Чтение 50–й страницы книги ~Женщины~

в собственное детство. Даже колготок она не носила, и то и дело
поддергивала длинные чулки, показывая самую чуточку ноги, самую капельку
колена. Она была из тех девушек, которых любили наши отцы.

Она рассказала, чем занимается. Что-то связанное с записью судебных
заседаний и юристами. От этого у нее ехала крыша, но зарабатывала она
прилично.

- Иногда я рявкаю на своих помощников, но потом преодолеваю себя, и они
меня прощают. Ты просто не знаешь, какие они, эти проклятые юристы!

Они хотят всего и сразу и совершенно не думают о времени, чтоб это вс
приготовить.

- Юристы и врачи - самые переплачиваемые, избалованные члены нашего
общества. Следующим в списке - твой автомеханик из гаража на углу. За ним
можешь вписать своего дантиста.

Дебра закинула одну ногу на другую, и юбка у нее слегка задралась.

- У тебя очень красивые ноги, Дебра. И ты умеешь одеваться. Ты
напоминаешь мне девушек в дни юности моей мамы. Вот когда женщины были
женщинами.

- Здорово сказал, Генри.

- Ты знаешь, о чем я. Особенно это правда в Лос-Анжелесе. Как-то раз,
не очень давно, я уехал из города, а когда вернулся, то знаешь, как понял,
что я снова дома?

- Ну, нет....

- По первой женщине, что прошла мимо по улице. На ней юбчонка была
такая короткая, что виднелась промежность трусиков. А сквозь их передок -
прошу прощения - видны были волосики ее пизды. И я понял, что вернулся в
Л.А.

- Где же ты был? На Мэйн-Стрит?

- Черта с два, на Мэйн-Стрит. Угол Биверли и Фэрфакса.

- Тебе вино нравится?

- Да, и у тебя мне тоже нравится. Может, я даже сюда переселюсь.

- У меня хозяин ревнивый.

- Еще кто-нибудь может взревновать?

- Нет.

- Почему?

- Я много работаю, и мне нравится просто приходить домой по вечерам и
расслабляться. Мне нравится эту квартиру украшать. Моя подруга - она
работает на меня - идет со мной завтра утром по антикварным лавкам. Хочешь
с нами?

- А я буду здесь завтра утром?

Дебра не ответила. Она налила мне еще и села рядом на тахту. Я нагнулся
и поцеловал ее. При этом задрал ей юбку повыше и бросил взгляд на эту
нейлоновую ногу. Она выглядела хорошо. Когда мы закончили целоваться, она
снова оправила юбку, но ногу я уже запомнил наизусть. Она встала и ушла в
ванную. Я услышал, как зашумела вода в унитазе. Затем пауза. Вероятно,
помаду гуще накладывает. Я вытащил платок и вытер губы. Платок измазался
красным. Я, наконец, получил вс, что получали мальчишки в старших классах
- богатенькие, хорошенькие, хорошо одетые золотые мальчики со своими
новыми машинами, - и я, в своей ветхой неряшливой одежонке и со сломанным
великом.

Дебра вышла, уселась и закурила.

- Давай поебемся, - предложил я.

Дебра ушла в спальню. На кофейном столике осталось полбутылки вина. Я
налил себе и зажег одну из ее сигарет. Она выключила рок-музыку. Это
славно.

Было тихо. Я налил себе еще. Может, действительно переселиться?

Куда машинку поставлю?

- Генри?

- Чего?

- Где ты там?

- Подожди. Допить сначала хочу.

- Ладно.

Я допил бокал и вылил остатки из бутылки. Сижу вот на Плайя-дель-Рэй. Я
разделся, бросив одежду беспорядочной кучей на кушетке.

Шикарно я никогда не одевался. Все мои рубашки полиняли и сели, им по
5, по 6 лет, аж светятся уже. Штаны - то же самое. Универмаги я ненавидел,
продавцов не переваривал - те держались высокомерно, казалось, они знают
тайну жизни, у них была та уверенность, которой не обладал я. Башмаки у
меня всегда были разбиты и стары: обувных магазинов я тоже не любил. Я
никогда ничего не приобретаю, пока пользоваться вещью еще хоть как-то
можно - включая автомобили. Дело не в бережливости, я просто терпеть не
могу быть покупателем, которому нужен продавец, причем, продавец - такой
красивый, равнодушный и высокомерный. А помимо этого, вс требует времени -
того времени, когда можно просто валяться и кирять.

Я вошел в спальню в одних трусах. Я очень стеснялся своего белого
брюха, свисавшего на трусы. Но не сделал ни малейшего усилия хоть как-то
втянуть его. Я встал у кровати, стянул трусы, переступил через них.
Неожиданно захотелось выпить еще. Я залез в постель. Забрался под одеяло.
Потом повернулся к Дебре. Обнял ее. Мы притиснулись друг к другу. Ее губы
раскрылись. Я ее поцеловал. Рот у нее был как влажная пизда. Готова. Я это
чувствовал.

Предварительной разминки не требовалось. Мы поцеловались, и ее язык то
проскальзывал ко мне в рот, то выскальзывал оттуда. Я поймал его зубами,
сжал.

Затем перекатился на Дебру и гладко вставил.

Думаю, дело было в том, как она отворачивалась от меня, пока я ее еб.
Это меня заводило. Ее голова, повернутая в сторону, подскакивала на
подушке с каждым толчком. Время от времени, двигаясь, я поворачивал ее
голову к себе и целовал этот кроваво-красный рот. Наконец, на меня хоть
что-то работало.

Я ебал всех женщин и девчонок, вслед которым с вожделением глазел на
тротуарах Лос-Анжелеса в 1937 году - последний по-настоящему плохой год
депрессии, когда кусочек жопки стоил два доллара, а денег (или надежды) ни
у кого не оставалось вообще. Мне своего ждать пришлось долго. Я пахал и
качал. Раскаленная докрасна, бесполезная моя ебля! Я схватил Дебру за
голову еще раз, еще раз дотянулся до этого рта в помаде - и вбрызнул в
нее, в самую диафрагму.

Следующим днем была суббота, и Дебра приготовила нам завтрак.

- Пойдешь с нами охотиться за древностями?

- Ладно.

- Бодун не мучает?

- Не очень.

Мы некоторое время ели молча, затем она сказала:

- Мне понравилось, как ты читал в Улане. Ты был пьян, но все, что надо,
донес.

- Иногда не получается.

- Когда снова читать собираешься?

- Кто-то звонил мне из Канады. Они там пытаются деньги собрать.

- Канада! А можно, я с тобой поеду?

- Посмотрим.

- Сегодня останешься?

- Хочешь?

- Да.

- Тогда останусь.

- Клево....

Мы закончили завтрак, и я сходил в ванную, пока Дебра мыла посуду. Смыл
и подтерся, снова смыл, вымыл руки, вышел. Дебра протирала раковину. Я
обхватил ее сзади.

- Можешь взять мою зубную щетку, если хочешь, - сказала она.

- У меня изо рта воняет?

- Все в порядке.

- Хрен там.

- Можешь также душ принять, если хочешь....

- И это тоже...?

- Перестань. Тесси только через час придет. Можем пока паутину смахнуть.

Я зашел и пустил в ванну воду. Мне понравилось мыться в душе
единственный раз, в мотеле. На стене ванной висела фотография мужчины -
темный, длинные волосы, стандартный, симпатичное лицо, пронизанное обычным
идиотством.

Он щерился мне белыми зубами. Я почистил то, что осталось от моих
выцветших.

Дебра упоминала мимоходом, что ее бывший муж - психотерапевт.

Дебра залезла под душ после меня. Я нацедил себе маленький стаканчик
вина и уселся в кресло, глядя в переднее окно. И вдруг вспомнил, что забыл
отослать своей бывшей женщине деньги на ребенка. Ну, ничего. В понедельник
отправлю.

На Плайя-дель-Рэй я чувствовал себя умиротворенно. Хорошо выбраться с
переполненного грязного двора, где я жил. В нем не было ни капельки тени,
и солнце палило нас нещадно. Все мы были безумны так или иначе. Даже
собаки и кошки были безумны - и птицы, и газетчики, и уличные шлюхи.

Для нас, живших в западном Голливуде, сортиры никогда не работали, как
нужно, и слесарь домохозяина, нанятый за полцены, никогда не мог их до
конца починить. Мы оставляли снятой крышку бачка и дергали затычку рукой.

Краны подтекали, тараканы ползали, собаки гадили везде, а в сетках на
окнах были огромные дыры, впускавшие внутрь мух и других всевозможных
странных летающих тварей.

Бим-бомкнул звонок, я встал и открыл дверь. Там стояла Тесси. За сорок,