Чтение 50–й страницы книги ~Бесы~

- Зачем вы отвернулись, зачем на меня не смотрите, к чему эта комедия? -
вскричал он, не утерпев. Но она как бы и не слыхала вовсе.

- Слушайте, князь, - повторила она в третий раз твердым голосом, с
неприятною, хлопотливою миной в лице: - Как сказали вы мне тогда в карете,
что брак будет объявлен, я тогда же испугалась, что тайна кончится. Теперь
уж и не знаю; вс¬ думала и ясно вижу, что совсем не гожусь. Нарядиться
сумею, принять тоже пожалуй могу: эка беда на чашку чая пригласить,
особенно коли есть лакеи. Но ведь вс¬-таки как посмотрят со стороны. Я
тогда, в воскресенье, многое в том доме утром разглядела. Эта барышня
хорошенькая на меня вс¬ время глядела, особенно когда вы вошли. Ведь это вы
тогда вошли, а? Мать ее просто смешная светская старушонка. Мой Лебядкин
тоже отличился; я, чтобы не рассмеяться, вс¬ в потолок смотрела, хорошо там
потолок расписан. Матери его игуменьей бы только быть; боюсь я ее, хоть и
подарила черную шаль. Должно быть, все они атестовали тогда меня с
неожиданной стороны; я не сержусь, только сижу я тогда и думаю: какая я им
родня? Конечно с графини требуются только душевные качества, - потому что
для хозяйственных у ней много лакеев, - да еще какое-нибудь светское
кокетство, чтоб уметь принять иностранных путешественников. Но вс¬-таки
тогда в воскресенье они смотрели на меня с безнадежностию. Одна Даша ангел.
Очень я боюсь, чтоб они не огорчили его как-нибудь неосторожным отзывом на
мой счет.

- Не бойтесь и не тревожьтесь, - скривил рот Николай Всеволодович.

- Впрочем ничего мне это не составит, если ему и стыдно за меня будет
немножко, потому тут всегда больше жалости, чем стыда, судя по человеку
конечно. Ведь он знает, что скорей мне их жалеть, а не им меня.

- Вы, кажется, очень обиделись на них, Марья Тимофеевна?

- Кто, я? нет, - простодушно усмехнулась она. - Совсем-таки нет. Посмотрела
я на вас всех тогда: все-то вы сердитесь, все-то вы перессорились; сойдутся
и посмеяться по душе не умеют. Столько богатства и так мало веселья -
гнусно мне это вс¬. Мне впрочем теперь никого не жалко, кроме себя самой.

- Я слышал, вам с братом худо было жить без меня?

- Это кто вам сказал? Вздор; теперь хуже гораздо; теперь сны нехороши, а
сны нехороши стали, потому что вы приехали. Вы-то, спрашивается, зачем
появились, скажите пожалуста?

- А не хотите ли опять в монастырь?

- Ну, я так и предчувствовала, что они опять монастырь предложат! Эка
невидаль мне ваш монастырь! Да и зачем я в него пойду, с чем теперь войду?
Теперь уж одна одинешенька! Поздно мне третью жизнь начинать.

- Вы за что-то очень сердитесь, уж не боитесь ли, что я вас разлюбил?

- Об вас я и совсем не забочусь. Я сама боюсь, чтобы кого очень не
разлюбить.

Она презрительно усмехнулась.

- Виновата я, должно быть, пред ним в чем-нибудь очень большом, - прибавила
она вдруг как бы про себя, - вот не знаю только, в чем виновата, вся в этом
беда моя ввек. Всегда-то, всегда, все эти пять лет, я боялась день и ночь,
что пред ним в чем-то я виновата. Молюсь я, бывало, молюсь и вс¬ думаю про
вину мою великую пред ним. Ан вот и вышло, что правда была.

- Да что вышло-то?

- Боюсь только, нет ли тут чего с его стороны, - продолжала она, не отвечая
на вопрос, даже вовсе его не расслышав. - Опять-таки не мог же он сойтись с
такими людишками. Графиня съесть меня рада, хоть и в карету с собой
посадила. Все в заговоре - неужто и он? Неужто и он изменил? (Подбородок и
губы ее задрожали.) Слушайте вы: читали вы про Гришку Отрепьева, что на
семи соборах был проклят?

Николай Всеволодович промолчал.

- А впрочем я теперь поворочусь к вам и буду на вас смотреть, - как бы
решилась она вдруг; - поворотитесь и вы ко мне и поглядите на меня, только
пристальнее. Я в последний раз хочу удостовериться.

- Я смотрю на вас уже давно.

- Гм, - проговорила Марья Тимофеевна, сильно всматриваясь, -потолстели вы
очень...

Она хотела было еще что-то сказать, но вдруг опять, в третий раз, давешний
испуг мгновенно исказил лицо ее, и опять она отшатнулась, подымая пред
собою руку.

- Да что с вами? - вскричал Николай Всеволодович, почти в бешенстве.

Но испуг продолжался только одно мгновение; лицо ее перекосилось какою-то
странною улыбкой, подозрительною, неприятною:

- Я прошу вас, князь, встаньте и войдите, - произнесла она вдруг твердым и
настойчивым голосом.

- Как войдите? Куда я войду?

- Я все пять лет только и представляла себе, как он войдет. Встаньте сейчас
и уйдите за дверь, в ту комнату. Я буду сидеть, как будто ничего не ожидая,
и возьму в руки книжку, и вдруг вы войдите после пяти лет путешествия. Я
хочу посмотреть, как это будет.

Николай Всеволодович проскрежетал про себя зубами и проворчал что-то
неразборчивое.

- Довольно, - сказал он, ударяя ладонью по столу. - Прошу вас, Марья
Тимофеевна, меня выслушать. Сделайте одолжение, соберите, если можете, вс¬
ваше внимание. Не совсем же ведь вы сумасшедшая! - прорвался он в
нетерпении. - Завтра я объявляю наш брак. Вы никогда не будете жить в
палатах, разуверьтесь. Хотите жить со мною всю жизнь, но только очень
отсюда далеко? Это в горах, в Швейцарии, там есть одно место... Не
беспокойтесь, я никогда вас не брошу и в сумасшедший дом не отдам. Денег у
меня достанет, чтобы жить не прося. У вас будет служанка; вы не будете
исполнять никакой работы. Вс¬, что пожелаете из возможного, будет вам
доставлено. Вы будете молиться, ходить куда угодно и делать, что вам
угодно. Я вас не трону. Я тоже с моего места всю жизнь никуда не сойду.
Хотите всю жизнь не буду говорить с вами, хотите рассказывайте мне каждый
вечер, как тогда в Петербурге в углах, ваши повести. Буду вам книги читать,
если пожелаете. Но зато так всю жизнь, на одном месте, а место это угрюмое.
Хотите? решаетесь? Не будете раскаиваться, терзать меня слезами,
проклятиями?

Она прослушала с чрезвычайным любопытством и долго молчала и думала.

- Невероятно мне это вс¬, - проговорила она, наконец, насмешливо и
брезгливо. - Этак я пожалуй сорок лет проживу в тех горах. - Она
рассмеялась.

- Что ж, и сорок лет проживем, - очень нахмурился Николай Всеволодович.

- Гм. Ни за что не поеду.

- Даже и со мной?

- А вы что такое, чтоб я с вами ехала? Сорок лет сряду с ним на горе сиди -
ишь подъехал. И какие, право, люди нынче терпеливые начались! Нет, не может
того быть, чтобы сокол филином стал. Не таков мой князь! - гордо и
торжественно подняла она голову.

Его будто осенило.

- С чего вы меня князем зовете и... за кого принимаете? - быстро спросил
он.

- Как? разве вы не князь?

- Никогда им и не был.

- Так вы сами, сами, так-таки прямо в лицо, признаетесь, что вы не князь!

- Говорю, никогда не был.