над самой землей срабатывали двигатели, рисуя
бенгальское колесо, и лопасти ротора подхватывали солдата и плавно
опускали его на землю. Над головами уже опустившихся метались "горбатые"
прапорщики, готовые прикрыть в случае внезапного огня. Через прицел
релихта, дав полное увеличение, я видел, как егеря бежали по летному полю,
а мимо меня - рукой подать - уже заходили на полосу "Добрыни" второй
волны. Они не садились, они только проходили над полосой и взмывали,
облегченные, круто вверх, а за ними на поле оставались, раскатываясь, как
мячики, "Барсы" на воздушной подушке, мчались куда-то, поводя тонкими
стволами своих универсалок. Далеко, где-то в районе Кунцева, взорвалось
что-то большое. Потом там же - еще и еще раз. Поднялось пламя. Похоже,
горел бензин. "Добрыни" уходили, но воздух не пустел окончательно: на
малой скорости и небольшой высоте кругами ходили разлапистые
двухфюзеляжные "Сапсаны" - машины смешные с виду, но страшные в деле.
Позади меня - крыша мешала увидеть, откуда - донеслись пушечные очереди, и
в небо потянулись трассирующие струи. В ответ грянуло несколько ракетных
залпов - стрельба оборвалась. По-моему, это была единственная попытка
отпора.
одного самолета.
сновали егеря. На бульваре перед "Гамбургом" уже строили в шеренгу
обезоруженных солдат Рейха. Никто не сопротивлялся. Небо понемногу меркло.
"Сапсаны" иногда добавляли одну-две "Лены", но это было уже не то...
Вторжение состоялось.
Запустил турбину и шагнул с крыши. Перелетел реку - подумал еще: может
быть, над водой? - нет, решил срезать угол. На бреющем, почти касаясь
крыш, полетел над старыми кварталами. Надеюсь, Феликс не такой идиот,
чтобы ждать меня...
опрокинулось и рванулось навстречу, наверное, я зацепился за какой-то
провод или за антенну - грудью ударился обо что-то еще, невидимое, и удар
этот был так силен, что лопнул узел крепления, "горб" покинул меня, и я
повалился вниз, без опоры, но и без страха, с холодным неодолимым
любопытством, это уже было, недавно, только что - и тут мне показалось,
что растрескался экран ноктоскопа, но нет - это переплетенные ветви
дерева, в них-то я и вломился с треском не знаю чего, не было ни малейшей
боли, не было вообще ощущения тела, падала чужая ненужная кукла, падала,
падала - запах горящей кошмы! - удар спиной, затылком, меня впечатало в
матушку-землю, как холодный штемпель в расплавленный сургуч...
было хорошо, и где-то над всем этим парила мысль, что вот все и кончено, и
ничего больше не надо делать, и не потому, что все сделано, а потому, что
с человека, который не в состоянии шевельнуть пальцем, совсем другой
спрос... сломан позвоночник, боже мой, какое облегчение... ни тени страха,
боли или сожаления... ничего... Так я лежал, время куда-то шло, не
останавливаясь, а потом кровь и боль застучали, задергались, забились и
запульсировали во всем теле, и понял, что цел, и что самое большее, на что
могу рассчитывать - на переломы конечностей, и я встал на ноги, просто
чтобы проверить, есть они или нет - переломы - и, конечно, никаких
переломов не оказалось, и надежды умерли, не успев родиться.
четыре шага. В клумбе после меня осталась глубокая воронка. Валялись сучья
и ветки. Одинокий тополь, в который мне повезло попасть, торчал посреди
страшно захламленного двора: бревна, доски, битый кирпич. Позади меня
чернел скелет полуразобранного старого дома, другой дом, еще целый, но
уже, наверное, нежилой, стоял впереди. Справа и слева двор замыкали
каменные брандмауэры. На секунду меня охватила глупая паника: мне
показалось, что отсюда нет выхода. Потом я увидел промежуток между домом и
правым брандмауэром. Наверное, там ворота. Я снял шлем. Было светло, но то
ли дымно, то ли туманно. Пахло керосином. Я поковылял к выходу. Я даже не
чувствовал, что иду: все забивала боль. Боль и подавление боли. На этом
меня сейчас замкнуло. Иначе нельзя, иначе не сделать и шага. Навстречу и
мимо, обогнув мои ноги, проплыл "горб" - вернее, то, что от него осталось.
Генератор, почти отделившийся от корпуса и державшийся на каких-то
металлических нитях, казался головой на свернутой шее. Я вплыл в проход
между стеной дома и брандмауэром и увидел женщину. Женщина, одетая
странно: в светлый, расшитый блестками халат и овчинную безрукавку -
сидела на корточках, привалившись спиной к стене, и пела: а-а, спи-усни...
это могло бы сойти за колыбельную, если бы не звучало так громко и
отчаянно. В руках, обняв, она держала релихт. Очевидно, мой. Горел зеленый
индикатор полной зарядки. Крепкие вещи делают в Сибири, крепкие,
надежные... очень опасные... Женщина не видела меня. Я встал так, чтобы ни
при каких обстоятельствах не угодить под луч, и стал потихоньку отбирать у
нее оружие. Она долго не замечала этого и продолжала тянуть свое: я
котище-коту за работу заплачу... Я уже отошел на несколько шагов, когда
она обнаружила, что руки ее пусты. Она замолчала и несколько секунд сидела
молча, потом посмотрела на меня, мимо меня, на небо, на свои руки. "Женя,
Женечка мой!" - крик ударил меня в лицо, я повернулся и поковылял к
воротам, боль опять раздирала все тело, еле продрался между скрежещущими
створками, я уже думал, что скрылся от этого крика, но он догнал меня:
"Женечка мой, Женечка, сыночек!" - я уже бежал какими-то переулками,
проходными дворами, спасаясь, но бесполезно: "Же-е-еня-а-а-а!!!" Наконец,
крик отстал, затерялся, угас. Я стоял на каком-то перекрестке, под
алюминиевым небом, среди безликих и слепых домов, у которых нельзя было
сосчитать этажи, в городе, в котором я никогда не был.
носились по этому городу, как крысы по лабиринту, у них было задание и
была цель, а я стоял на проклятом перекрестке, не имея ни цели, ни средств
для ее достижения. А главное - плотная пелена перед глазами, перед
внутренними глазами...
пламени, "иерихонская труба", а ближе ко мне, наполовину въехав кормой в
витрину, стоял танк. Ствол его пушки направлен был точно в костер, и я
подумал, что хоть в одном экипаже нашлись настоящие мужики. Все люки танка
были открыты, из водительского доносились бессильные рыдания. Вылазь,
сказал я, вылазь, говорю! Дяденька, не тронь! - голос был совершенно
мальчишеский. Не трону, не трону... Вылез совершеннейший пацанчик, мне до
подмышки, чумазый и зареванный. Что теперь делать, что теперь делать?! Иди
поспи, сказал я. Продолжая всхлипывать, он прошел через разбитую витрину в
темное помещение - кажется, это был магазин одежды - и затих там.
двенадцати фугасных снарядов. Это действительно стреляли они. Молодцы,
парни, горжусь...
бросил его на дно. Взломал ящик с НЗ. Консервы меня не интересовали.
Засургученная фляга лежала на самом дне. Отвернул, кроша сургуч, пробку,
сделал три добрых глотка. Перехватило дыхание. Это был не шнапс, а чистый
спирт. Содрал крышку с баночки какого-то сока, не чувствуя вкуса, выпил.
Лег на брезент - на спину, раскинув руки и ноги. Болело все жутко.
Приказал себе: пятнадцать минут. Над лицом, у верхнего люка, горела
лампочка: толстый, голубоватого стекла, баллон, окруженный мелкой
сеточкой. Снаряд попадает в танк, лампочка лопается, но все стекло
остается в сетке. Страшно важно, особенно, если снаряд бронебойный.
Лампочка медленно меркла. Вот остался только багровый волосок. Наконец,
исчез и он.
егерских ботинок мягкие, но сами ботинки тяжелые и имеют стальной
выступающий рантик. Внизу я уже цокнул рантиком по ступеньке, и мне не
хотелось бы повторить это под самой дверью. Хотя, возможно, за дверью
никого и нет... Все равно - обидно было бы из-за такого пустяка, как
неподнимающиеся ноги, завалить эту последнюю мою операцию. Все. Дошел.
Снял шлем, прислушался. Ничего не слышно, но слух притуплен - сначала
турбиной, потом танковым дизелем. Нужно несколько дней тишины, чтобы
восстановить его... чтобы потом снова портить стрельбой и тому подобным.
прокрутилась еще одна картинка из тех, которые силился вспомнить, но не