Чтение 50–й страницы книги ~Триумфальная арка~

- До свидания. - Он повернулся к Равику. - После мировой революции вам не
понадобятся никакие паспорта.

- Надо вам сказать, мсье, - заметил чиновник, - что отец Фернана был убит
в прошлую войну. Оттого Фернан и ненавидит немцев.

Чиновник растерянно глядел на Равика. Видимо, он уже обо всем догадался.

- Крайне сожалею, мсье, что так получилось. Если б я был один...

- Ничего не поделаешь. - Равик осмотрелся. - Разрешите мне позвонить,
пока не вернулся этот Фернан?

- Звоните. Телефон вон там на столе. Только поторопитесь.

Равик объяснил Морозову по-немецки, что произошло, и попросил известить
Вебера.

- А Жоан? - спросил Морозов.

Равик заколебался.

- Не надо. Пока не надо. Скажи, что меня задержали, но через два-три дня
все будет в порядке. Позаботься о ней.

- Ладно, - ответил Морозов без особого восторга. - Ладно, Воцек.

Едва Равик положил трубку, вошел Фернан.

- А на каком языке вы говорили сейчас? - спросил он, ухмыляясь. - На
чешском?

- На эсперанто, - ответил Равик.

Вебер пришел на другой день утром.

- Какая мерзость, - сказал он, оглядывая камеру.

- Во Франции пока еще сохранились настоящие тюрьмы, - ответил Равик. -
Никакой гуманистической гнили. Добротный вонючий восемнадцатый век.

- Черт знает что такое! - сказал Вебер. - Надо же было именно вам угодить
сюда.

- Не стоит делать людям добро. Это всегда выходит боком. Очевидно, я
должен был спокойно смотреть, как женщина истекает кровью. Мы живем в
железный век, Вебер.

- В железобетонный. А эти типы разнюхали, что вы находитесь в Париже
нелегально?

- Разумеется.

- И адрес узнали?

- Конечно, нет. Не стану же я выдавать мой старый "Энтернасьональ".
Хозяйку оштрафуют: ведь ее клиенты не зарегистрированы в полиции. А там -
облава, сцапают с десяток людей. На сей раз я назвал отель "Ланкастер".
Дорогой, роскошный, небольшой отель. Когда-то, очень давно, я там
останавливался.

- У вас новая фамилия? Воцек?

- Владимир Воцек. - Равик усмехнулся. -

Четвертая по счету.

- Вот не везет так не везет. Что же делать, Равик?

- Многого тут не сделаешь. Главное, чтобы полиция не пронюхала, что я уже
не в первый раз во Франции. Иначе - шесть месяцев тюрьмы.

- Черт побери!

- Да, мир с каждым днем становится все более гуманным. Живи в опасности,
говорил Ницше. Эмигранты так и делают. Поневоле, конечно.

- А если полиция ничего не узнает?

- Тогда дадут только две недели. А затем, конечно, вышлют.

- А дальше что?

- Снова вернусь.

- И снова попадетесь?

- Совершенно верно... Но на этот раз у меня все-таки была долгая
передышка. Два года. Целая жизнь.

- Надо что-то предпринять. Дальше так продолжаться не может.

- Очень даже может. А что вы, собственно, могли бы сделать?

Вебер задумался.

- Дюран! - внезапно воскликнул он. - Дюран знает кучу людей, у него
связи... - Он запнулся на полуслове. - Господи Боже! Вы же сами оперировали
главного бонзу, от которого все зависит. Помните, того, с желчным пузырем?

- Не я... Дюран...

Вебер рассмеялся.

- Я, конечно, и виду не подам, что знаю об этом. Но старик мог бы кое-что
сделать. Я из него душу вытрясу.

- Вы мало чего добьетесь. В последний раз я выжал из него две тысячи
франков. Этого он мне так легко не забудет.

- Еще как забудет, - сказал Вебер, совсем развеселившись. - Испугается: а
вдруг вы расскажете обо всех его мнимых операциях? Вы же оперировали за него
десятки раз. К тому же вы ему

нужны!

- Он легко найдет мне замену. Бино или какого-нибудь хирурга из беженцев.
Долго искать не придется.

Вебер пригладил усы.

- Такой руки, как у вас, ему не найти... Во всяком случае, попробую
поговорить с Дюраном. Сегодня же увижусь с ним. А здесь я могу вам
чем-нибудь помочь? Как кормят?

- Ужасно. Но надзиратель кое-что покупает мне.

- Как с сигаретами?

- Хватает. Правда, в тюрьме нет ванны, но тут вы мне ничем не поможете.

Равик провел в тюрьме две недели. Вместе с ним в камере сидели
еврей-водопроводчик, полуеврей-писатель и поляк. Водопроводчик тосковал по
Берлину; писатель ненавидел этот город; поляку все было безразлично. Равик
снабжал товарищей по камере сигаретами. Писатель рассказывал анекдоты.
Водопроводчик был незаменим как специалист по борьбе с вонью, исходившей от
унитаза.

Через две недели за Равиком пришли. Сначала его повели к инспектору. Тот
спросил, есть ли у него деньги.

- Да.

- Отлично. Тогда возьмете такси.

Он вышел из тюрьмы в сопровождении полицейского. Улица была залита
солнцем. Как хорошо снова оказаться на воздухе! У ворот тюрьмы какой-то
старик торговал воздушными шарами, и Равик удивился: неужели нельзя было
выбрать более подходящее место? Полицейский остановил такси.

- Куда мы поедем? - спросил Равик.

- К начальнику.

Равик не знал, о каком начальнике идет речь. Впрочем, это его мало
беспокоило: он готов был ехать к кому угодно, лишь бы не к начальнику
немецкого концентрационного лагеря. Действительно страшным было только одно:
оказаться во власти жесточайшего террора, не имея ни малейшей возможности
защищаться. Все остальное - пустяки.

В такси был приемник. Равик включил его. Передавалась информация о ценах
на овощи, затем последние известия. Полицейский слушал радио и зевал. Равик
повернул ручку настройки. Музыка. Модная песенка. Полицейский оживился.

- Шарль Тренэ, - сказал он. - "Менильмонтан". Вещичка что надо!

Такси остановилось. Равик расплатился. Его провели в приемную, где, как
во всех приемных на свете, пахло ожиданием, потом и пылью.

Он просидел здесь с полчаса, листая старый номер "Ля ви паризьен",
оставленный каким-то посетителем. Две недели он ничего не читал, и газета
показалась ему шедевром классической литературы. Затем его ввели к
начальнику.

Равик не сразу узнал этого маленького толстяка. Оперируя, он вообще не
особенно присматривался к лицам. Они были ему безразличны, как числа на
календаре. Его интересовала лишь та часть организма, которую предстояло
оперировать. Но на это лицо Равик смотрел с любопытством. Перед ним сидел
Леваль, но уже без желчного пузыря, здоровый и с вновь округлившимся
брюшком. Равик забыл, что Вебер обещал нажать на Дюрана, и никак не
предполагал попасть к самому Левалю.

Леваль критически оглядел его с головы до ног. Как видно, он не спешил.

- Вас зовут, конечно, не Воцек, - пробурчал он наконец.

- Конечно.

- Тогда как же?

- Нойман.

Равик заранее условился об этом с Вебером, а тот предупредил Дюрана.
Фамилия Воцек звучала слишком эксцентрично.

- Вы немец, не так ли?

- Да.

- Беженец?

- Да.

- Сомнительно. Вы не похожи на беженца.

- Не все беженцы евреи, - заметил Равик.

- Зачем вы солгали на допросе в участке? Почему назвали вымышленную
фамилию?

Равик пожал плечами.

- Что поделаешь? Мы стараемся лгать как можно меньше. Но иногда
приходится, и это отнюдь не доставляет нам удовольствия.

Леваль вскипел.

- А вы думаете, нам доставляет удовольствие вся эта возня с вами?

Какой же ты был тогда серый, грязноватый, подумал Равик. Грязновато-седая
голова, грязновато-синие мешки под глазами, отвислая губа. Тогда ты не
разговаривал, тогда ты был грудой дряблого мяса с гниющим желчным пузырем.

- Где вы жили? Вы назвали вымышленный адрес.

- Жил где попало. То тут, то там.

- Как долго находитесь во Франции?

- Три недели. Три недели назад я прибыл из Швейцарии. Меня заставили