добавила Мария.
говорю ему, может быть, действительно все дело в моей прошлой вине, или
нет, просто я не понимаю, что происходит, и мне страшно. Мне надо бы об-
ратиться к психиатру, а не к святому человеку. Но он-то каков. Заговорил
по-светски во храме, и сразу все вспомнилось мне, и стал как будто преж-
ним студентом, ведь он, кажется, отличником был, а вот как кончил, впро-
чем, приход в столице - это тоже, наверное, не так просто, и я этому как
бы способствовала. Пусть теперь и он мне поможет. Вот он, кажется,
что-то для меня придумал, и мне будет чем успокоиться или, наоборот, от
чего сойти с ума.
материальное из вашей жизни перед тем самым днем первого послания. И
скорее всего, это должно быть связано с вашей работой, с людьми, знающи-
ми ваши проблемы. Может быть, какое-нибудь событие, или просто застолье,
или именины? Человек иногда забывается.
красный огонек лампадки. В тусклом крашеном свете чернела икона с нераз-
личимым святым ликом. За спиной отца Захария тоже все было черным-черно,
и золоченые деревянные узоры алтаря тоже казались черными.
и спросила прямо:
удивленная новой идеей. - Мы были ночью под Иерусалимом...
рождения любимого всеми коллеги, шумная компания, глупые, напыщенно-оп-
тимистические тосты. Она помнит - ей было грустно, она, правда, улыба-
лась, даже с кем то пикировалась, а сама все время думала о Верзяеве, о
том, как долго он не звонит, и еще мелькнуло, что, может быть, он больше
не позвонит никогда, а она первая тоже не будет, и тогда она выпила с
горя. И вокруг ничего не замечала, только осень и догорающее кленовыми
кострами подмосковье, и кажется, с кем-то пошла гулять к берегу, к реке.
И стояла у обрыва, и бродила вдоль крепостной стены Нового Иерусалима, и
заглядывала в бойницы на необычный конусообразный купол храма, и снова
глядела в реку, и шутя называла реку рекой Иордан. А потом в Гефсиманс-
ком саду стало холодно и они вернулись и, кажется, еще выпили, и дальше
была долгая ночь, а под утро Марсаков привез ее домой, и пытался обнять
в подъезде.
пытаясь проверить диагноз, но, конечно, было еще ох как рано. Но если
следовать холодному материалистическому взгляду отца Захария, то та Ие-
русалимская ночь и есть всему причина. Да, она точно не помнит какой-то
кусок, и даже более того, не помнит точно, с кем она тогда была. С Мар-
саковым? Наверняка с ним, ведь он красавец, почти такой же, как и Вик-
тор, как принц из ее детских мечтаний, коему она всю жизнь несла свою
нелепую девственность. Ах, как это было дико и глупо, хранить себя ради
бог знает кого, ведь Змей ее все одно женой не взял бы, а следовательно,
выскочить ей придется за бог знает кого. Бог Знает Кого, повторила еще
раз Мария. Может быть, окажется ее муж просто добропорядочным человеком,
но зачем, спрашивается, допропорядочному человеку ее девственность?
Девственность нужна негодяю.
он мог о ней предположить, а просто ей стало обидно. Нет, конечно, она
понимала, что должно было быть нормальное материалистическое объяснение
происходящему, но, все-таки, девственность свою ставила выше материализ-
ма и совершенно не задумывалась о вытекающих из нее последствиях.
всех в кучку, как в былые партийные годы, и поставить на повестку дня
один свой частный вопрос: что сотворили с ней на той новоиерусалимской
вечеринке? Представляю эти рожи. Она теперь стала подробнее вспоминать
своих коллег и вдруг действительно обнаружила какие-то изменения по ее
адресу. И Марсаков, - она теперь вспомнила странные долгие взгляды и ка-
кие-то ухмылки и перешептывания за спиной. Да,да, определенно, что-то
было в этом роде. Правда, бывало и раньше, но раньше она относила все на
счет ее прошлых заслуг. Она знала, что некоторые посмеивались над ее
партийным прошлым, и особенно те из них, что сами часто лебезили и, как
теперь она поняла, в партию вступали, в отличие от нее самой, ради одной
лишь карьеры, и называли за глаза ее старой девой и верной вдовой прези-
дента. Последнее прозвище приклеилось к ней со школьной скамьи, когда
случились известные события в Чили.
заболела, но не телом, а существом. Ее изболевшаяся душа, то и дело по-
кидала девственное, нетронутое тело и уносилась за океан, в далекую Юж-
ную Америку. Там отчаянные, прекрасные люди, с большими грустными глаза-
ми, как их рисует Илья Глазунов, стояли насмерть в осажденном прези-
дентском дворце. Она ни на минуту не отрывалась от маленького шипящего
транзистора, приносившего все более и более плохие вести. Уже войска
вошли в Сантьяго, слабое, разрозненное сопротивление смято, центральный
стадион превращен в концлагерь, пиночетовские гориллы сломали пальцы ве-
ликому певцу и гитаристу, а теперь танки окружили Альенде. До последней
минуты она не верила, что народ не поднимется на защиту своего президен-
та, и даже когда "Радио Свобода" передала злобную фальшивку о его самоу-
бийстве, она не поверила и лишь зарыдала от бессилия. Ведь нельзя было
даже отключить этот ядовито-правдивый голос, потому что шла прямая
трансляция с места событий, а наши станции, как всегда, передавали вче-
рашние новости. Даже если бы это было правдой, а правдой это, конечно,
быть не могло, но пусть даже Он, действительно, самовольно ушел из жизни
- передавать такое, когда еще ничего не решилось, и народ вот-вот восс-
танет за свободу... да этого оправдать нельзя ничем! И преодолевая
брезгливость, как будто ее лапают грязными, потными руками, продолжала
слушать дальше.
сам погиб. Тогда она и решилась: достала перочинный ножик и разрезала
себе палец. А после, на общем комсомольском собрании школы, прочитала
кровью написаное заявление о вступлении в партию.
ческое, даже философское настроение. Мы, человеки, слишком слабы, чтобы
быть по отдельности, мы любим общественный порыв, когда радость и печаль
разделяется поровну на всех, а, в сущности, все только сводится к одно-
му, к страху перед смертью. Ведь вместе - и смерть не страшна. Это Вер-
зяевы - индивидуалисты, им ни к чему товарищи, им самим хорошо, у них
голова на плечах, верхнее тело, а не верхняя часть туловища. А для нас,
сирых и обездоленных, только и остается какая-нибудь партия, лучше удач-
ная, - Маша улыбнулась своему трагическому чувству юмора.
Яковлевич, стараясь не смотреть на Марию, но то и дело упираясь взглядом
в ее живот. - Я, наверняка, смешон, я, в ваших глазах, - смешной старый
еврей - прошу вашей руки вместо того, чтобы развеять накатившие на вас
события. Вот мои письма, - он достал из потертого портфеля ворох бумаг,
- это письма больного ничтожного человека, они все неотправлены, я боял-
ся, я не мог решиться, уж очень все это выглядит со стороны смешным и
даже банальным. Профессор приударяет за своей аспиранткой, - он виновато
улыбнулся, - да ведь не профессор, а стыдно сказать, доцент философии,
да еще не просто, а марксистско-ленинской. Мария, я знаю, что я не могу
понравиться, такой, такой... - он совсем отвернулся в окно, и, кажется,
со слезами на глазах докончил, - я не могу быть без вас, Мария, будьте
моей женой, пожалуйста.
совершенно обалдела от нежданных новостей.
будто Маша цепляется за второстепенные обстоятельства, - у нас будет
сын, я не много получаю, но у меня есть квартира, другая, отдельная,
правда, я ее сдаю, но можно все вернуть, у нас будет дом, и мы там будем
жить.
ностью, продолжил свою речь:
века, это все, этого достаточно, и не нужно ни денег, ни религий, ни фи-
лософий, ну, то есть вы, конечно, не думайте, будто я совсем ничего не
понимаю в житейских потребностях, я знаю, какие бывают трудности, если
чего нет, но я сейчас о другом, о важном. Человек живет идеей, т.е.
чем-то таким, чего нельзя отнять у него руками и присвоить, как вещь.
Просто без этого человек погибает, опускается на дно, спивается, погиба-
ет, - вдруг он остановился и, помолчав мгновение, скорее подытожил, чем
спросил: - Я вам совсем не нравлюсь?
Володихин Дмитрий
Панов Вадим
Никитин Юрий
Зыков Виталий
Самойлова Елена
Шилова Юлия