девять.
И тут я как будто сообразил, что заставляло Крысу заниматься всем этим -
поддерживать идеальный порядок в доме, драить кафель в уборной и без малейшей
надежды на свидание с кем-либо гладить сорочки и бриться. Если в таком месте не
заставлять свое тело двигаться без остановки - реальное чувство Времени
утрачивается почти мгновенно.
Я поднялся с дивана, скрестил руки на груди и обошел всю комнату в поисках
какого-нибудь занятия - но в голову так ничего и не пришло. Все, что могло
нуждаться хоть в малейшей уборке, было тщательно убрано Крысой. Даже высоченный
потолок был отчищен от пыли и копоти до последнего уголка...
Ладно, сказал я себе. В ближайшее время придумаю что-нибудь.
Для начала же я решил прогуляться и осмотреть окрестности. Погода стояла
великолепная. Пять или шесть белоснежных облаков дрейфовали в небе, размазанные
так, словно по голубым небесам несколько раз прошлись зубной щеткой; с той
стороны, куда они плыли, доносилось слабое воркование птиц.
За домом я обнаружил большой гараж. На земле перед ржавыми двустворчатыми
воротами валялся сигаретный окурок. "Сэвэн Старз". На сей раз он оказался
сравнительно старым: бумага разлезлась, и волокна фильтра торчали наружу. Я тут
же вспомнил, как выглядела единственная пепельница в доме. Старая пепельница без
малейших следов того, что ее когда-либо использовали по назначению. Крыса не
курил. Я покатал окурок на ладони и выбросил туда, откуда поднял.
Отодвинув тяжелый засов, я отворил ворота. Внутри было очень просторно.
Солнечный свет, проникая сквозь щели в дощатых стенах, вычерчивал на темной
земле десяток ярких параллельных полос. Пахло землей и бензином.
В центре гаража стоял старенький джип, "Тойота Лэндкрузер". Ни на корпусе
машины, ни на колесах я не увидел ни пятнышка грязи. Бензина в баке - почти до
краев. Я пошарил рукой там, где Крыса постоянно прятал ключи от машины, Как я и
ожидал, те оказались на месте. Я вставил ключ зажигания, повернул его - и
двигатель тут же отозвался мягким, приятным урчанием. Что-что, а ухаживать за
автомобилем Крыса всегда был мастер... Я выключил двигатель, положил ключ на
прежнее место и, не вставая с сиденья водителя, огляделся. В бардачке под
передней панелью я не нашел абсолютно ничего примечательного. Карта
автомобильных дорог, полотенце да полплитки шоколада. На сидении сзади валялись
моток проволоки и громадные плоскогубцы. Вся задняя часть салона была усеяна
каким-то мусором, что было само по себе необычно для автомобиля Крысы. Я
выбрался из машины, открыл заднюю дверцу, собрал немного мусора с обивки кресла
в ладонь и поднес к полосе света. То, что я увидал, сильно смахивало на клочья
пуха, надерганные из тюфяка. Или же - на клочья овечьей шерсти. Я достал из
кармана пачку салфеток, завернул странный мусор в одну и спрятал в карман на
груди.
Почему Крыса не уехал на автомобиле? То, что машина стоит в гараже, означает
одно из двух: либо он спустился с гор пешком, либо же вообще никуда не
спускался. Ни в том, ни в другом объяснении здравого смысла не ощущалось, хоть
тресни. Еще три дня назад проехать по горной дороге не составило бы никаких
проблем; версия же о том, что Крыса, оставив дом нараспашку, сутками шатается по
долине и ночует под открытым небом, звучала слишком бредово, чтобы я принял ее
всерьез.
Оставив попытки что-либо понять, я вышел из гаража и двинулся к пастбищу.
Сколько ни ломай себе голову, тут уже все равно: сделать осмысленные выводы из
бессмысленной ситуации - вещь в принципе невозможная.
Солнце поднялось в небе повыше, и от пастбища повалил белый пар. В облаках пара
горы вдали выглядели размыто и призрачно. По огромной долине растекался сочный
запах травы.
Шагая по мокрой траве, я добрался до середины поля. Посреди океана зелени
валялась брошенная кем-то старая автомобильная покрышка. Резина растрескалась и
выцвела добела. Я присел на нее и огляделся. Дом, от которого я шел сюда,
смотрелся теперь далеким утесом, нависающим над кромкой берега у самого
горизонта.
Сидя на старой покрышке один-одинешенек посреди океана травы, я вспомнил
соревнования по плаванию, в которых не раз участвовал в детстве. Заплывы
устраивались от одного островка до другого. Я страшно любил, проплыв половину
дистанции, останавливаться и, держась на плаву, смотреть, как выглядит мир
вокруг. Странное, фантастическое ощущение неизменно посещало меня в те секунды.
Странно было висеть в пространстве между двух далеких клочков земли; еще
страннее - осознавать, что там, на далеком берегу, люди и теперь как ни в чем ни
бывало занимаются своими делами. Самой же великой и непостижимой странностью
казалось мне то, что мир продолжал совершенно нормально вертеться в мое
отсутствие.
Минут пятнадцать я просидел на старой покрышке, погрузившись в воспоминания;
затем поднялся, вернулся в дом, сел на диван в гостиной и стал читать дальше
"Записки о Шерлоке Холмсе".
Часы пробили дважды - и пришел Человек-Овца.
7. И ПРИШЕЛ ЧЕЛОВЕК-ОВЦА
Не успел звук второго удара часов раствориться в воздухе, как в дверь постучали.
Сначала два раза, и чуть погодя - еще три.
В дверь постучали, но осознание этого пришло ко мне далеко не сразу. Мысль о
том, что в двери этого дома может кто-нибудь постучать, до сих пор просто не
приходила мне в голову. Крыса вошел бы без стука - это же его собственный дом.
Овчар стукнул бы пару раз для приличия, да не ждал бы ответа - открыл бы дверь и
зашел. Подруга? Зачем ей стучаться? Давно бы уже прокралась тихонько с черного
хода на кухню да пила там кофе в одиночку. Уж она бы точно не стала стучаться в
двери парадного.
Я подошел к двери и открыл ее. За дверью стоял Человек-Овца.
Ни к открывшейся двери, ни ко мне, открывшему дверь, Человек-Овца не проявил ни
малейшего интереса; не мигая, он таращился на обшарпанный почтовый ящик,
прибитый к шесту в паре метров от входа, таким взглядом, словно увидел нечто
диковинное. Ростом он был чуть выше почтового ящика. Полтора метра, не больше,
минус сутулость и кривые ноги.
Вдобавок к этому, порог, на котором стоял я, находился сантиметров на двадцать
выше уровня земли, из-за чего я оказывался в положении пассажира автобуса,
взирающего из окна на снующих внизу пешеходов. И вот, словно демонстрируя,
насколько глубоко ему плевать на такую разницу между нами, Человек-Овца стоял ко
мне боком и изо всех сил разглядывал почтовый ящик. В ящике, конечно же, ничего
не было.
- Что ли можно войти? - быстро, сквозь зубы осведомился он, не поворачивась ко
мне. По тону Человека-Овцы можно было подумать, будто его как следует разозлили.
Он согнулся пополам и проворно, в одну секунду, развязал шнурки на тяжелых
походных ботинках. Ботинки были покрыты застывшей грязью, как пирожное
шоколадом. Разувшись, Человек-Овца взял по ботинку в каждую руку и привычными
движениями постучал один о другой. Грязь отвалилась большими кусками и опала на
землю. После этого с видом, будто знает дом до последнего шпингалета, незваный
гость проворно нырнул в прихожую, сунул ноги в шлепанцы, протрусил в гостиную и
плюхнулся на диван с глубочайшим удовлетворением на физиономии.
Все тело Человека-Овцы было затянуто в косматые овечьи шкуры. Звериный наряд,
как влитой, сидел на его коренастой фигуре. На плечах его и на бедрах болталось
по паре самодельных бараньих ножек с копытами, притороченных прямо к шкуре.
Закрывавший всю голову шлем был также сшит из кусков шкуры вручную, но два
небольших изогнутых рога, искусно закрепленные на шлеме чуть выше висков,
казались натуральными. Чуть ниже рогов из шлема торчали огромные плоские уши,
форма которых, скорее всего, поддерживалась проволокой изнутри. Маска,
скрывавшая верхнюю часть лица, перчатки и чулки, все - из матово-черной кожи. От
шеи к рукам и ногам сбегали застежки-молнии: странный костюм был придуман так,
чтобы снимать и надевать его не составляло труда. В шкуре на груди я увидел
карман, также на молнии, в котором гость носил сигареты и спички.
Человек-Овца достал из кармана пачку "Сэвэн Старз", прикурил от спички,
затянулся и, пуская дым из ноздрей, тяжело и шумно вздохнул. Я сходил на кухню,
принес оттуда чистую пепельницу и поставил на стол.
- Однако, выпить охота! - сказал Человек-Овца.
Снова сходив на кухню, я принес початую бутылку "Four Roses", пару бокалов и
лед.
Мы смешали, каждый себе, по бурбону со льдом и, не чокаясь, выпили.
Минуту-другую, покуда бокал его не опустел, Человек-Овца сидел и сердито бубнил
себе под нос что-то невразумительное. Его несуразно огромный нос размерами никак
не соответствовал телу, и широкие ноздри при каждом вдохе раздувались в стороны
и сдувались опять, словно хлопала крыльями птица. Глаза в прорезях черной маски
никак не могли успокоиться и все ощупывали пространство вокруг меня.
Лишь опорожнив стакан, Человек-Овца, похоже, пришел в себя. Потушив сигарету, он
запустил пальцы обеих рук под маску и начал с силой тереть себе веки.
- Шерсть в глаза попадает, - сказал Человек-Овца.
Совершенно не представляя, что на это ответить, я терпеливо молчал.
- Вы оба пришли вчера утром, - протараторил Человек-Овца, продолжая тереть
глаза. - Я все видел.
Он плеснул в бокал с полурастаявшим льдом еще виски и отхлебнул, не размешивая.
- А вечером женщина обратно ушла.
- Это ты тоже видел?
- Как не видать. Мы же сами ее и спровадили.
- Спровадили?
- Угу. Заглянули со двора на кухню и сказали: "А тебе, женщина, лучше уйти
отсюда".
- Но почему?!
Человек-Овца насупился и замолчал. Возможно, сам вопрос "почему" оказался
тупиковым для его сознания. Я уже начал подумывать, на спросить ли как-нибудь
иначе, когда в глазах его снова забрезжила мысль.
- Женщина вернулась в отель "Дельфин", - произнес Человек-Овца.
- То есть, это она так сказала? - уточнил я.
- Ничего она не сказала. Просто взяла и вернулась в отель "Дельфин".
- А тебе-то откуда это известно?
Человек-Овца ничего не ответил. Положив руки на колени, он молча сидел и сверлил
Шилова Юлия
Маркеев Олег
Марко Джон
Посняков Андрей
Якубенко Николай
Браун Дэн