перед огнем надетый на палку мокасин, от которого валил пар, пристально
всматривался в лицо своего компаньона.
непостоянство! Совсем как женщина: то она так, то этак, сама не знает,
чего ей надо. У самой лучшей женщины ветер в голове, если уж она не совсем
дура. И все они настоящие кошки - что маленькие, красавицы и уродины. А
если какая увяжется за мужчиной - ну, считай, что за тобой охотится
голодный лев или гиена.
не укусила его за руку, и продолжал осматривать ее израненные,
кровоточащие лапы.
захотел? А может, меня бы и против моей воли окрутили, но только я всегда
удирал, как заяц. Знаешь, Смок, что меня спасало? Хорошее дыхание. Я
просто бегу что есть духу. Хотел бы я посмотреть на ту юбку, которая
способна меня загонять.
мокасины, насаженные на палки.
сказал он наконец. - Этот битый лед совсем искалечил им лапы.
повернуть еды не хватит. Если мы с тобой завтра-послезавтра не нападем на
след оленей или этих самых белых индейцев, придется нам слопать своих
собак вместе с изрезанными лапами. А кстати сказать, кто их вообще видел,
белых индейцев? Все это враки. Как может индеец быть белым? Это все равно,
что назвать белым чернокожего. Нет, Смок, завтра надо двинуть дальше. Вся
округа точно вымерла, никакой дичи нет. Сам знаешь, вот уж неделя, как нам
не попадалось ни одного заячьего следа. Надо выбраться из этого гиблого
места куда-нибудь, где водится дичь.
обуть их в мокасины, - сказал Смок. - Ты бы влез на какую-нибудь горку и
осмотрелся вокруг. Мы, наверное, уже вот-вот выйдем на ту равнину с
холмами, о которой рассказывал Лаперль.
ту пору не в своем уме от голода, даже не понимал толком, что у него перед
глазами. Помнишь, он рассказывал, будто на вершинах гор развевались
огромные флаги? Ясное дело: все у него в голове мутилось. И он сам
говорил, что не видел никаких белых индейцев, это уж Энтон сочинил. А
Энтон помер за два года до того, как мы с тобой прикатили на Аляску. Да
ладно, завтра пойду огляжусь. Может, удастся подстрелить лося. А сейчас
пора спать, вот что я тебе скажу.
В полдень он приготовил обед на двоих, съел свою порцию и начал ждать
Малыша. Час спустя он стал на лыжи и двинулся по следу товарища. Он
поднялся по руслу ручья и миновал узкое ущелье, которое неожиданно вывело
его на просторную поляну, - видно было, что когда-то на ней паслись лоси.
Однако ни один лось не побывал здесь с осени, с тех пор как выпал первый
снег. Следы лыж Малыша пересекали пастбище и поднимались по косогору.
Дойдя до вершины, Смок остановился. След шел дальше, вниз по откосу. За
милю отсюда, вдоль русла нового ручья, рос невысокий ельник, и видно было,
что Малыш прошел через этот лесок. Смок взглянул на часы, подумал о
надвигающейся темноте, о собаках, о покинутой стоянке и скрепя сердце
отказался от мысли продолжать поиски. Но прежде чем повернуть назад, он
внимательно осмотрелся. На востоке в небо, точно зубья пилы, вгрызались
снежные пики Скалистых Гор. Гряда за грядой вздымались горные цепи, и все
они тянулись на северо-запад, отрезая пути к той равнине, о которой
рассказывал Лаперль. Казалось, горы сговорились преградить дорогу
пришельцу, заставить его вернуться на запад, к Юкону. Смок спрашивал себя,
многие ли до него приходили сюда и отступали перед этим грозным зрелищем.
Правда, Лаперль не отступил, но ведь он перевалил через Скалистые Горы с
востока.
увидеть. А утром, чуть забрезжило, свернул лагерь, запряг собак и с
рассветом пустился на поиски. В узком ущелье вожак упряжки насторожил уши
и заскулил. И немного погодя Смок увидел шестерых индейцев, идущих
навстречу. Они шли налегке, без собак, у каждого за плечами был совсем
небольшой мешок с походным снаряжением. Они окружили Смока. К немалому его
удивлению, они его явно искали. Сразу выяснилось также, что они не говорят
ни на одном из индейских наречий, на которых он знал хотя бы одно слово.
Белыми они не были, но казались и выше и крепче индейцев, живущих в долине
Юкона. Пятеро были вооружены старинными длинноствольными мушкетами
Компании Гудзонова залива, в руках шестого Смок увидел хорошо ему знакомый
винчестер - это был винчестер Малыша.
был безоружен, ему оставалось только покориться. Они тотчас разобрали
груз, лежавший на нартах, каждый взвалил часть себе на плечи, Смоку дали
нести меховые одеяла - его и Малыша. Собак распрягли, а когда Смок
запротестовал, один из индейцев знаками объяснил, что дорога впереди
слишком тяжела для нарт. Смок примирился с неизбежным, спрятал нарты на
берегу ручья, сунув их стоймя в снег, и побрел вместе со своими
конвойными. Они направились к северу, перевалили через невысокую гряду,
спустились к перелеску, который накануне заметил Смок. Миль десять -
двенадцать шли по руслу ручья, а когда он стал отклоняться к западу,
свернули по узкому притоку прямо на восток.
дней до них стояли лагерем какие-то люди. Тут хранились запасы вяленой
лососины и мяса, - все это индейцы теперь взяли с собой. От стоянки
уходило много лыжных следов, и Смок понял, что эти-то люди и захватили
Малыша; и еще прежде, чем стемнело, ему удалось разглядеть на снегу следы
знакомых лыж, более узких, чем лыжи индейцев. Он знаками стал
расспрашивать своих спутников, они утвердительно кивнули и показали на
север.
извивалась тропа меж беспорядочно теснящихся, нацеленных в небо скалистых
пиков, все же она упорно вела на север. То и дело казалось, что в этой
суровой снежной пустыне дальше нет дороги, и, однако, тропа поворачивала,
отступала, находя невысокие перевалы и избегая крутых, неодолимых горных
кряжей. Здесь навалило больше снегу, чем ниже, в долинах, и каждый шаг
надо было брать с бою, утаптывая целину лыжами. Притом все спутники Смока
были молоды, шли легким, быстым шагом; и вглубине души он невольно
гордился тем, что без труда поспевает за ними. Они были закалены кочевой
жизнью, с самого раннего детства привыкли прокладывать путь через снега; и
все же он был так крепок и здоров, что этот переход давался ему не
тяжелее, чем им.
был ниже окружающих грозных гор, но все же лежал на огромной высоте и был
недоступен для нагруженных нарт. А через пять дней, спускаясь капризной,
извилистой тропой все ниже и ниже, они вышли на широко раскинувшуюся
холмистую равнину, открытую Лаперлем десять лет назад. Смок узнал ее с
первого взгляда. В этот морозный день термометр показывал сорок градусов
ниже нуля и воздух был так прозрачен, что видно было на сто миль вокруг.
Насколько хватал глаз, перед Смоком расстилалась эта волнистая равнина.
Далеко на востоке еще виднелись Скалистые Горы, вздымавшие в небо свои
неприступные, покрытые снегом зубчатые гребни. К югу и западу тянулись
изрезанные ущельями отроги, которые Смок и его спутники недавно пересекли.
А здесь, в гигантской впадине, лежал край, по которому прошел Лаперль, -
край, одетый снегами, но несомненно, богатый дичью, а летом это, конечно,
смеющаяся, цветущая, вся в зелени земля.
утонувших в снегу ив и голых осин, пересекли ровные пространства, густо
поросшие елью, и вышли к большому лагерю, покинутому совсем недавно. На
ходу Смок подсчитал примерно следы костров - их было сотни четыре, а то и
пять; как видно, здесь стояли лагерем несколько тысяч человек. Тропа была
свежая, утоптанная множеством мокасин, так что Смок и его похитители сняли
лыжи и без них пошли еще быстрей. Все больше признаков указывало на обилие
в этих местах дичи, все чаще попадались следы хищников - волков и рысей.
Один из индейцев с радостным возгласом указал на широкую поляну, усеянную
обглоданными оленьими черепами: снег на поляне был взрыт и измят, словно
тут разыгралось большое сражение. И Смок понял, что после недавнего
снегопада охотники перебили здесь немало дичи.
остановиться на ночлег. В сгущавшихся сумерках они шли все вперед и
вперед; порою небо вспыхивало, тьма рассеивалась и огромные мерцающие
звезды бледнели, подернутые трепетной зеленоватой дымкой северного сияния.
Собаки Смока первыми заслышали вдалеке шум лагеря, насторожились и
тихонько заскулили от нетерпения. Потом и человеческий слух стал
улавливать отдаленный гул, еще смутный, но не смягченный расстоянием, как
бывает обычно. Напротив, это был пронзительный, дикий шум, нестройные
резкие звуки перебивались еще более резкими - протяжным воем множества
лаек, и в этом вое, то визгливом, то заунывном, слышались тревога и боль,
угрюмая безнадежность и вызов. Сняв рукавицу, Смок открыл стекло карманных
часов и кончиками пальцев нащупал стрелки - они показывали одиннадцать.
Его провожатые оживились. Ноги, столько отшагавшие за долгий день пути,
сами собою ускорили шаг - теперь люди почти бежали. Внезапно они вышли из
темного ельника, яркий свет многих костров ослепил их, многоголосый шум