Чтение 50–й страницы книги ~Следователь по особо важным делам~

нос-средней высоты и ширины, спинка носа прямая, тонкая, кончик носа
круглый, брови длинные, тонкие, овальные, с сильно опущенными хвостиками,
глаза круглые, горизонтальные, под глазами небольшие мешки, рот средней
величины, губы тонкие, углы рта слегка приподняты, подбородок узкий,
овальный, выпуклый, с ямочкой посередине, уши слегка оттопырены, правое
ухо овальное, противокозелок выпуклый, мочка узкая, слитная.

По этому словесному портрету и был составлен фоторобот.

Повозиться пришлось изрядно. Я больше доверял Станиславу. Помимо всего
прочего он видел "коробейника" при дневном освещении.

Андрей Веселаго, увидев окончательный вариант, сказал: "Теперь здорово
смахивает".

Вдруг объявился важный свидетель. Настолько же важный, насколько и
неожиданный. Я встречался с ним ежедневно. Чаще всего просто не замечал.
Молоденькая жена участкового инспектора Галя Линева, секретарша Мурзина.

Она пришла в кабинет главного зоотехника, который я все еще занимал в
связи с отсутствием такового в совхозе.

Линева села без приглашения и, запинаясь, произнесла:

- Игорь Андреевич, можно с вами поговорить?

- Мы уже говорим, - улыбнулся я, все еще теряясь в догадках о цели
столь необычного визита. Может, хочет похлопотать за своего мужа? При чем
здесь я? Он в системе МВД, я-в прокуратуре... Она выкручивала себе один за
другим пальцы на левой руке и все собиралась с духом. - Говорите, Галя, -
подбодрил я ее.

- Скажите честно, Николаю Гордеевичу... Вернее, вы Николая
Гордеевича... - Она замолчала.

Вот уж не ожидал, что она заговорит о нем. Неужели это ход Мурзина?
Нет, не похоже.

- Ну, Галя, что вы хотите спросить? - попытался я помочь ей справиться
с волнением. Или же собраться с мыслями, не знаю.

- Это, конечно, нехорошо, я понимаю... - Она опустила глаза. - Я
нечаянно подслушала ваш разговор с Емельяном Захаровичем.

- Подслушивать, разумеется, некрасиво. Но вы же говорите, что
нечаянно...

- Честное слово! - Она произнесла это как "честное пионерское" Только
что не отсалютовала. - Дверь была неплотно закрыта... Вы приказали...
попросили не пускать пока Николая Гордеевича в командировку... Он нужен
для следствия. - Голос у Линевой дрожал. И я не мог понять, отчего она
собирается расплакаться: из-за Ильина или потому, что подслушала.

А что, если она знает содержание и других наших бесед? Неприятно такое
узнать. Ругать ее? Но она же пришла "с повинной".

- Воспитанный человек, когда знает, что ему не следует слушать чужой
разговор, прикрывает плотно- дверь, - сказал я сдержанно.

- Я только один раз. И не в этом дело. Все равно никому не сказала.
Ильин каждый раз уходит от вас-на нем лица нет... Я же не какая-нибудь
дура... И Женя, мой муж, иногда рассказывает про свою службу... Понимаю...

- Что вы, Галя, понимаете?

- Я к вам давно хотела прийти. Я знаю, где был Николай Гордеевич в ту
ночь...

- В какую? - спросил я.

- Когда Аню Залесскую убили...

Меня, как говорится, словно обухом по голове ударили.

Но я постарался сказать ей ровным, спокойным голосом:

- Насколько я понимаю, вы хотите дать показания по всей форме?

Она спросила, посмотрев на меня умоляюще:

- А нельзя без бумаги? Я вам все расскажу, а вы...

- Нет, Галя, так нельзя. - Я достал бланк протокола.

Она обреченно кивнула:

- Тогда пишите. - Подумала и добавила: - Если так надо... А кто имеет
право читать?

- Никто из посторонних.

- А работники милиции? - тихо спросила она.

- Я вам сказал. Никто.

Я стал заполнять форму пункт за пунктом. И когда дошел до образования,
у меня в авторучке кончились чернила. Достал из ящика пузырек, он тоже
оказался пуст.

Трагикомическая ситуация. Передо мной сидел свидетель, который
собирался прийти столько времени, наконец решился, и вот на тебе! Как в
мелодраматическом фильме.

Хоть плачь, хоть смейся. В самый интересный момент у следователя
кончаются чернила в ручке, и свидетель так и не решается дать важные
сведения...

- Я сейчас принесу чернила, - предложила Галя, видя мое затруднительное
положение.

- Позвоните, пусть кто-нибудь принесет нам, - сказал и. Мне и впрямь
почудилось, что она вдруг уйдет и больше никогда ничего не скажет.

Галя набрала номер:

- Анастасия Ильинична, будьте добры, принесите в кабинет главного
зоотехника бутылочку чернил. Для авторучки. - Она спросила у меня, прикрыв
рукой микрофон: - Фиолетовых или синих?

- Синих.

И пока несли из отдела кадров чернила, мы сидели и молчали. Мне
показалось, прошла вечность, пока несли чернила... Вот что показала Галя
Линева:

"...В июне на летние каникулы приехала моя подруга Люба Шульга, которая
учится на втором курсе Томского университета. Как-то она зашла ко мне на
работу в контору и увидела там главного агронома Николая Гордеевича Ильина
и попросила меня познакомить ее с ним. Он ей поправился. И чтобы они могли
ближе подружиться, мы договорились с Любой устроить восьмого июля у нее
дома вечеринку, как будто по случаю ее дня рождения, куда пригласить и
Николая Гордеевича. Приглашен был также и Рудик Швандеров, который работал
в совхозе в бригаде студентов-строителей. Мы пришли с Рудяком часов в семь.

Дома у Любы никого не было. Ее отец и мать угхали в Североозерск.

Николай Гордеевич приехал на мотоцикле около десяти часов, привез
бутылку шампанского и шоколадный набор.

Он извинился, что задержался на работе. Мы сидели приблизительно до
часу ночи. Слушали пластинки, немного танцевали. Когда мы с Рудяком
собрались уходить, то увидели, что Николаи Гордеевич уснул, прямо сидя на
диване.

Люба сказала, что будить его не надо, пусть немного отдохнет. Мы со
Швандеровым ушли, а Ильин остался. На следующий день Люба рассказала, что
Ильина она не будила.

Он, по ее словам, проснулся часов в пять и тут же уе.хал..."

После протокола мы еще говорили с Галей "не для прото кол а".

Девушкой Ильин так по-настоящему и не увлекся, хотя Люба страдала по
нему. Щекотливость ситуации мне была понятна.. Обстоятельство усугублялось
тем, что отец Любы - секретарь партбюро совхоза... Провести ночь оди:! на
один с девушкой... Для деревин слишком предосудительно.

Поэтому Ильин и молчал.

Я подумал, что у Гали была и своя причина таиться.

За два месяца до свадьбы прийти с приезжим студентом к подруге,
провести у нее с ним чуть ли не всю ночь... Наверное, Женя Линев очень
ревнив...

Насколько в деталях правдивы показания Гали, судить трудно. Главное,
алиби Ильина как будто бы доказано.

Я злился на Ильина и понимал причину его скрытности. Прямо рыцарь из
романов Дюма.

Я заверил Галю, что сведения, которые она сообщила, не узнает никто,
кому знать не следует. В том числе и ее муж...

Показание Линевой подтвердил тот самый Шавырин, сосед Савелия Фомича,
которого сторож просил меня вызвать на допрос.

Шавырин работал истопником в бане. В четыре часа утра девятого июля он
шел "разводить пары". Возле двора секретаря партбюро стоял мотоцикл с
коляской. По всем приметам -главного агронома.

Странно только, что истопник был до того перепуган, что я едва не
заподозрил его в нечестности. Вдруг Шавырина подговорили? С виду он
какой-то пришибленный, согнутый, в латаных валенках, в старой, потертой
фуфайке...

Не дожидаясь ответа Томской прокуратуры, которая должна была по моей
срочной просьбе допросить Любу Шульгу и Рудика Швандерова, я вызвал Ильина.

Забегая вперед, скажу, что Люба и Рудик, за исключением незначительных
деталей, рассказали то же, что и Линева...

Когда явился Ильин, я без всякого предисловия спросил его:

- В котором часу вы ушли из дома Шульги?

- В четыре семнадцать, - ответил он, даже не моргнув.

- Почему такая точность?

- Когда проснулся, посмотрел на часы. Я вообще люблю точность.

- Почему вы отказывались сообщить о таком важном факте? Это же ваше
алиби.

- Вы его доказали сами. - На лице Ильина промелькпула усмешка. А может,
удовлетворение.

- Если уж заниматься казуистикой, то вы, кажется, давали подписку о
том, что несете ответственность за дачу заведомо ложных показаний...
Значит, обманывали, когда говорили, что не помните, где провели ночь с
восьмого на девятое июля. - Он хотел что-то вставить, но я его остановил:
- Вы вс" помните. Четыре семнадцать...

- В этом вопросе я готов признать свою вину.

Я отложил ручку:

- Николай Гордеевич, вы, кажется, альпинист?

- Бывший. Уже года четыре, как не ездил в альплагерь. Да и не знаю,
когда теперь выберу время. Наверное, уже дисквалифицировался...