Чтение 50–й страницы книги ~Сто полей~

толпу.

- Поздно, - с облегчением шепнул обвинитель Ойвен, глядя на
неподвижно лежащее тело. Лох Сорокопут, один из дворцовых чиновников,
доверенное лицо Арфарры, кивнул.

Но обвинитель Ойвен ошибся.

Когда люди Доня подняли Кукушонка, всего в крови, и повели, тот еще
нашел в себе силы расхохотаться и громко крикнуть:

- Пусть брат пришлет в тюрьму приличного вина. Меня тошнит от
просяной бузы!

Это толпе очень понравилось, люди засвистели в восторге.

Ночью Марбод плакал от досады. Какой позор! Умереть не как воин, а
как овца! Марбоду показалось, что один из поручителей тайком от других
жалеет его. Он улучил момент наедине и посулил лавочнику что угодно за
кинжал или яд.

Тюремщик оглянулся и упал ка колени:

- Господин! Я был вассалом Кречетов в прошлой жизни и останусь им в
будущей. Ваш отец говорит: род будет обесчещен, если вы умрете в тюрьме
или от рук палача. На Весеннем Совете все знатные люди будут требовать
вашего освобождения!

Ванвейлен побывал на строительстве дамбы.

- Помните, - сказал он, - был тут один работник - без ушей, без носа.

- Помню, - сказал управляющий. - Мы его неделю назад выгнали.
Товарища обокрал.

- А за что, - спросил Ванвейлен, - у него уши отняли?

- А, - сказал управляющий, - за морское воровство. А ведь из
почтенной семьи человек, из цеха ныряльщиков. У брата - такая лавка в
Яшмовом Квартале.

Ванвейлен навестил лавку в Яшмовом квартале.

Хорошенькая, чистенькая девочка с золотыми косами продала ему
стеклянные губки и полновесные, безо всякого уродства, морские апельсины.

Девочке было лет двенадцать, и о человеке-половинке она сказала
снисходительно, подражая взрослым:

- Когда бабушка была им беременна, дедушка рубил дрова и поранил себе
ногу. Все с самого начала говорили, что из ребенка ничего не выйдет.

Ванвейлен спросил, не поддерживают ли они связи с непутевым
родственником, и девочка вся зарделась, как от неприличного намека.

- Вот когда он помрет, тогда, конечно, придется его кормить, чтоб не
злился. А сейчас - как можно!

Ванвейлен выскочил из лавки так, что едва не опрокинул разносчика
масла, входившего в дверь, извинился и пошел домой.

Разносчик поглядел ему вслед, поправил картуз и шагнул внутрь лавки.

Вечером разносчик сказал сыщику Доню:

- Заморский торговец Ванвейлен разыскивает морского вора по кличке
Лух Половинка. Лух Половинка ходит под водой, как посуху. Последний год
остепенился, работал на строительстве дамбы. Неделю назад его выгнали -
управляющему показалось, что он о чем-то толковал с чужеземцами. Где он
теперь - никто не знает.

Сыщик Донь покопался в своей картотеке.

На следующий день, когда один из малолетних агентов Доня околачивался
возле лавки, из решетчатого окна выглянула старуха-лавочница и протянула
мальчишке узелок со словами и с монеткой: "Отнеси на Ивняковую улицу". В
узелке были лепешки, печеные с тмином и заговорами, чтобы исправиться.
Материнское исправление пеклось напрасно: Луха Половинки по указанному
адресу не оказалось.

Сыщик Донь задумался.

Странное дело. Если господин Ванвейлен знал (опять же - откуда?), что
второй человек, бывший на корабле, - Лух Половинка, то почему он не сказал
об этом Доню? Если он не хотел, чтобы Луха Половинку отыскал именно Донь -
зачем обещал две тысячи?

Несомненно было одно: чужестранец стал своим человеком у королевского
советника; Стало быть, действовал по его приказу. Стало быть, лучше было
его слушаться. Ибо сыщик Донь не знал многих второстепенных обстоятельства
данного дела, но знал все существенные.

Второстепенные обстоятельства были следующие: если бы Кукушонок хотел
убить чужеземца - он явился бы на корабль один; если бы хотел корабль
сжечь - он явился бы с десятком дружинников; в любом случае морской вор
Лух Половинка был странной компанией для знатного господина.

Существенные обстоятельства заключались в том, что обвинитель Ойвен
действовал по указанию королевского советника, что донос, приведший
стражников в усадьбу вассала Илькуна, можно было проследить до обвинителя
Ойвена, что сыщик Донь узнал кое-кого из людей, бросившихся на
заключенного. В этом деле обвинителем был королевский советник, обвиняемым
- знать, город носил воду для чужой бани, а бургомистр хныкал: вверх
плюнешь - усы запачкаешь, вниз плевать - бороду загадишь.

Если бы уважаемые граждане Ламассы забоялись знати - у Арфарры была
толпа, готовая громить лавки и требовать гражданства. Но, по счастью,
уважаемым гражданам было вполне доступно благородное чувство мести,
особенно когда дело шло о защите имущества. Кроме того, им кружили голову
пустоши, отданные городу.

Донь и сам купил виноградник, хотя находил это весьма нелепым:
уважаемые люди, страшась судейских чиновников, не хотели обзаводиться
полицией. А земли они глотали, как рыбка - приманку. Доню были известны
слова Даттама: "Вот и при Золотом Государе с этого начиналось. Сначала
городу давали землю, а потом превращали городские советы в бесплатные
управы, ответственные за сбор налогов с этой самой земли. Воистину, козу
вешают за ее же ногу".

Веские были слова. Столь веские, что многие заколебались. И, пока
колебались, Даттам купил много дешевой земли через подставных лиц.

Неправдоподобный намек на ржаных корольков не ускользнул от внимания
сыщика Доня. Ржаные корольки и в самом деле собирались на радения в
заброшенных складах, но Донь давно зарекся иметь дело с ржаными
корольками.

Во-первых, преступников среди них почти не было. Во-вторых, они
держались друг друга крепче, чем воры из одной шайки. В-третьих, однажды
один из людей Доня спутался, с донева благословения, со ржаными
корольками. Кончилось это тем, что соглядатай прилюдно раскаялся в своих,
и, что самое неприятное, в чужих, в том числе и доневых, грехах.

Последствия для Доня были самые скверные, ибо среди ржаных корольков
было много горожан зажиточных и уважаемых. Собственно, отсутствие в городе
регулярной полиции и было одним из последствий.

Ржаные корольки существовали уже много лет, и были неагрессивны и
безопасны. Большинство их веровало искренне, хотя были и такие, которые
норовили вкусить от преимуществ: бедный ржаной королек в каждом городе
найдет подаяние, богатый ржаной королек в каждом городе найдет
гостеприимцев и поручителей.

Так было раньше. Теперь, однако, число ржаных корольков, по сведениям
Доня, вдруг поползло вверх. Поговаривали, что в этом виноват храм
Шакуника, и, особливо, Даттам. Слишком многих крестьян согнал он с земли и
никуда не пристроил.

Если бы Донь был полноправным чиновником, он бы настоял на кое-каких
мерах, хотя бы насчет этого, как бишь его... Тодди Красноглазого. Но
полноправным чиновником Донь не был.

Прошла неделя. В Ламассу съезжались к Весеннему Совету люди со всего
королевства. Камни в Мертвом городе порою шевелились, из них выдирались
столбы дыма и голоса. В небесах над городом была дикая охота. Одни видели
в этом волю богов, другие - проделки колдуна Арфарры.

Теперь мы расскажем о Шодоме Опоссуме, том самом, которого помиловал
Кукушонок, и который на пиру в Золотом Улье предложил составить прошение,
чтобы король признал себя ленником Кречетов. Многие подписали это
прошение, и среди них - Махуд Коротконосый.

Это было большой новостью: Махуд и Шодом всегда стояли поперек друг
другу.

Причина вражды была следующая. У Шодома был необыкновенный конь,
игреневой масти, из страны Великого Света. Махуд попросил коня в подарок -
и надо же было случиться такому, что конь в это время пал. Шодом, однако,
не хотел обидеть Махуда и послал со своим управляющим другого коня,
похожего. Раб-управляющий, недолюбливая хозяина, явился к Махуду и сказал
так:

- Это другой конь, а коня из Великого Света Шодом нарочно отравил:
коли, мол, не мне, так никому.

Из-за этого двенадцать лет шла вражда.

После пира в Золотом Улье Шодом поехал в место, где встречаются люди
и боги, спросить, выйдет ли призвать короля к порядку. Пророчица не хотела
предсказывать, но Шодом обложил святилище и заявил, что не уйдет, пока не
добьется благоприятного знамения. Женщина погадала на копейном яблочке и
произнесла следующие стихи: