"Прах земной, я ожидаю тебя".
го, но в царствование которого совершалось множество великих событий.
Над этим королем всегда бодрствовал дух другого человека, как эта лампа-
да всегда горит над саркофагом, всегда освещает его. Он-то и был настоя-
щим королем, а этот только призраком, в которого он вкладывал свою душу.
своего господина, столь ненавидимый им, сошел в могилу и увел за собой
короля, которого он не хотел оставлять на земле без себя, из страха, не-
сомненно, чтобы тот не разрушил возведенного им здания. Для всех смерть
кардинала явилась освобождением, и я сам - так слепы современники! -
несколько раз препятствовал замыслам этого великого человека, который
держал Францию в своих руках и по своей воле то душил (с, то давал ей
вздохнуть свободно. Если он в своем грозном гневе не стер в порошок меня
и моих друзей, то, вероятно, для того, чтобы сегодня я мог сказать вам:
Рауль, умейте отличать короля от королевской власти. Когда вы не будете
знать, кому служить, колеблясь между материальной видимостью и невидимым
принципом, выбирайте принцип, в котором все.
по-моему, будет лучше нашей. У нас был министр без короля, у вас будет
наоборот - король без министра. Поэтому вы сможете служить королю, почи-
тать и любить его. По если этот король станет тираном, потому что могу-
щество доводит иногда до головокружения и толкает к тирании, то служите
принципу, почитайте и любите принцип, то есть то, что непоколебимо на
земле.
ролевскую власть, я буду служить королю, и, если уж умирать, я постара-
юсь умереть за лих. Так ли я понял вас?
Потом она перешла ко мне, и не раз покрывалась она славой, когда моя ру-
ка держала ее эфес, а ножны висели у пояса. Быть может, эта шпага еще
слишком тяжела для вашей руки, Рауль, но тем лучше: вы приучитесь обна-
жать ее только в тех случаях, когда это действительно будет нужно.
всем, по эта шпага для меня драгоценнее всех подарков, какие я получал
от вас. Клянусь, что буду носить ее с честью и тем докажу вам свою бла-
годарность.
ся. - До свидания, и не забывайте меня.
что, если дойдет до беды, я погибну с вашим именем на устах, и мысль о
вас будет моей последней мыслью!
сторожу золотой, преклонил колена пред алтарем и быстро вышел на па-
перть, возле которой их ждал Оливен с лошадьми.
его шпага опускается слишком низко. Так, хорошо. Вы отправитесь с викон-
том и останетесь с ним до тех пор, пока вас не догонит Гримо. Слышите,
Рауль? Гримо - наш старый слуга, человек храбрый и осторожный. Он будет
сопровождать вас.
ровитель!
ся в путь, но надевая шляпы.
человек не скрылся за поворотом.
тех, кто подготовлял его побег. Но дли узника оно тянулось особенно мед-
ленно. Иные люди, с жаром затевая какое-нибудь опасное предприятие, ста-
новятся все хладнокровнее по мере того, как подходи г время его выпол-
нять. Герцог был не таков. Его пылкая отвага вошла в поговорку, а те-
перь, после пятилетнего вынужденного бездействия, он словно подгонял
время и неустанно призывал тот миг, когда можно будет начать действо-
вать. Не говоря о планах, которые он намерен был привести в исполнение
по выходе ил тюрьмы, - планах, надо признаться, довольно смутных и неоп-
ределенных, - он с удовольствием думал о том, что уж одно бегство его из
крепости будет началом мщения. Своим побегом он насолит Шавиньи, которо-
го он терпеть не мог за все его мелочные притеснения, и еще больше он
насолит Мазарини, своему смертельному врагу, повинному во всех его стра-
даниях, которого он страстно ненавидел. Герцог явно соблюдал пропорцию в
своих чувствах к коменданту и министру, к подчиненному и к хозяину.
королевой и кардиналом, Бофор представлял себе, сидя в тюрьме, весь дра-
матизм сцены, которая произойдет, когда от кабинета Мазарини до покоев
королевы пронесется слух: "Герцог Бофор бежал!" Думая об этом, он сладко
улыбался. Ему мерещилось, что он уже вышел из стен крепости, вдыхает
чистый воздух лесов и полей, пришпоривает доброго коня и кричит во все
горло: "Я свободен!"
тюрьмы, в десяти шагах сидел Ла Раме, от безделья щелкавший пальцами, а
в передней пили и хохотали солдаты.
веческое непостоянство! - только хмурое лицо Гримо, которое он сперва
возненавидел и в котором воплотилась позднее единственная его надежда.
Гримо казался ему теперь Антиноем.
ния узника. Гримо был все тот же. Он пользовался полным доверием Ла Ра-
ме, который полагался на него больше, чем на себя; сам Ла Раме, как мы
уже говорили, чувствовал некоторую слабость к герцогу.
Раме страдал лишь одним недостатком - он любил хорошо покушать: пирожки
показались ему восхитительными, вино превосходным. А теперь преемник дя-
дюшки Марто обещал приготовить пирог не с дичью, а с фазаном, и подать к
нему не маконское вино, а шамбертен. Пир будет роскошный и покажется еще
лучше в обществе такого собеседника, как этот милый принц, который при-
думывает такие уморительные проделки над Шавиньи и так смешно потешается
над Мазарини. Все это делало для Ла Раме наступающий троицын день
действительно одним из четырех самых больших годовых праздников.
цог.
житься ни на кого другого, отправился лично к преемнику дядюшки Марто.
Тот превзошел самого себя. Он показал ему пирог чудовищной величины, ук-
рашенный сверху гербом Бофора. В нем еще не было начинки, но рядом лежа-
ли две куропатки и фазан, щедро нашпигованные и толстые, как подушки для
булавок. При виде их у Ла Раме потекли слюнки, и он вернулся к герцогу,
весело потирая руки.
гости, и Ла Раме стал, таким образом, заместителем коменданта крепости.
ему попять, чтобы он внимательно следил за всем, и пошел впереди, указы-
вая путь, по которому нужно будет идти вечером.
замка. Это было малолюдное место, и часовых здесь ставили только на то
время, когда до Бофор выходил играть. Да и эта предосторожность казалась
излишнею из-за высоты стен.
причем каждая отиралась особым ключом.
и спусгил ноги наружу; очевидно, в этом месте будет прикреплена веревоч-
ная лестница.
совершенно непонятно для Ла Раме.
именно туда, куда он хотел, как будто он клал их руками. Ла Раме был
разбит наголову.
кончилась, де Бофор, подшучивая над неловкостью Ла Раме, дал сторожам
два луидора, чтобы они выпили за его здоровье вместе с остальными своими
четырьмя товарищами.
читься, по только не теперь, а вечером. До тех пор ему самому предстояло