знаем, как он милостив, но эти южные боги -- чужие нам.
подушке, и взглянул на Кима из-под тяжелых век.
пробудившимся интересом.
потрескавшимися от лихорадки губами.
гордостью промолвил отец.-- Подумать только, как он все
понимает. Вон там твой храм. Я теперь бедный человек, потому
что обращался ко многим жрецам, но ведь это мой сын, и если
подарок твоему учителю сможет вылечить его... Просто не знаю,
что мне делать!
он быстро извлек бы выгоду из этого случая, а потом пошел бы
своей дорогой без тени раскаяния, но теперь почтительное
обращение джата доказывало, что Ким уже мужчина. Кроме того, он
сам раз или два болел лихорадкой и умел распознавать симптомы
истощения.
на пару моих лучших волов, только бы ребенок выздоровел.
освал -- банкир из Аджмира, только что очистившийся от греха
лихоимства, спросил его, что он тут делает.
обитающего здесь. Он велел мне прийти. Я жду; передай ему.
плечо и потом заорал на пенджаби:-- О подвижник!.. О ученик
подвижника!.. О боги, обитающие превыше всех миров!.. Взгляните
на скорбь, сидящую у ворот.-- Подобные вопли столь обычны в
Бенаресе, что прохожие даже не оборачивались.
назад в темноту передать весть, и праздные, несчитанные
восточные минуты потекли одна за другой, ибо лама спал в своей
келье и ни один жрец не хотел будить его. Когда же стук четок
снова нарушил тишину внутреннего двора, где стояли исполненные
покоя изображения архато в, послушник прошептал: "Твой чела
здесь", и старик большими шагами направился ко входу, позабыв
окончить молитву.
подбежал к нему и, поднимая вверх ребенка, крикнул:
да останется он в живых... в живых!
монету.
что он много лучше стал говорить на урду, чем раньше, под
Зам-За-мой; отец ребенка не давал им возможности поговорить о
чем-нибудь своем.
питается.
нет.
человек.
сказал лама, усаживаясь рядом с джатом на нижней ступеньке у
входа в храм, в то время как Ким, поглядывая на них искоса,
открывал коробочку для бетеля. В школе он мечтал вернуться к
ламе в обличье сахиба, чтобы подразнить старика перед тем как
открыться, но все это были ребячьи мечты. Более драматичным
казалось ему теперь сосредоточенное перебирание склянок с
таблетками, то и дело прерывавшееся паузами, посвященными
размышлению и бормотанию заклинаний. У него были хинин в
таблетках и темно-коричневые плитки мясного экстракта --
наверное, говяжьего. Но это уж не его дело. Малыш не хотел
есть, но плитку сосал с жадностью, говоря, что ему нравится ее
соленый вкус.
крестьянину.-- Восхвали богов и свари три штуки в молоке, а
прочие три в воде. Когда он выпьет молоко, дай ему вот это (он
протянул ему половину хинной пилюли), и укутай его потеплее.
Когда он проснется, дай ему выпить воду, в которой варились эти
три плитки, и другую половину белого шарика. А вот еще другое
коричневое лекарство, пусть пососет его по дороге домой.
лекарства.
сам лечился от осенней малярии... если не считать бормотанья,
которое добавил, чтобы произвести впечатление на ламу. --
Теперь ступай. Утром приходи опять.
крепкие плечи.-- Ведь это мой сын. Теперь, когда он снова будет
здоровым, как могу я вернуться к его матери и сказать, что
принял помощь у дороги и не оплатил ее даже чашкой кислого
молока?!
Ким.-- Джат стоял на навозной куче, а царские слоны проходили
мимо. "О погонщик!-- сказал он,-- сколько стоят эти ослики?"
его, прося извинения у ламы.
мы, джаты, такие. Я приду завтра с ребенком, и да благословят
вас обоих боги усадеб, а они хорошие боги!.. Ну, сынок, мы
теперь опять окрепнем. Не выплевывай лекарства, маленький
принц! Владыка моего сердца, не выплевывай, и наутро мы станем
сильными мужчинами, борцами и булавоносцами.
и вся его любящая душа засветилась в узких глазах.
сначала человек приобретает знание. Ты поступил мудро, о Друг
Всего Мира.
Ким, забыв о только что кончившейся игре, о школе св. Ксаверия,
о своей белой крови, даже о Большой Игре, и склонился к
пыльному полу храма джайнов, чтобы по-мусульмански коснуться
ног своего учителя.-- Тебе я обязан моим образованием. Твой
хлеб я ел целых три года. Теперь это позади. Я свободен от
школ. Я пришел к тебе.
они прошли во внутренний двор, пересеченный косыми золотистыми
лучами солнца.-- Стань, дай мне поглядеть на тебя. Так!-- Он
критически осмотрел Кима.-- Ты уже не ребенок, но муж,
созревший для мудрости, ставший врачом. Я хорошо поступил... Я
хорошо поступил, когда отдал тебя вооруженным людям, в ту
черную ночь. Помнишь ли ты наш первый день под Зам-Замой?
повозки, когда в первый раз входил...
ели лепешки за рекой, близ Накхлао? А-а! Много раз ты просил
для меня милостыню, но в тот день я просил для тебя.
Вратах Учения и одевался сахибом. Не забывай, святой человек,--
продолжал он шутливо,-- что я все еще сахиб... по твоей
милости.
чела.
встретили в лагере вооруженных людей; но потом он уехал на свою
родину, и я стал посылать деньги его брату.-- Полковник
Крейтон, взявшийся опекать Кима, когда отец Виктор уехал в
Англию с Меверикцами, отнюдь не был братом капеллана.--Но я
плохо понимаю письма этого сахиба. Нужно, чтобы мне их
переводили. Я избрал более верный путь. Много раз, когда я,
прерывая мое Искание, возвращался в этот храм, который стал
моим домом, сюда приходил человек, ищущий Просветления,--
уроженец Леха; по его словам, он раньше был индусом, но ему
надоели все эти боги.--Лама показал пальцем на архатов.
занят всякими бесполезными предметами, как, например, демонами
и заклинаниями, церемонией чаепития у нас в монастырях и тем,
как мы посвящаем в иночество послушников. Это был человек, из
которого так и сыпались вопросы, но он твой друг, чела. Он
сказал мне, что, будучи писцом, ты стоишь на пути к великому
почету. А я вижу, ты -- врач.
имеет значения, когда я прихожу к тебе как твой ученик. Годы
ученья, назначенные сахибу, подошли к концу.
Акунин Борис
Лондон Джек
Шилова Юлия
Марко Джон
Прозоров Александр
Орловский Гай Юлий