исповедовались друг перед другом, отпуская один другому грехи...
всем этом ересь была видна, и епископ не мог допустить ее распространения;
это был бунт против власти церковной, которой бичевники не хотели
подчиниться.
категорически вторично приказал челяди собраться, отправиться к рынку и во
что бы то ни стало арестовать вождей.
приблизился к рынку как раз в тот момент, когда кучка королевских солдат,
хорошо вооруженных, возвращалась в замок. С того времени, как Бодзанта
проклял короля, отношения между его слугами и королевскими были
неприязненные. Дело не доходило до кровопролития, потому что оно было
воспрещено, но драки были ежедневно. Дворцовые солдаты, заметившие
прокрадывающихся к площади епископских слуг, остановились; старший сотник
нашел, что представляется удобный случай помять им бока.
бедняжки провинились? Епископ вероятно велит их схватить и будет их мучить
в подземельях, а ведь это набожные кающиеся, которые молятся лучше, чем
он, и в то время, когда старик вылеживается на пуховиках, и эти
несчастные, обагренные кровью, валяются на сырой земле.
никакого приказания, но они уверены были в том, что из никто не накажет,
если они немного потреплют слуг епископа. Поэтому они остановились,
потихоньку заняв такую позицию, с которой им в случае надобности легче
всего было бы напасть.
приема, вероятно, не ожидали никакого нападения и спокойно улеглись спать.
Трудно было отличить слуг епископа от любопытных, которые еще там
шатались.
епископской челядью, вождь в капюшоне моментально поднялся и начал сзывать
своих. Бичевники схватились за знамена, плети, палки и стояли, как бы
собираясь защищаться.
не зная, кто напал на кающихся, бросился к ним на защиту. На рынке
произошла страшная суматоха, поднялся шум, началась толкотня. Из домов
люди выбегали с факелами. По городу раздались крики и мольбы о помощи.
Этого только и нужно было королевским слугам, и они набросились на
епископских, рубя их вынутыми мечами. Они их хорошо знали и легко могли их
отличить в толпе. Народ, поддерживаемый дворцовыми слугами, тоже
набросился на челядь епископа.
чтобы их не арестовали, начали разбегаться во все стороны, вбегали в дома,
прятались под заборами, в огородах, где кому удавалось. Одна кучка
пустилась по направлению к замку, некоторые разбрелись по переулкам и
боковым улицам.
переполоха, схватить и связать вождя в капюшоне и его товарища, несмотря
на их сопротивление. А так как королевские слуги сильно напирали на слуг
епископа, то они ограничились этой добычей и ушли домой.
не узнает о результатах их экспедиции. Начальник опередил кучку слуг и
вбежал на двор, таща за собой двух пленников; из боязни погони за ним и
преследования, он велел немедленно закрыть ворота на запоры и поставить
стражу для охраны. Трудно описать, в какой гнев впал епископ, когда ему
доложили о нападении королевских слуг на его отряд.
оправдать, нарисовал картину столкновения на рынке гораздо страшнее, чем
оно произошло в действительности - нападение на них народа, страшное
издевательство безбожных королевских слуг над его людьми.
зачинщиков, подвергая свою жизнь опасности. Для ксендза Бодзанты теперь
уже не столько важен был вопрос о бичевниках, как факт неслыханного
нахальства королевских слуг, осмелившихся выступить против его челяди.
отражался на его слугах. Духовенство, объятое ужасом, поддакивало пастырю;
спор, который было уже затих, вновь обострился.
сторону ереси.
его, как зеницу ока, ксендз Бодзанта через минуту одумался и велел
привести к себе пленного вождя вместе с его товарищем.
связанными сзади руками, не выказывая ни волнения, ни страха. Сорвали с
головы капюшон, закрывавший лицо, и увидели перед собой голову с черными,
коротко остриженными волосами, с черным лицом, с густыми бровями, с
большими черными глазами. Выражение лица было гордое; оно поражало
глядевших на него горечью, задумчивостью, чем-то диким и одновременно
окаменелым, как у пойманного зверя, лишенного свободы. Он не струсил ни
перед пастырем, ни перед духовенством; он не склонился перед ними и не
опустил головы. Его толкнули, и он остановился. Товарищ его, который на
рынке читал письмо, найденное будто бы у святого Петра в Иерусалиме, весь
дрожал и шел, спотыкаясь, как обезумевший... Пот струился по лицу его,
уста были искривлены, как для плача.
страстными упреками.
смотреть на него. Его товарищ упал на колени, сложив на груди руки, и
заливался слезами.
немедленного допроса преступников.
или не хотел знать о том, что к нему обращаются. После того, как слуга его
ударил, он ответил замогильным голосом:
где я родился.
спрашиваемый, не поднимая глаз. - У него было откровение свыше. Господь
требует строгого наказания за грехи, которыми земля переполнена...
что Господь установил священничество, что Он изрек, что тот, кто присвоит
себе духовную власть, будет святотатцем.
посредников, - воскликнул черный вождь, - а кто Его голоса не слушается,
тот виновен...
еретика, и обратил внимание на его плачущего товарища с бритой головой, с
сокрушенным видом стоявшего на коленях и дрожавшего от страха...
него; коленопреклоненный, одинаково боявшийся и власти, в руках которой он
находился, и своего страшного вождя, забормотал что-то непонятное. Наконец
он выпалил, что был причетником в Бреславле, назывался Адам Сивек, и что
он не был виновен, так как он был опутан чарами, обезумел и должен был
послушаться, боясь угроз.
пазухи и быстро передал ксендзу. Письма было недавно написанное,
бесформенное и бестолковое. Его подали епископу, который, взглянув, с
презрением бросил его на пол.
упрямца ничего нельзя было добиться. В нем виден был человек, опьяненный
какой-то фантазией, обезумевший, не боявшийся мученичества и веривший в
правоту своего дела.
удостаивался отвечать, давая ответы вполголоса и с презрением. Зато Сивек,
желая искупить свою вину раскаянием, болтал много, падал ниц, обещал
исправиться, и дрожал, как в лихорадке.
рассказали о том, как они кстати очутились на рынке и воспользовались
случаем, чтобы помять бока епископской челяди.
которое могло поссорить епископа с королем, поспешил об этом сообщить
Казимиру, который вместе с ксендзом Яном и некоторыми другими сидели еще
за ужином.