князе! Где это бывало, чтобы гонца да плохо приняли! За ночлег, харч, корм
лошадям Федор, разумеется, не боялся. В любой деревне все это гонцу дадут
безо всякой платы, старосты отводят постой в самых справных домах. Но
хотелось доброго отдыха, бани, хотелось привести себя в порядок, чтобы
предстать перед московским князем не с пути, в поту и пыли, с этим зудом
под рубахою и в волосах. У иных хозяев вшей полным-полно. Как-то мать вела
дом - редко и в головах-то искали!
дмитровскому князю были вести из Новгорода. Ратники выпарились,
вычесались, переоболоклись во все новое, коням устроили дневку. Отдохнули
справно. Отдохнули и кони, сытно отъевшиеся княжеским ячменем, и уже
весело бежали по лесистой московской дороге.
и еще необветренных новых бревен крепость на холме. Над городней
проглядывали, тоже светлые, верхи новых хором и маковицы двух церковок.
Федор усмехнулся: невелик город у Данилы Лексаныча! И погасил усмешку.
Встречу скакали трое верхоконных. С вышки, что ль, увидали? Блюдут! Он еще
издали, коснувшись шапки, поздоровался с приближающимся дружинником.
в ответ, выпрямляясь в седле. Дружинники враз заворотили коней и поскакали
посторонь, на полкрупа позади Федора, а третий во весь опор помчался
вперед, к воротам. И по тому, как старательно они все это проделали, видно
было, что великокняжеские гонцы здесь не часты.
возведено. Где светло-серые, чуть обветренные, где бело-розовые на
закатном солнце бревна, притухающее, но все еще многолюдство снующих
мужиков - все говорило, что московский князь въелся в дело и даром времени
не теряет. Мельком разглядел заворачивающую телегу: проблеснувший железный
обод нового колеса, крепких, сытых коней (значит, до весны и сена и жита
им хватало с избытком!). Еще от ворот узрелись лодьи на реке, и наметанным
глазом по едва заметным приметам Федор узнал новгородских вездесущих
купцов. Их встретил городовой боярин, отвел на ночлег. После
шестидесятиверстной скачки ноги плохо слушались и все качалось. Ели,
обжигаясь, жирные горячие щи, черпали кашу, а глаза уже слипались, да и
нечего было особо разгуливать. Утром - предупредил уже давешний боярин,
которому Федор отдал дорожную грамоту - ко князю.
храпели на попонах. Вышел под зеленое предрассветное небо, под холодеющие
звезды. Сторож на башне ударил в било. Звук пронесся над притихшей
крепостью, отозвался над рекою и, повисев, сник, растворился в тишине. В
стороне, у житных амбаров, чуть пошевелились закутанные в долгие тулупы
сторожи.
хаживал!
Тут спервоначалу мечтали: посидит да и улетит. Ан нет, села забрал, которы
свои, не поглядел на наших бояр, да и наместника поприжал самого. Суд
правит тоже сам. Купцов нонече навалом. Знают, у мыта свое положи - боле
не тронут тебя, торгуй, как хошь. Строится, почитай весь Кремник обновил!
Монастырь поставил за рекой, архимандрита там посадил, с Переяславля, что
ль, созвал...
было любопытно. В Ростове да Новгороде мало и вспоминали про Данилу
Московского. Он снова оглядывал все более четко вылеплявшиеся на
светлеющем небе кучи крыш, ровный обрез городни и как бы висящие над нею
дощатые кровли костров, под которыми стояли или похаживали бессонные
сторожа. Жаль, ратный не мог вспомнить имени переяславского архимандрита -
може, знакомый какой? Впрочем, Грикша скажет! Он ведь сам сюда ездил,
возил утварь да книги из Никитского монастыря!
вспоминая недавние детские годы. Он поймал себя на искушении сказать
ратному, что знавал князя Данилу по Переяславлю, но сдержался. Негоже было
этим хвастать, тем паче здесь.
верхом городни, поднялся столб светлого, не колеблемого ветром огня,
постоял, разгораясь все ярче, словно поднятый в небеса светящийся меч, и
вот наконец раскаленный золотой краешек светлого утреннего солнца вылез
из-за холма. Косые брызги озолотили верха костров и кровли, желтое тепло
зажгло рудовые бревна городень, и скоро ослепительные лучи хлынули в глаза
так, что оба, и Федор и ратный, зажмурились, и сразу, будто ожидавшие
солнца, разноголосо запели петухи. Над Москвою подымался рассвет.
движением, сняв шапку, отвесил поясной поклон и снова надел шапку (в думе
княжеской шапок не снимали). Князь сидел на невысоком резном креслице.
Федор, остановясь на должном расстоянии, не глядя в глаза, громко передал
поклон от великого князя Дмитрия младшему брату Даниле Лексанычу и
поклонился снова.
запечатанную грамоту. Боярин принял грамоту из его рук и передал князю.
Федор, как гонец, должен был только передать послание (посол читал бы
сейчас грамоту вслух, но для посольского дела посылают уже боярина).
Грамоту прочтут без него, хотя Федор знал и сам содержание
великокняжеского письма. В Новгороде стало совсем плохо, и Дмитрий
Лексаныч посылал к братьям о возможной войне с Новгородом.
Данил Лексаныч возмужал. Бородка сильно изменила его лицо, и Федор подумал
вдруг, что и его самого с бородою, пожалуй, князь не узнает. Данил
держался как подобало по уставу. Сидел прямо, не шевелясь, соблюдая весь
чин. Федор представил, как будет выглядеть московский князь, когда
поседеет его светлая борода, пролягут морщины от горбатого носа,
прибавится дородства, а светло-красные губы потемнеют и сморщатся. (<Да
ведь и мне тоже стареть!> - Как-то впервые это задело сознание.) Князь
тоже пристально вглядывался в Федора и что-то сказал боярину справа от
себя, но его самого ни о чем не спросил. <Ну что ж, так и нать!> - подумал
Федор, покидая думный покой. На переходе его окликнул давешний городовой
боярин, что брал грамоты, и Федор сперва понадеялся, что воротят, но
боярин просто хотел от себя расспросить Федора о Новгороде, и ему пришлось
участвовать в долгом разговоре с ним и еще двумя боярами, одного из
которых, костистого, высокого, с серьезным, большим, словно бы немецким
лицом, он где-то, кажется, видел. У орденских немцев, что приезжают в
Новгород, бывают такие лица: прямоугольно-большие, с тяжелой челюстью,
твердые, словно из одних мускулови костей, только у тех - жестче. Боярина
звали Веньямин, и только уж когда первый боярин назвал его Протасием,
Федор вспомнил враз, где он его видел. Ну да, во Владимире, вместе с
Данилой!
и выяснив, что он боле сегодня не надобен, Федор отпустил ратных и сам,
оседлав коня, поехал со двора поглядеть город и посад, которых он еще
толком не видал.
зеленой поливой, горшки, железный и скобяной товар. Кованое узорочье было
только про себя: медные и серебряные кольца на вятичей, бусы. Кое-какой
годный товар был лишь у тверских да новгородских купцов. Впрочем, сидел на
самом низу, у воды, какой-то не то бухарец, не то персиянец с коврами.
<Еще не было летнего привозу>, - догадался Федор. Зато снедь была всякая
возами: рыбу, соленые грибы, бочки квашеной капусты предлагали нипочем -
видно, спешили распродать остаток с зимы. Покупатели тыкали пальцами,
ковырялись, пробовали, брали на зуб. Федора, который не слезал с коня и
шагом ехал по рядам, то окликали из лавок, льстиво называя боярином, то
поругивали: <Ишь, ворона на корове! Чеботы замарать боязно ему!> - пихая
кулаком или замахиваясь перед мордой коня,
незнакомый ратник - гонец. - Не ратиться ли зовут?!
черти! Федор отшучивался:
держат!
- раз в сто, а то и более!
три... - Федор прикинул на глаз. - И в четыре раза выше есть. И улицы
мощены, ходят посуху.
не брешешь?
Афанасьев Роман
Лукин Евгений
Суворов Виктор
Трубников Александр
Андреев Николай
Орлов Алекс