большим трудом удалось создать хотя бы видимость успехов в первые дни
Чанчунской конференции. Дитерихса больше всего волновал вопрос: как повлияли
боевые действия здесь, в Приамурье, на результаты конференции? Может быть,
японцы все же останутся? Как хотелось бы надеяться!
съезда. Съезд, в конечном итоге, тоже был рассчитан как подкрепление
японских позиций на конференции. Но может быть, патриотические идеи найдут
отклик в народе? Как проходит мобилизация? Много ли добровольных
пожертвований собрано у населения? Съезд... Он, кажется, сказал там неплохую
речь... Дитерихс на минуту воодушевился. Он хорошо помнил конец выступления:
кольца, камни и бриллианты, - тогда и в этом маленьком Приамурском
государстве появятся, помимо веры, и средства... Господа, это честь русской
интеллигенции перед всем миром, перед Россией и перед нашей религией
Христа..."
такое, что чуть ли не сразу начинай сбор пожертвований... Но от слов далеко
до дела". Генерал шумно вздохнул.
Мадам Дитерихс пожелала немедленно покинуть пределы государства, опекаемого
ее супругом. Напрасно правитель уверял ее в безопасности. Мадам Дитерихс и
слушать не хотела. Уж кто-кто, а она-то знает таланты своего мужа. Больше
того, она требовала отъезда самого генерал-лейтенанта.
Меркуловы вовремя всунули тебе власть... Они обеспечили себя, а ты окажешься
на первом фонаре, лишь только уйдут японцы. Все разбегаются, а ты, как
мальчишка, играешь в солдатиков.
покинула столицу Приамурского края. Разведка донесла правителю, что отъезд
его супруги, упомянутый какой-то газетой, вызвал разные толки среди
населения. Это очень, очень неприятно...
продолжал разъезжать в своем вагоне, распоряжался, наказывал, благодарил. И
везде, почти не думая, как-то по инерции произносил высокие,
сердцещипательные слова: "Последний клочок России", "Последний национальный
росток", "Впервые в нашей непримиримой борьбе с Советской властью
воздвигнуто знамя светлой великой идеи", "Пора проникнуться всей душой, что
нам уходить отсюда, из Приамурья, нельзя"...
давно прочитанные телеграммы, прилег на диван, закрыв глаза рукой.
незаметно задремал.
на дрезине из Владивостока. Вести с полей сражений заслонили "дело о краже
собольих мехов", но полученные почтой телеграммы с "Синего тюленя" от Ивана
Курочкина снова заставили Курасова вспомнить все это. Фронтовые дела, что ни
предпринимай, шли к одному концу. Он подумал, что надо всерьез заняться
драгоценным грузом. Возникла мысль: подключить к этому полковника Рязанцева,
дать ему людей, быстроходный военный корабль. Подойти к "Синему тюленю"
вплотную, навести орудия и перегрузить пушнину к себе. Барон Моргенштерн
оказался полным идиотом. Он буквально завалил контрразведку телеграммами, и
одна бестолковее другой. "Кому виднее, что надо делать,- мне из Владивостока
или ему на месте?" Полковнику вспомнились японский офицер и американский
поп. Ведь не исключено, что они могут обставить этого барончика. Утешало
только, что их двое и они конкуренты. Это здорово снижало шансы обоих. Для
полковника оставалось непонятным: как Сыротестов, Гроссе и солдаты оказались
в бухте Безымянной?..
путанице.
встретили генералы и старшие офицеры. Выстроен почетный караул, оркестр
исполнил гимн. У входа на вокзал тряпкой обвис трехцветный флаг. На фронтоне
потекший краской лозунг: "Вперед, за спасение России!"
платформе представлял нетрезвый репортер газеты "Слово" Серафим Ивашкин,
ехавший в соседнем вагоне.
наливаясь злостью. - Они поставлены в известность о моем прибытии?
приказал всем членам вместе с председателем вас встретить.
и...
арестовать всю думу и выселить из города... В сторону Хабаровска, - как-то
злорадно добавил он.
штаба вернулся в свой вагон.
земцев на недавнем съезде. - Ах вы!.."
в блокноте, не обращая внимания на капли, расплывавшиеся на страницах.
медными трубами.
дерево, ковровые дорожки, блестящая медь. После отъезда жены генерал
перебрался сюда со всеми пожитками.
вооруженными силами, - доложил секретарь Домрачеев, студент-эсер, в очках, с
заброшенными назад волосами. Человек с невозможно спокойным характером, он с
некоторых пор неожиданно сделался советником Дитерихса. Он упорно не хотел
называться адъютантом и ходил в штатном. Между прочим, среди приближенных
правителя он славился тем, что знал тысячу способов брать взаймы деньги.
полковника просить к столу.
одеколоном. Он казался бодрым и оживленным. У приглашенных четырех генералов
нахмуренные лица. Двое с седыми шевелюрами, двое бритых наголо. На груди и
на шее - всевозможные ордена, пожалованные его императорским величеством и
Колчаком. Самый младший в чине - полковник Курасов. Все с нетерпением ждали,
что скажет японец.
- Прошу садиться, господа.
апельсин, будто всецело поглощенный этим занятием.
императорские войска приостановили эвакуацию... " - как хотел бы он услышать
эти слова!
старый, но еще бодрый на вид, - мне хочется сказать два слова нашему гостю.
мы все рады видеть полковника.
на дольки.
известный лошадник и разговаривал преимущественно о лошадях. С Дитерихсом у
него был общий язык. Но сегодня услышали другое.
не видеть проявление здорового понимания сущности происходящего в России
болезненного процесса... Страдания и жертвы, которые принесла и несет
императорская японская армия во имя восстановления справедливого мира,
вплетут в венок Японии лучшие цветы и дадут ей право на всеобщее признание
за нею имени носительницы великой идеи мира. - Оратор сделал поклон в
сторону Сугахары. - Эти жертвы свяжут нас с Японией узами бескорыстной
дружбы и дадут ей основания на бесконечную благодарность...
кисловат... Усатый генерал заметил гримасу на лице правителя и круто свернул
речь.
генерала Молчанова. Он был деловит и не любил отвлекаться.
Японец поклонился. - Конференция в Чанчуне не принесла ничего утешительного.
Ваши успехи оказались слишком скромными. Нам не удалось найти общего языка с
другими державами. Сроки эвакуации остались прежними.
долька выпала у него из рук
Советам?!
убытков, понесенных Японией... Но Владивосток эвакуируем. Генерал Точибана
просил вас, ваше превосходительство, сообщить ваши планы в течение трех
суток.