ми, рассказывают подробности всяких встреч и происшествий. Удивительней
всего, что, смеясь и говоря разом, перебивая друг друга, каждый из них
все слышит и понимает, и оба довольны и счастливы.
собственную душу, остается один со своими мыслями. Да, они самые близкие
друзья, они очень рады встрече и рассказывают друг другу все, решительно
все, и, однако, не до конца. У каждого свои мысли, свой идеал, свой
собственный мирок, куда никто, даже лучший друг, не должен проникать.
тонкой дымкой. Слышно, как падает шишка. Оба стряхивают с себя оцепене-
ние.
ке, садятся в лодку и, затянув песню (не еврейскую, а русскую), скользят
по узкой, извивающейся речонке мимо пожелтевшего камыша. Домой они доби-
раются уже затемно. Щеки у них пылают, глаза блестят, аппетит велик; по
дороге они покупают сладкий арбуз, две свежие, мягкие, еще теплые фран-
цузские булки и устраивают пиршество. Им весело, и они смеются, беспри-
чинно и беззаботно.
счастливы-молодые, здоровые ребята, чего им не хватает! В действи-
тельности только один из них (Эля) был по-настоящему счастлив, второй же
(Шолом) ощущал какой-то надлом, чувствовал, что он не на верном пути.
Единственным слабым утешением было для него то, что в городе только и
говорили о его мастерском чтении торы в синагоге, о его знании библии и
древнееврейского языка и об умении писать. Для его друга все это было
недоступно, скрыто за семью печатями. Где ему, Эле, так писать по-ев-
рейски и по-древнееврейски, таким изысканным слогом! К тому же он, сын
Нохума Рабиновича, как свои пять пальцев знает всю просветительную лите-
ратуру и читает газету "Гамагид". Удивительно, что он и сам не пишет в
"Гамагид". Впрочем, откуда это известно, что он не пишет? Может, и пишет
под каким-нибудь вымышленным именем! Так поговаривали в Переяславе, где
имя Шолома было окружено ореолом. От этого юноша и сам вырастал в
собственных глазах. Он держался солидно, не искал дружбы с прежними при-
ятелями-сорванцами. Записавшись в городскую библиотеку, носил домой
толстые книги; читал Дарвина, Бокля и Спенсера. Общался он с известными
в городе просвещенными молодыми людьми. Это были самоучки, которые бла-
годаря своей усидчивости и упорству прошли курс наук, одолели латынь и
греческий, усвоили геометрию, алгебру, тригонометрию, психологию, фило-
софию и были готовы хоть сегодня поступить в университет, имей они хоть
какие-нибудь средства. Вот два типа первых переяславских экстернов: од-
ного звали Хайте Рудерман, другого-Авремл Золотушкия. Оба они уже покой-
ники и заслуживают хотя бы нескольких строк в этих воспоминаниях.
был сын меламеда Мойше-Довида Рудермана, изображенного в первой части
нашей повести, и брат Шимона Рудермана, который собирался креститься, но
которого город вызволил из монастыря и отправил в житомирскую школу ка-
зенных раввинов. Хайте совсем не походил на своего бледного, страдавшего
одышкой брата Шимона. Это был красивый малый, здоровый, широкоплечий, с
пухлыми красными щеками. Меламед Мойше-Довид умер от астмы, и вдова его,
мать Хайте, стала поварихой на чужих свадьбах, искусно пекла коврижки.
Это давало ей средства на содержание себя и сына, который знал лишь одно
- книги, книги и книги. Он совершенно ни с кем не общался. Редко кто
удостаивался разговора с ним. Но всем было известно, что Хайте много
знает, Хайте сведущ во всем, Хайте глубок. Кому выпадала удача встре-
титься с ним, бывал поражен безвестным философом. Разговорившись, Хайте
метал громы и молнии, низвергал всех и вся, испепелял мир. Его язык был
остер как стрела, смех-полон сарказма, остроты-язвительны. Откуда этот
отшельник так хорошо знал мир? Это остается загадкой. Как-то летом он
выкупался в реке, простудился и умер от туберкулеза двадцати двух лет.
скрывался от людей. Это был жизнерадостный парень, жгучий брюнет, чер-
ный, как арап, с огненно-черными глазами, черными кудрями, белоснежными
смеющимися зубами и слегка хрипловатым голосом. Одевался он по-английски
- клетчатые брюки, причудливая шапочка на голове, зимой-чудовищной шири-
ны крылатка. Начитан Золотушкин был сверх меры, Гейне он знал наизусть,
но больше всех любил Диккенса, Теккерея, Свифта, Сервантеса и нашего Го-
голя. Он и сам был юмористом, тайком писал юмористические сочинения, но
не хотел ни показывать, ни печатать ни единой строчки. Человек, погру-
женный в себя, упрямец по характеру, насмешник, он часто поступал напе-
рекор людям. Все годы Золотушкин служил писарем в мещанской, управе, и
этим жил. Почерк его был так же кудряв, как и его волосы. Умер он в со-
рок лет старым холостяком.
имствовал от них что только мог. Между собой эти светила вели непримири-
мую вражду-огонь и вода. Они никогда не встречались, даже не знали друг
друга в лицо и тем не менее пылали такой ненавистью, что при одном
нельзя было упомянуть имени другого. Мы еще, возможно, встретимся с ними
в дальнейших главах.
- Герой снова пускается в свет и остается с одним пятаком в кармане.-У
врат рая.-Холодный прием
лись в дым. Уроков не стало, ехать учиться было не на что. Сидеть же у
отца на шее было тоже не очень приятно, особенно после недавней самосто-
ятельной жизни. Хотя отец и гордился своим образованным сыном, его огор-
чало и старило, что сын не приспособлен ни к какому делу. Что сулит ему
будущее? Мачеха, которая смотрела на самостоятельного пасынка с некото-
рой долей почтения, теперь потеряла всякое уважение к "бездельнику". Она
понемногу вернулась к старому: бросала косые взгляды, говорила колкости,
делала двусмысленные намеки. Все это причиняло страдания отцу, а сам ге-
рой углублялся в свои книги или, надвинув кепку на глаза, брал тросточку
и уходил к упомянутым философам, к Хайте Рудерману или к Авремлу Золо-
тушкину. Он любил спорить с ними на отвлеченные темы, обсуждать мировые
вопросы. Пессимист Хайте Рудерман, по своему обыкновению, поносил вели-
ких людей, не признавал авторитетов и плевал на весь мир. Оптимист Золо-
тушкин читал на память целые страницы из Гейне и Берне, каждого с особой
интонацией, теребя при этом прядь своих курчавых волос и приходя в воз-
буждение, как пламенный хасид, повторяющий изречения своего ребе.
душе чувствовалась пустота от напрасной траты энергии и сил. Шолом тос-
ковал по работе. Он рвался в мир. Жизнь была ему не мила. Он сам себе
надоел и опротивел.
рявшегося героя этой биографии. На помощь пришел приятель отца, Исроел
Бендицкий. Этот человек, хотя был всего только музыкантом, пользовался в
городе репутацией почтенного обывателя. Играл только на пышных, богатых
свадьбах и считал себя дирижером и капельмейстером. Основной же доход
давал ему солидно поставленный заезжий дом. Бендицкий был также
единственным в городе фотографом. Представительный, высокий, с на ред-
кость красивой закругленной черной бородой, он хорошо одевался; носил
черную суконную крылатку, высокую шляпу и кожаные калоши на модных каб-
луках. И языком он отличался весьма отшлифованным, речь его была сладкой
и округленной, изъяснялся он большей частью по-русски, словечками вроде
"видьтели", "между прочим", "следовательно".
Рабиновича, куда он заходил поболтать. Однажды во время беседы Бендиц-
кий, между прочим, рассказал, что на днях у него проездом остановился
один богач, туз, настоящий магнат, некий К. из маленького местечка Т.
(Киевской губернии). Это, пожалуй, скорее деревня, чем местечко. Магнат
ищет хорошего учителя для своих детей, репетитора, который отлично знал
бы русский и еврейский, был бы вполне образованным человеком и, между
прочим, из хорошей семьи.
мена, когда К. был еще маленьким человеком и вертелся вокруг помещика,
он останавливался в заезжем доме Рабиновича и был, что называется, "свой
брат". Услышав это, Бендицкий заявил: следовательно, сам бог направил
меня к вам. Если так, я советую вам тут же сесть и написать хорошее убе-
дительное письмо, между прочим, по-древнееврейски, как вы умеете, чтобы
это было достойно такого "магната". А парень ваш, "видьтели", пусть, не
теряя времени, едет с этим письмом в Т. и, в добрый час, получит это
место. Аминь.
канном стиле, таким языком, который растрогал бы даже камень. Одно обра-
щение заняло три длинных строки, и в них было перечислено столько отмен-
ных качеств и достоинств адресата, что обладай он только одной третью
их, и тогда он являлся бы совершенством. Вооруженный такой солидной про-
текцией, юный репетитор вновь отправился искать счастья по белу свету.
Лишних денег с собой у него, по правде говоря, не было. Аккредитива в
банк он тоже не имел. То немногое, что заработал уроками, он большей
частью растранжирил, разодевшись как принц, остальное ушло на дорогу. И
кроме того, ведь он живой человек, на каждой станции поезд останавливал-
Лукьяненко Сергей
Конюшевский Владислав
Орлов Алекс
Самойлова Елена
Пехов Алексей
Афанасьев Роман