диспетчером.
Скомпонованные вместе, они (это признавал Труфанов) -- дикий вымысел и ложь.
Но поданы в такой форме, в таком виде, что почти не отличались от правды. В
правде вообще, рассуждал директор, присутствует ложь, ложь -- это изотоп
правды, и наоборот. Отделить одно от другого так же сложно, как уран-235 от
урана-238. Атомная бомба в принципе проста, как охотничий патрон, весь
секрет в технологии. В вульгарной воде, которую попивает непросвещенное
человечество, содержатся дейтерий и тритий...
директору поразительный результат: бить отбой, и немедленно.
что и на этот раз они не обманули его. Строго научно рассуждая, умный
директор всегда выгонит неугодного ему сотрудника, но в данном случае
соотношение сил пока не в его пользу. За Шелагина -- Стрельников, Тамарин и
половина парткома, весь завод и многие из НИИ.
по пустячкам Виктор Антонович. Разговор блуждал. Директор и зам по кадрам
изощрялись в умении не касаться главного. Труфанову наконец надоела
словесная эквилибристика.
инспирированная тобою кампания?
пересчитал газеты по-кассирски -- как банкноты.
-- директоров склоняют, увещевают и погоняют. Не смей никого увольнять,
прислушивайся к критике, люби своих сотрудников, когда они костью стоят у
тебя в горле... А знают ли эти щелкоперы, эти писаки, эти любители сенсаций,
как жить директору, если ему не нравится сотрудник? Он срывает злость на
других, он выходит из себя, он не в состоянии углубляться в дела, у него
одна мысль -- выкинуть сотрудника, обрести спокойствие, оно так нужно ему,
он без него не директор, он не чувствует себя хозяином, директором, он
вынужден плести интриги...
положил узкую руку на могучее плечо Труфанова. -- Мы не первый год работаем
с тобой, будем еще работать. Прошу тебя: будь благоразумным.
не таясь, выкладывать мысли свои, они так и останутся в кабинете, запертые
молчаливым соглашением.
документы.
Степан Сергеич вылетел в многомесячную командировку -- пробивать
институтские и заводские заказы.
Доску почета, объявили за что-то благодарность, на каком-то собрании избрали
в президиум, отметили приказом по министерству.
Антонович встревоженно посматривал на него, поджимал пухлые губы,
предупреждал.
было только за городом, куда не проникало излучение индустриальной столицы.
В субботний день Труфанов и Игумнов поехали на машине по Подмосковью искать
удобный участок земли. Виталий, весь напружинившись, сидел сзади, ждал. Но
никакого разговора не было. Более того, молчанием своим директор показывал,
что слова уже бессильны.
невдалеке сооружение странной формы -- либо недостроенный стадион, либо
разрушенный театр.
назовем Колизеем.
в шесть вечера. Н.Ф." По почерку, по краткости -- отчим, Николай Федорович
Родионов. Виталий помчался в магазин за сырыми бифштексами. Год назад
приезжала Надежда Александровна, звонила Виталию, пригласила поужинать в
ресторане при гостинице. Время не изменило вечно первую даму полка. Виталий
хмуро слушал ее рассказ о сводном брате своем, нелепо погибшем. Надежда
Александровна возвращалась из Карловых Вар, задала работенки пражским
портнихам, в московском ресторане на нее пялили глаза. Проклятая молодость
старух.
своем, колхозном плотнике. Старику девяносто семь лет, слеп и глух, а
строгает, пилит, по грибы ходит, грибы он на расстоянии чует... Отчим
написал книгу об августовских боях у Смоленска, по существу -- воспоминания
об отце: под Смоленском они встретились впервые, уже прокопченные дымом и
горечью отступлений, злые и непримиримые, -- так и началась дружба, так и
продолжалась, без частых встреч, без писем... Виталий слушал отчима и думал,
что только сейчас понял его. Человек всю жизнь считал себя должником людей,
накладывал на себя обязанности и обязанности. Живя в доме с женами военных,
от сплетен не скроешься, о Надежде Александровне такие слухи перекатывались
по этажам и подъездам, что верил им только один сын ее. В политуправлении
словечка осуждающего не сказали бы о разводе. Но не покидает Родионов ее.
Или это искусство Надежды Александровны? Она с легкостью заходила в чужие
жизни и устраивала их по-своему. Но Родионова обжить она, пожалуй, не
смогла, нет, не смогла.
центральном аэродроме.
ходил от двери к двери безмолвно: у него редко бывало одиночество.
вопрос. В военном ведомстве много институтов и бюро. "Попросить? Не
попросить?"
уже -- в неизвестности, что сам он, со своей несостоявшейся честностью,
будет честно бороться.
преодолевая неловкость, отчим. -- Мне казалось почему-то, что ты женат, и
я... ну, у адъютанта есть корзина цветов...
Ася Арепина! Записывайте адрес: переулок Стопани...
обыкновенная девушка с руками и ногами, некрасивая девушка. Он молчал,
подобравшись для схватки. Лена сказала, что мать будет против. Что тогда
делать?
пустил пробную остроту Петров.
неопределенно посмотрел на него.
Эти дети с каждым годом становятся все распущеннее.
клеился. Острить в этом семействе запрещалось -- как и громко говорить,
неправильно пользоваться ножом и произносить слова, не вошедшие в
канонический свод словаря последнего издания. В минуты опасности курица
мечет орлиные взоры. Петров готовился к отупело-испытующему взгляду
педагога, но мать с ленивым бесстрастием оглядела его еще в прихожей. Дело
плохо, наседка не принимает боя, забеспокоился Петров. Папу, по смутным
недомолвкам Лены, снедала какая-то мелкая страстишка. Не похоже, что
преферанс, -- папа спит преспокойно. Для любовных излишеств он слишком
немощен. Наркомания исключается, как и пьянство, -- педагог не потерпела бы.
Скорее всего ипподром. Ну да, сегодня же бега, и папа торопится, сглотнув
компот, поглядывает на часы, надеется побыстрее кончить неприятный разговор
о будущем дочери и успеть ко второму заезду. Мать потому и назначила
смотрины на сегодня, что хотела убить двух зайцев. Еще одна дочь, эта
постарше Лены года на четыре, красивее ее и, кажется, умнее. Глаза пытливые,
грубые, движения резкие. Лена нежнее, неоформленнее, размазаннее, что ли,
издали напоминает старшую сестру -- или старшая сестра напоминает ее.
на этот раз промелькнуло орлиное что-то) выгнал ее. Петров отошел к окну,
попросил разрешения курить. Спешащий папа сидел в кресле у двери, мать