жизни создавались не архитекторами, не скульпторами, а ювелирами: птицы -
разноцветные кристаллы, лесные зверьки - статуэтки, рыбы были почти
прозрачны, как люстры из хрусталя. Ни отцу Каспару, ни шкиперу, ни матросам
ни разу не попадались в этих водах злобные акулы, заметные, как известно, с
далеких расстояний благодаря их режущим, как топорики, плавникам. И это при
том, что на тех широтах акулы сновали повсюду. Я склонен думать, что
отсутствие акул около Острова-обольщение нашего прихотливого первопроходца,
но все-таки это могло быть и справедливо, если по причине близости быстрого
течения акулы предпочитали бытовать по другую его сторону, где рассчитывали
найти более разнообразный корм. Как бы то ни было, важно для развития нашей
истории, что ни Каспар, ни Роберт не должны были опасаться присутствия акул,
иначе они побоялись бы спускаться в воду моря, а я не знал бы в этом случае,
что рассказывать вам.
воображал и форму и цвет и движения описываемых существ. А кораллы, каковы
они, эти кораллы, знакомые ему только как драгоценности, которые в поэзии
отображают цвет румяных девьих губ?
тем, что возводил очи горе с выражением блаженства. Кораллы, известные
Роберту, были погибшие, как давно погибла добродетель тех придворных дам, к
чьим устам либертины применяли это натянутое сравнение. На коралловом отроге
погибшие тоже не недостачествовали, и именно они царапали руки тех, кто
хотел потрогать их под водой. Но настоящим изумлением являлись кораллы
живые, они похожи, как бы описать, на подводные цветы, на анемоны, гиацинты,
васильки, лютики, колокольчики, нет же, это ничего не передает, это живые
завитки, локоны, почки, распуколки, пузыри, бутоны, желуди, завязи,
пупырышки, узлы, кочерыжки, прожилины, плодоножки, да нет, надо рассказывать
иначе, они подвижны, они многоцветны, как сады Семирамиды, они пересозидают
все злаки полей и огородов, от репы до репейника и до кочанной капусты...
изобретенным его сотоварищем по братству, это устройство до сих пор лежит
где-то в сундуке у него в каюте: кожаная личина с большим стеклянным
окуляром, закраины обшиты валками, а по краям имеются лямки для завязывания
узла на затылке, с тем чтобы маска покрывала лицо. Продвигаясь на
плоскодонке, опустивши голову к воде, можно было наслаждаться подводным
царством, в то время как без этой защиты, кроме соляной рези в глазах,
ничего не ощущает человек.
Стеклянной Личиной (то есть маска, но призванная не укрывать, а открывать)
мог бы применяться не только с лодки, а и пловцами; конечно, рано или поздно
вода забиралась под окантовку, но хоть малое время, покуда хватало дыхания,
можно было бы осматривать дно. После этого полагалось выныривать, облегчать
от воды стекло и заново утопать.
Роберту. А Роберт, с той же грамматической бойкостью: "Если я научался
плавать, под воду мне утопать расчета нету". Однако его слегка удручало, что
он неспособен добраться до этих чудес.
Пламяцветная Голубка.
представляется нам тревожной. Может, Остров с самого начала обещал ему некую
смутную эмблему, и лишь в этот момент решение сиятельно обрисовалось перед
ним?
этой птицы, и что нужно видеть ее, чтобы понять, до чего она хороша. Он
заметил ее в наблюдательную трубу в первый день, как приплыли. Издалека она
была как ком огненного злата, или язык раззолоченного огня, срывавшийся с
верхушек стволов стрелою к небу.
бывает. Ее токованье "ток-ток" напоминало щелк языка во рту. Каспар научился
подманивать птицу на такую щелкотню и наконец смог разглядеть, как она
перепархивает с ветки на ветку.
однажды застал ее довольно долго в неподвижности; голова темно-оливковая,
или нет, цвета спаржи, такие же и лапки; клюв горчичного оттенка, от него к
окружности глаза тянется широкая полоса, и глаз напоминает кукурузное зерно,
в середине его блестящая черная точка. Золотистый ошейник, позолота на
кончиках крыльев, а тельце, от грудки и до рулевых перьев хвоста, перьев
тонких и завитых, как женские кудри, это тельце красное... о как бы это...
огненное, воспаленное, рдяное, рубинное, маковое, гвоздичное? предлагал
Роберт. А иезуит на это: " Бледно, невыразительно. "
кошенили? калины? мухомора? красноперки? снегиря? марены? кумача? сандала?"
"Да нет", - негодовал фатер Каспар, воюя с собственным и чужими языками за
верное слово. По синтезу Роберта не поймешь, кто в конце концов нашел
результирующую эмфазу, информатор или информируемый. Но похоже, что
остановились на ликующем цвете померанца и сочли, что речь идет об
окрыленном солнце, короче говоря, на фоне белого неба эта голубка была как
если бы денница выкатывала на овиди снегов раскаленный апельсин, сиятельнее
херувима.
не на острове имени Соломона, потому что в Песни Песней этого великого царя
сказано о голубке: блистающая как заря, светлая как солнце, грозная, как
полки со знаменами. Голубица, как говорится в другом псалме, с крыльями,
покрытыми серебром, и с перьями чистого злата.
перья были не апельсинные, а иззелена-синие, и по тому, что пара занимала
одну ветку, можно было судить, что это самец и самка. Они принадлежали к
роду голубей, как указывали и форма и частое гуленье. Кто из них был
петушок, а кто курочка, определить было трудновато, в любом случае матросам
приказали их не убивать.
соображениям отца Каспара, который всякий раз наблюдал только один шар
оранжевого цвета, вздымавшийся в облака, и только одну пару птиц в высоких
кронах, не исключалось, что на Острове только одна пара этих голубей, из них
только один экземпляр апельсинного цвета. Догадка, доводившая Роберта до
умопомрачения своей редчайшей красотой: единственная, нежная голубка
дожидалась именно его, выкликала из минувшего дня.
узреть эту голубицу, мог добиться своего, просидев много часов с подзорной
трубою. Только надо было снять с носа копченые стекла. На ответ Роберта, что
состояние глаз не позволяет, Каспар пренебрежительно отмахнулся, как от
дамского жеманства, и посоветовал капли, которыми лечился от бубона
(Спиритус, Олей и цветочные масла).
понемногу воспринимать мир, не затуманенный очками, начав с рассветов и
закатов и постепенно переходя к дневному зренью, или же продолжал надевать
очки даже когда, как будет рассказано, учился плавать, - но в любом из этих
случаев слабость глаз больше не упоминается в его записях как оправдание
нежелания или бегства. Так что законно предположить, что мало-помалу, может,
благодаря целебному дару свежего воздуха или отсвету морской глади, ему
удалось избавиться от болезни, настоящей или предполагаемой, которая
побуждала его как волколака делать свои дела ночами вот уже более десяти лет
(если, конечно, читатель не захочет возразить, что попросту Роберт мне
понадобился ясным днем на верхнем деке и, не находя к тому противопоказаний
в его записках, по-авторски безапелляционно я излечил его от всех хвороб и
вывел на шканцы).
посмотреть на Алую Голубку? Он и припал бы на много суток к окуляру
подзорной трубки, впериваясь в кроны деревьев, если бы не отвлекала внимания
еще одна неразрешенная проблема.
что многие великолепные вещи могли отыскаться только там, на антиподном
меридиане. Роберт возразил: "Святой отец, вы говорили, что Мальтийская
Установка вам подтвердила, что вы на антиподной долготе, и я в это верю. Но
вы же не собирали Установку на каждом острове, который проходили. Вы ее
собрали только здесь. Каким же образом, прежде чем Установка это
подтвердила, вы могли предполагать, что отыскали именно здесь искомую
долготу?"
значит, до тех пор я не знал, что я тут... Сейчас объясню. Я знал, что
Установка - единственный истинный способ. Но чтоб понять, где же поставить
для пробы эту верную Установку, в моем распоряжении были только ложные
способы. Их я и применил".
XVI в.) "Theatre des Instruments Mathematiques et Mechaniques" (1587).)
каковы были, и до какой степени были они бесполезны, разнообразные способы
установления долгот, отец Каспар начал с того, что способы, хотя каждый в
отдельности был из них и ложен, однако же давали суммарно позитивные выводы,
взаимно коррегируя недостатки. "Сие есть математика!"
достоверных показаний. Ну а совокупность разных часов, в том числе особо
аккуратно выверенных, как все то множество, которое Роберт видел под палубой