совершилось благоволением бога к делам Единственного базилевса Юстиниана.
И никоим иным способом или действием, постижимым для ума!
нетерпением. Больше половины добычи уже отвезено в порт и погружено на
корабли. Груза оставалось еще на две триремы. Приходится ждать, телеги не
могут пробиться через толпу.
Каллигон смотрел на так хорошо знакомый ему затылок в кудрях. Маковка
начала просвечивать. Брадобрей говорил, что снадобья плохо помогают. Мазь
из толченых ослиных копыт, медвежий жир и растирание щетками задерживают
рост лысины, но, увы, волосы уходят, уходят. "Уходят", - усмехнулся
Каллигон. Он сам ровесник Велизария, но уже давно лыс. Меньше хлопот.
Недаром старые римляне, как и египтяне, брили головы. А плечи у Велизария
как у молодого. Надежные устои для сильных рук. С мечом Велизарий собьет
любого, он жаден к железу.
базилевсу. Все - от бога, ничего - о себе. Победили Христос вместе с
Юстинианом. Разумно. Недаром Антонина учит его уму-разуму с помощью
Прокопия.
будем же милостивы, как христиане, к побежденным. Победитель не продолжает
ненависти к врагу за пределами оконченной войны. Убивая неаполитанцев и
порабощая их, вы наносите вред себе, ибо отныне эти люди вернулись в
материнское лоно империи и суть подданные нашего Величайшего Юстиниана!
образовывали подобие шлема, отливавшего бронзой от золотого порошка,
которым были напудрены. Гладкое лицо было мраморно-бело, но с нежным
оттенком розового, будто статуя ожила.
Каллигон. Он слышал слова Антонины. Еще больше скосив глаза, евнух заметил
и молодого славянина. Итак, она не отпустила его, как случалось с
некоторыми другими. Будут продолжения. С философским спокойствием Каллигон
подумал о предстоящих ему ухищрениях. В лагерях было труднее устраивать
дела Антонины, чем в городах.
Каллигона слова Велизария. - За вашу храбрость да будет вам наградой все
их имущество, а их самих отпустите, не делая разницы между мужчиной,
женщиной, ребенком...
столь же обычна Каллигону, как облик Велизария. К этому верному спутнику
полководца Каллигон питал нежную слабость, нечто вроде любви. Редкое
свойство - Прокопий мыслил, чтобы мыслить, чтобы познавать не только
интриги, не только дела, клонящиеся к личному благополучию, но находящиеся
выше жизни одного человека. Каллигон возил с собой десятка полтора книг,
излюбленное свое достояние, а с Прокопием следовало и более сотни. Только
с Прокопием Каллигон мог насладиться обсуждением строфы Еврипида, намеком
Софокла или рассуждением Плутарха. Каллигон чувствовал, что из всего
войска лишь они двое могли вспомнить, глядя на стены Неаполя, что почти
пять столетий тому назад здесь родился, здесь жил Веллей Патеркул, автор
краткой "Истории Рима". Кому теперь нужен Патеркул, кроме двух настоящих
людей? Друг Каллигона родился в Кесарее. Каллигон верил, что когда-либо
этот азиатский город будет прославлен как колыбель Прокопия. Да. Среди
двух историков и дюжины книжников...
дабы показать пример.
багровым от натуги, воняя потом, приказывает гулким голосом:
агора огласилась треском рукоплесканий.
ограблен ипаспистами, но сам он с семьей и рабами попал в плен к
Велизарию, не потерпев особого физического ущерба. Загнанный во двор
сената в такую тесноту, что лишившиеся чувств продолжали стоять, как бы
плавая, Стефан дожидался освобождения. Он не терял надежды. Воспоминания о
длительных беседах с Велизарием утешали Стефана, вбитого в толпу, как клин
в пень.
сразу узнал декуриона. Люди нужны, Стефан подходил для Византии, и
Велизарий немедля возложил на знатного неаполитанца звание субправителя
города в помощь полководцу Геродиану, который оставался в Неаполе и
префектом, и начальником гарнизона.
ступеням сената, и Стефан, указывая на одного из них, закричал:
благороднейшего Велизария. Мы спасены лишь им. А ты дерзко смотришь на
него, будто бы это не ты совершал ужасное против него и неаполитанцев. Ты
отдал за благоволение готов спасение своих сограждан. Ты получил бы
немалую награду от варваров, окажись успех на их стороне. И каждого из
нас, дававших советы отдать город базилевсу, ты тогда обвинил бы в измене!
оставался спокойным. Рваная тога, растрепанные волосы не могли лишить его
чувства собственного достоинства. В любой одежде он не остался бы
незамеченным. Таков, значит, ритор Асклепиодот, на которого горько
жаловался Стефан в шатре Велизария.
жестом рук. Неаполитанский ритор говорил с улыбкой, от которой его голос
звучал особенно легко и ясно:
самых словах, которыми упрекаешь меня и подобных мне в расположении к
готам. Только обладающий твердостью характера может быть расположен к
повелителю, попавшему в трудное положение. Именно поэтому базилевс найдет
во мне столь же твердого стража своей империи, какого имел во мне
противника. Тот, кто в силу своей природы имеет чувство верности, не так
легко меняется с изменениями Судьбы.
нетерпения. Прислушивались и солдаты. Логика неаполитанского ритора
находила отзвук. В войске наиболее опасен тот, кто без размышлений
изменяет своему знамени.
не столь удачно, ты был легко склонен принять любые условия и первых
встречных. Да, любезный Стефан, мы все знаем таких людей. Неустойчивость
убеждений ведет к страху, и такие люди не проявляют верности ни своим
друзьям, ни своим знаменам.
Он - победитель. Свалилась тяжкая ноша сомнений. Глубокие переживания не
были свойственны его грубым нервам. Два-три дня, чтобы привести войско в
порядок, и он пойдет на Рим, оставив в тылу надежную крепость.
Неаполитанцы стали ему безразличны. Вчерашний противник обещает быть
другом. Тем лучше. Полководец приветливо махнул рукой Асклепиодоту в знак,
что не гневается на его прошлую деятельность.
и покой, как учил Платон. Асклепиодот примирился с происшедшим.
имущество, как другие неаполитанцы, декурион нашел козлище, на которого,
по слову священного писания, можно было возложить грехи всего народа. Он
злобно погнался за Асклепиодотом. Прокопий слышал яростные выкрики нового
субправителя Неаполя:
сатана-соблазнитель! Христиане, бейте его! Насмерть, насмерть!
месте все сгустилось, будто бы образовалась воронка водоворота. Звериное
рычание убийц и - ни одного стона. Асклепиодот умер, как стоик.
тому назад в Александрии Нильской по наущению епископа Кирилла.
неаполитанскому философу: в Неаполе в руках толпы не нашлось острых
раковин, которыми добрые александрийцы-кафолики истово содрали живое мясо
с костей ученой красавицы.
Индульфа, которого подвела к нему Антонина. Храбрый славянин должен войти
в дружину телохранителей полководца, в число его ипаспистов. А где друзья
Индульфа? Где они, с чьей помощью Индульф прокладывал дорогу в Неаполь?
Пусть новый ипаспист Велизария найдет их. Мы любим смелых. Не их удел
прозябать в рядах безвестных солдат. Где же Каллигон? Выдать этому воину
десять солидов. Столько же дать каждому из его друзей. Включить их в
списки ипаспистов. Отныне они члены военной семьи Велизария и, бог даст,
навеки.
в покой Антонины. Он заслужил отдых. Жена, положив руку на крутое плечо
мужа, шла рядом. В ее походке с легким раскачиванием бедер, по моде
красавиц Палатия, читалось обещание награды покорителю Неаполя. Каллигон
вспомнил строфу из Лукреция: