уже наполнен существованиями, поскольку оно случилось и поскольку существует
в том смысле, что непрерывно воспроизводится. И Декарт как бы говорит:
послушайте, дорогие мои, ведь я делаю свой ход мысли, не предполагая даже,
что до меня было хоть одно другое сознательное существо. Он неоднократно
повторяет эту мысль в "Размышлениях" и в письмах. Вдумайтесь в нее: мое
рассуждение и определение мысли, мышления, сознания строится без
предположения, что до меня было хоть одно мыслящее существо. И, подчеркивает
Декарт, если я говорю, что я есть вещь мыслящая, то говорю лишь то, что было
сказано перед этим.
идее Декарта, которая прокатилась через все энциклопедии и сводные
изложения, а именно к понятию мыслящей вещи. В учебниках оно обросло
утверждениями, что Декарт якобы говорил, что мыслящее существо или человек
действительно мыслящая вещь. То есть какая-то вещь, наделенная свойством
мышления. И, в этом смысле, субстанция. Но весь смысл и дух декартовской
философии построен так, что этой фразой на самом деле говорится следующее: я
есть вещь, но - мыслящая. Как вещь я состою из тела и души. И как таковая
занимаю место в непрерывной причинной цепи, которая охватывает весь мир,
включая в себя все существа этого мира. Но я мыслящая вещь и поэтому могу
выскочить из этой цепи. Иными словами, Декарт вводит такое определение
мышления, сознания, которое стоит вне различения материи и сознания, души и
тела, материи и мышления.
какой-либо онтологической позиции в метафизике и эпистемологии. Оно включает
рефлексию сознания и, таким образом, является одновременно определением
сознания как самосознания. Без этого нет никакого сознания. То есть любое
сознание, о котором идет речь у Декарта, есть самосознание. Сознание меня не
как эмпирического субъекта, а как сознание сознания. Сознание, сознающее
себя. И поэтому оно избавляет нас от предположений и допущений о каком-либо
конкретном, определенном физическом носителе этого сознания.
определение (по традиции, во времена Декарта мысль, сознание и т.д. - все
это называлось идеями. Вспомните Локка, Беркли, Юма и т.д.). В начале ответа
на пятое возражение Декарт пишет: "Именем (или термином. - М.М.) "идея" я
обозначаю все то, что непосредственно концепируется духом так, что, когда я
хочу или что я боюсь, поскольку я в то же самое время концепирую, что я хочу
и что боюсь, это хотение и эта боязнь зачисляются мною в число идей"33.
Повторяю, когда я хочу или опасаюсь (это состояния нашей психики) и
поскольку я осознаю, что хочу и опасаюсь, то это хотение и опасение и есть
идеи. А в синтетическом изложении своих "Метафизических размышлений", где
он, так сказать, опытно или экспериментально показывает, что может не только
аналитически излагать свою философию, а еще и синтетически (помните, что я
говорил об этом), - в конце ответа на второе возражение он пишет, что под
термином "мысль" понимает все то, что находится в нас таким образом, что мы
об этом непосредственно знаем. Поэтому странное определение, когда он
говорит: я хочу, я боюсь, представляю, ощущаю. Все это, по определению
Декарта, мышление. Обратите внимание, у него появилось здесь слово
"ощущение". Как ни крутись и как ни прыгай, все равно лбом, как все
комментаторы, упираешься именно в это. Что это значит? Даже появилась
какая-то чудовищная трактовка, что Декарт, мол, интеллектуализирует
чувственность. Вы знаете, что существует такой аргумент в психологии или
упрек, он многим предъявлялся: такой-то интеллектуализирует восприятие,
интеллектуализирует ощущение. Да нет, не об этом идет речь. А речь идет о
том, что сознаваемое ощущение есть сознание или мысль. Оно - идея в той
мере, в какой я непосредственно знаю, что ощущаю. Я боюсь - тогда страх, и я
знаю, что боюсь; в момент, когда я знаю, что боюсь, страх есть
интеллектуальная идея. То есть у Декарта вообще неинтеллектуальных идей не
существует, это тоже пометьте себе: неинтеллектуальных идей у Декарта нет. И
теперь одна добавка к этому, которую я сейчас пока просто зафиксирую, чтобы
вы держали это в голове.
аксиом-постулатов и теорем, как всякое синтетическое или геометрическое
изложение (всего их, по-моему 10, да - 10 дефиниций), он дает еще одну
дефиницию идеи. Она - вариант того определения, которое я приводил.
Вслушайтесь, что он говорит, повторяю, что это "лебеда", в которую нужно
"перекидываться", потому что нормальным образом мы этого понимать не можем.
Читая, нужно "слышать", что написано. Можно даже (поскольку это потребует
напряжения) на секунду расслабиться. Скажем, можно Достоевского считать
человеком, который добавил к кантовским антиномиям свои антиномии,
действительно интересные и, возможно, для нашей реальной сознательной жизни
столь же глубокие, как и кантовские для картины мира и для познания. Но я
сформулирую кантовскую примерно так: только сумасшедший может считать, что
предмет есть A, любое A; только сумасшедший может считать, что дело обстоит
таким образом. Будем считать это тезисом. А антитезисом - следующее: нужно
сойти с ума, чтобы увидеть A. Синтез - попробуйте. Синтез, очевидно,
сформулировать нельзя, он будет где-то у нас в голове, если случится. Так
вот, давайте сойдем с ума, чтобы увидеть A. Декарт пишет: "Под термином
"идея" я имею в виду форму всякой нашей мысли, непосредственной перцепцией
которой (т.е. формы. - М.М.) мы знаем наши мысли"34. Повторяю, под термином
"идея" имеется в виду та форма всякой нашей мысли, посредством которой (не
содержания мысли, а формы) мы имеем знание наших мыслей, то самое
непосредственное знание, о котором говорилось выше. И далее то, что я хотел
добавить.
или представления, которые прочерчены в нашей фантазии. В других местах то,
что Декарт называет фантазией, он называет представлением или воображением,
воображением чаще всего. То есть здесь фантазия - не в эстетическом смысле
слова, а вот то, что мы вообразили. И что же - существование чего отрицает
Декарт в качестве идеи в этой фантами? Естественно - что мы предполагаем
существующим в нашей фантазии. Ведь мы считаем, что наши представления есть
какие-то разновидности предметов. Вот есть один предмет в мире, а у нас его
корю. А Декарт говорит: я не элю называю идеями, идеями я называю форму
нашей мысли, перцепируя которой, я непосредственно узнаю или знаю свои
мысли. Ибо в голове нет тех вещей, которые я называю идеями. Состояние или
форма как возможность структура не есть нечто, пребывающее в голове.
как-то рисовал. Нарисую его теперь в более доступном виде, чтобы
проиллюстрировать еще один пример инсайта или гештальта...
колесах - вот шляпа, вот крылья велосипеда, взгляд сверху, - а если нет, то
просто круг, положенный на прямую линию, палку. Ведь так? Я на разные
стороны этого дела обращал ваше внимание, а сейчас хочу остановиться на
следующем.
как бы коллапсируем мир, и только в этом коллапсированном мире видим
мексиканца" а то, в силу чего он появился, сразу ушло, этого больше нет, все
в прошлом. Но что произошло на самом деле? Ведь произошел какой-то процесс
(мы начинаем и идем), мы говорим - вот это рама велосипеда, видимая сверху,
а это другой её конец, а это шляпа. Мексиканец! Обратите внимание на то, как
я сейчас шел, это очень трудно ухватить. Мы двинулись, зафиксировали
отдельный элемент именно в качестве этого элемента, хотя могли сказать, что,
например, это просто палка. Но нет, мы сказали - это рама, видимая сверху,
это - шляпа мексиканца (как будто я должен еще знать, какие у них шляпы).
Мексиканец. Очень странное придание имени предмету. И дальше декартовский
шаг состоит в следующем - разумеется, Декарт не рассуждал ни о каких
гештальтах, ни об инсайтах, ни о мексиканцах, он слов этих не знал. Но
допустим, что он делает этот шаг, вводит запрет: чтобы вообще можно было
рассуждать об идее мексиканца, он говорит, не текстуально, а всем смыслом
тех определений, которые я приводил, и всей своей философией, что раз мы
пошли, уже имеем прошлое (а прошлое нужно иметь, чтобы у нас был мексиканец
в мире), то теперь мы не можем для того, чтобы понимать или объяснять идею,
брать в мире мексиканца и сопоставлять его с идеей в моей голове, чтобы все
объяснить. Это уже удвоение мира, ведь сам мексиканец впервые появился
потому, что он - элемент нашей мысли или прошлого; прошлое есть исторический
элемент нашей мысли. Так что же, для того чтобы объяснить, каким образом в
нашей голове есть идеи, в том числе идея мексиканца, мы должны указать на
предмет в мире, на мексиканца? Не получается, нельзя этого делать. Это будет
вторым, незаконным шагом удвоения. И к тому же он напичкан предпосылками, в
которых содержится предположение, что, во-первых, мир состоит из предметов
и, во-вторых, что эти предметы действуют на сознание и вызывают в сознании
свои идеи. То есть предметы вызывают свои идеи в сознании действием на
сознание. В мире есть восприятие или воздействие каких-то, как сказал бы
Декарт, интенциональных специй на наше сознание, и оно рождает в нашем
сознании идеи. Это картина воздействия. А откуда она взялась? На каком
основании? Ведь даже если есть какие-то основания для появления такой
картины, она лежит в другом слое сознания, по отношению к которому все это
ушло в прошлое, условно - в коллапс.
совершенно вещь. В том же синтетическом изложении, в пятой аксиоме, введя
перед этим понятия объективной и формальной реальности (частично я об этом
говорил, это понятия средневековой философии, которыми здесь пользуется
Декарт: объективной реальностью наших идей является их содержание, - сейчас
мне это не нужно, хотя помнить об этом стоит), он пишет: объективное
мыслительное содержание нуждается в такой "причине, в которой эта же
реальность содержалась бы не только объективно (т.е. не только посредством
того, что мы видим так, поскольку мы объективируем мыслительное содержание.
- М.М.), но и формально или эминентно"35. Вспомните "хитрую машину", которая
у нас в голове, - значит должна быть ее причина. Она должна быть в мире, а в
то же время я ее придумал. Как же она может быть в мире? Но сейчас меня не
этот оттенок интересует. Декарт продолжает, что эта аксиома необходима и
Корнев Павел
Березин Федор
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Прозоров Александр
Шилова Юлия