в дальнем конце сада, я пришел сюда, чтобы, с позволения сказать, сог-
реться, ибо тут можно было расхаживать взад и вперед, не опасаясь быть
услышанным, и тем самым избежать бесславной смерти. Ветер наконец утих
совсем, дождь, хоть и не перестал, тоже шумел не так сильно, с дерев па-
дали тяжелые капли. Когда я снова подходил к дому, среди этого затишья
вдруг заскрипела оконная рама и в каких-нибудь двух шагах от меня тьму
прорезал сноп света. Он падал из окна Флоры, она его распахнула в ночь и
теперь сидела перед ним в лучистом ореоле двух свечей, что освещали ее
сзади; распущенные по плечам волосы обрамляли и затеняли задумчивое ли-
цо; в одной руке она держала гребень, а другая небрежно покоилась на же-
лезной решетке.
гося дождя я тихонько подходил все ближе, стараясь ступать не по усыпан-
ной гравием дорожке, а по жухлой траве, и наконец очутился у самого ок-
на; протяни я руку, я мог бы коснуться Флоры. Но я не в силах был нару-
шить ее задумчивость дерзостной речью, это показалось мне чуть ли не
святотатством! И я только стоял и смотрел и не мог наглядеться: при мер-
цающих свечах ее волосы были, точно нимб, пряди их переплетались, свива-
лись и (это казалось мне всего восхитительней) волной сбегали на плечи,
поминутно меняя цвет. Вначале я смешался: красота Флоры словно окутывала
ее ореолом утонченности; я робел перед нею, как перед неземным видением
или - что, боюсь, было для меня почти то же самое - перед современной
светской девицей. Однако же я не сводил с нее глаз и мало-помалу прио-
бодрился и вновь обрел надежду; я позабыл свою робость, позабыл о том,
что на плечах у меня отвратительная, тяжелая, насквозь промокшая одежда,
- кровь снова заиграла в моих жилах.
полосу света от окна, на прямые тени оконной решетки, на поблескивавший
под луной гравий дорожки, в непроницаемую тьму сада и вздымавшихся за
ним холмов... Но вот она глубоко вздохнула, и вздох этот отозвался у ме-
ня в душе, как мольба.
она далеких друзей?
лостью не выдала она своего изумления. Я ступил в полосу света и низко
поклонился.
наверно, добрых сто пятьдесят лье, чтобы увидеть вас. Я ждал в вашем са-
ду весь долгий вечер. Не протянет ли мисс Гилкрист руку другу в беде?
мокрую землю и дважды поцеловал эту руку. После второго поцелуя рука
внезапно ускользнула от меня. Кажется, то был первый знак испуга. Я под-
нялся с колен, и оба мы некоторое время молчали. Мною вновь с удесяте-
ренной силой овладела робость. Я пытливо вглядывался в лицо Флоры: не
сердится ли она, - но глаза ее смущенно опустились пред моим взглядом, и
я понял, что все хорошо.
- Уж куда-куда, а в "Лебяжье гнездо" вам нельзя было являться. А я-то
как раз сидела и думала, что вы у себя во Франции, где вам ничто не гро-
зит!
сказала Флора. - Я все знаю, но не могу решиться вам рассказать. Об од-
ном умоляю вас - уходите!
это лишь бесцельное, жалкое существование. Я прошел школу войны; конеч-
но, это не слишком благородное учебное заведение, но там, по крайности,
человек научается легко принимать смерть и не задумываясь расстанется с
жизнью во имя чести или ради дамы сердца. Вы пытаетесь меня напугать -
напрасно. Я приехал в Шотландию, отлично понимая, что рискую, ибо хотел
видеть вас и говорить с вами, быть может, в последний раз. Повторяю, я
знал, на что иду, и ежели не устрашился с первого шага, неужто отступлю
сейчас?
страна, даже этот сад таят для вас смертельную опасность. Одна я верю в
вашу невиновность, все остальные убеждены, что вы преступник. Если они
нас услышат, если услышат хоть шепот, страшно подумать, что случится.
Уходите, скорее, сейчас же, заклинаю вас!
этот далекий-далекий путь, и вспомните: в целой Англии, кроме вас, нет
ни единой души, кому я смел бы довериться. Против меня весь мир, вы -
мой единственный друг и союзник. Мне надобно с вами говорить, и вы долж-
ны меня выслушать. Все, что обо мне рассказывают, и правда и в то же
время ложь. Да, я убил человека по имени Гогла - ведь вы это подразуме-
вали?
убивал, кроме как в бою, так ведь на то я солдат. Но я был благодарен,
страстно благодарен той, что посочувствовала мне, той, чья ангельская
доброта превзошла мои самые смелые мечты, той, что, словно утренняя за-
ря, рассеяла мрак моей тюрьмы, и вот ее-то оскорбил этот Гогла. Меня он
оскорблял не раз, это было его любимое развлечение, и мне, жалкому арес-
танту, приходилось все сносить. Но оскорбить ту, перед кем я благого-
вел... нет, это я не мог оставить безнаказанным, я бы до самой смерти
себе этого не простил. И мы дрались, и он был убит, и я ни о чем не со-
жалею.
час понял, что Флора уже про это слышала, но я не мог продолжать, покуда
она не скажет мне хоть что-нибудь.
уверена, что вы правы, и всегда так говорю... Рональду. Конечно, с те-
тушкой я не могу об этом спорить, ей я не возразила ни единым словом. Не
сочтите меня неверным другом... и даже с майором... я еще не сказала
вам, он... майор Шевеникс стал большим другом нашей семьи... и он так
полюбил Рональда! Ведь это он сообщил нам, что этого ужасного Клозеля
поймали, и передал нам все, что тот говорил. Я была просто возмущена. Я
сказала... я, кажется, позволила себе сказать лишнее и заверяю вас, что
майор отнесся к этому очень добродушно. Он сказал: "Мы с вами друзья
Шандивера и знаем, что он невиновен. Но что толку об этом говорить?" Мы
с майором беседовали в укромном уголке гостиной, в отдалении от всех. А
потом он сказал: "Позвольте мне поговорить с вами наедине, мне так много
надобно вам сказать". И мы поговорили, и он мне все рассказал в точнос-
ти, как вы сейчас, что это было дело чести и что на вас нет никакой ви-
ны. Да, майор Шевеникс мне нравится!
интересовался Флорой, когда увидел ее впервые, и с невольным восхищением
подумал, что хитрец ловко воспользовался нашим знакомством, чтобы вытес-
нить меня из сердца Флоры. В любви, как на войне, все средства хороши.
И, конечно, теперь я жаждал сам поведать Флоре о превратностях моей
судьбы - жаждал столь же пылко, как совсем недавно стремился услышать
ее. Так я мог, по крайности, отогнать подальше ненавистную тень майора
Шевеникса. И вот я принялся рассказывать ей о моих злоключениях. Вы их
уже знаете, только ей я говорил не столь подробно, - ведь цель моя те-
перь была иная. Каждая мелочь обрела особенный смысл, и все дороги вели
в Рим, то есть к Флоре.
тился на подоконник и понизил голос до еле слышного шепота. Флоре тоже
пришлось опуститься на колени по другую сторону решетки, так что головы
наши почти соприкасались, их разделяли только железные прутья. Так мы
оставались столь близкие и все же разлученные, и эта близость и мой ни
на минуту не смолкавший молящий шепот все сильней, все повелительней
волновали ей душу, а быть может, и мою тоже. Ведь такие чары всегда обо-
юдоостры. Дудка птицелова завораживает глупых птиц, хотя это всего-нав-
сего сухой тростник, и ничуть не трогает его самого. Не то с влюбленны-
ми! Я говорил, говорил, и решимость моя крепла, и в голосе появлялись
новые ноты, лица наши невольно придвигались ближе к прутьям решетки и
одно к другому; не только она, но и я поддался очарованию этой минуты и
загорелся ее колдовским огнем. Мы стремимся пленить любимую и сами при
этом пленяемся еще безвозвратной. Покорить сердце можно только сердцем.
Спору нет, положение мое сейчас не безопасно, однако ж вы и сами понима-
ете, что для человека чести это неизбежно. Но если... Если случится худ-
шее, я не намерен обогащать ни моих врагов, ни принца-регента. У меня с
собой почти все деньги, которые я получил от дядюшки. Тут больше восьми
тысяч фунтов. Возьмите их на хранение. Забудьте, что это всего лишь
деньги, храните их как память о друге или как дорогую вам частицу его
самого. Возможно, они мне очень скоро понадобятся. Знаете ли вы старую
легенду о великане, который отдал свое сердце на сохранение жене, потому
что больше надеялся на ее любовь и преданность, нежели на собственную
силу? Флора, я и есть этот великан, хоть я совсем невелик, - так не сог-
ласитесь ли вы стать хранительницей моей жизни? Вместе с этими деньгами
я вверяю вам мое сердце. Перед богом я предлагаю вам сейчас мое имя, ес-
ли только вы согласитесь его принять, и вручаю вам мое состояние. Если
случится худшее, если у меня не останется ни малейшей надежды назвать
вас женою, позвольте мне, по крайности, думать, что вы распорядитесь
наследством моего дядюшки, как моя вдова.
Корнев Павел
Максимов Альберт
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Сертаков Виталий