тот, кто заработал эти деньги собственным горбом, будет сидеть за
решеткой, и не год, не два, не пять, всю жизнь. О-о-о! Уж он знает, какой
срок определит ему суд. Почти точно знает. Да и хорошо еще, если срок. А
если похуже срока? Шараборин, обокравший его, присвоивший его деньги,
будет жить припеваючи и смеяться над ним, а он в это время будет гнить.
Нет! Этому не бывать! Никогда не бывать!
себя. Он отучился говорить правду, хотя в данном случае и сознавал, что
правда погубит и того, кто нанес ему удар в спину. Не поступи так
Шараборин, Белолюбский отдыхал бы сейчас на расстоянии одного перехода от
Кривого озера, и неизвестно еще, настигла бы его погоня или не настигла.
Да зачем гадать? Можно точно сказать, что не настигла бы. Пурга отрезала
бы путь преследователям, как она отрезала сейчас от них Шараборина. И тот,
конечно, торжествует. Да, он, видно, и сделал все с таким расчетом, чтобы
Белолюбский попал в руки майора. Конечно! Такая мысль приходила в голову
Белолюбскому еще на последнем привале.
Так что же? Ради этого молчать? Врать, зная наверняка, что вранье не
спасет?
заикнулся ни разу об инженере Кочневе? Неужели весь переполох начался с
того, что они прирезали двух якутов: молодого и старика? А вдруг именно
так? Тогда вообще нет никакого смысла молчать и прикрывать грехи того, кто
тебя продал.
собственные мысли. Они у него путались, собирались в петельки, завивались
в узелки, а узелки развязать не удавалось. Да что там говорить: его
изобретательный ум уже терял свою гибкость.
их повадкам, к их тактике, и его нисколько не удивляло глупое и ничем не
оправданное поведение Белолюбского. Но он не хотел раскрывать
преждевременно своих карт, не хотел показывать свою осведомленность и
боялся неосторожным вопросом испортить все дело.
совершено это убийство, ни того, куда бежали убийцы, ни того, наконец, что
их заставило разъединиться и побежать в разные стороны.
сидящего перед ним диверсанта.
находится в безопасности. Пурга, конечно, упрячет его следы. А там,
попробуй, ищи ветра в поле.
которой теряешь власть над собой: в желании встать, схватить за грудь
этого матерого волка, встряхнуть его раз, другой хорошенько и заставить
заговорить по-настоящему. Но кто-кто, а уж Шелестов хорошо знал, что
следователь, дающий волю рукам, показывает, как правило, свое бессилие,
беспомощность и неумение разоблачить врага.
чувствами. Он так плотно и сильно сжал челюсти, что даже скрипнул зубами.
глядя на циферблат часов.
Кривого озера, и пурги нет? Прилетит и увезет Шараборина. А я, идиот, сижу
и молчу. А что толку из этого? Разве это спасет меня? Только ухудшит дело,
усугубит вину. А он, мерзавец, будет торжествовать и издеваться надо
мной".
задвоилось в глазах. Ему вдруг показалось, будто перед ним сидит не один,
а два майора.
Белолюбскому и скрывая ладонью зевоту:
отложим беседу до утра. Будем отдыхать.
вытянул неестественно прямо свой корпус. - Я буду отдыхать, а Шараборин
сейчас, возможно, готовит дрова для встречи самолета. Нет, этому не
бывать. Не бывать, будь он трижды проклят. Я буду гнить в тюрьме или в
земле, а он, рыжая собака..."
его вопросами, но ничего подобного не произошло. Все, как сидели, так и
продолжали сидеть, не издав ни возгласа восторга или удивления. Больше
того, майор, видно, совсем не торопился с вопросами, и лицо его ничего не
выражало. Он медленно выбрал из коробки папиросу, помял ее между пальцами
и долго рассматривал этикетку на ее мундштуке, будто видел ее впервые и
будто она имела для него несравненно большее значение, нежели готовность
Белолюбского говорить правду. Эта неторопливость раздражала, выводила из
себя диверсанта. "Будет он курить или нет? Зажжет он папиросу?" -
спрашивал он с досадой сам себя.
в глаза преступника.
он может знать обо мне? О чем он меня будет спрашивать?"
Я на все отвечу.
спокойствием сказал майор. - Если вы решились говорить правду, начните, и
вот с чего: при вас обнаружено два комплекта документов: на имя
Белолюбского и Оросутцева. Ваша настоящая фамилия?
улыбкой и развязностью, которой он пытался маскировать свою тревогу: -
Вам, конечно, интересно знать, как я стал Белолюбским?
Это мой последний вопрос на сегодня. Если вам есть что рассказать мне,
прошу...
мной, а время идет". И он заговорил, беспрестанно оглядываясь и шаря по
палатке беспокойными глазами, будто в ней сидел кто-то, могущий взять под
сомнение его слова или опровергнуть их...
ответственности. Вполне возможно. И это естественно. А теперь расскажет
все-все без утайки. С самого начала и до конца. Он все обдумал, взвесил.
Он готов понести любое наказание по заслугам. Так вот. Несколько дней
назад на рудник Той Хая пришел Шараборин. С ним он знаком давно. Шараборин
знает отлично прошлое Белолюбского как контрабандиста и в любое время мог
выдать его органам следствия. Если бы не Шараборин, Белолюбский не сидел
сейчас здесь, а продолжал бы честно работать комендантом рудничного
поселка. Но, появившись на руднике, Шараборин, путем угроз и
вымогательств, заставил его выкрасть ключи от сейфа, которым пользовался
приехавший из центра инженер Кочнев. Он выкрал ключи. Шараборнн снял с них
слепки и изготовил точно такие же. Потом он проник к сейфу, когда Кочнев
был на вечерней прогулке, открыл сейф, извлек из него какой-то важный план
и начал фотографировать. В это время в комнату вошел Кочнев. Шараборин
выстрелил в него из пистолета и убил его наповал. Окончив съемку,
Шараборин водворил карту на место в сейф, выбрался, никем не замеченный,
из конторы и той же ночью оставил рудник. Ему, Белолюбскому, он приказал
перед уходом проверить, что последует на руднике после его бегства, и
явиться к нему в тайгу в условное место. Белолюбский так и сделал, в чем
теперь горько раскаивается. Чтобы скрыть свои следы, он привязал к рукам и
ногам оставленные ему Шарабориным медвежьи лапы. В фотоаппарате Шараборина
хранится непроявленная пленка. Он несет ее к Кривому озеру. Через четыре
или пять часов, а точнее говоря, между двенадцатью и двумя часами
сегодняшней ночи, у Кривого озера должен приземлиться заграничный самолет
и взять к себе на борт Шараборина. Шараборин рассказывал, что за план ему
обещано иностранной разведкой большое денежное вознаграждение, и самое
главное, чему тот придавал особенное значение, - вывоз с территории
Советского Союза. Самолет прилетит, со слов Шараборина, с крайней северной
точки японских островов и сядет на пять костров, выложенных конвертом. Вот
и все. Хотя, нет... Этим преступления Шараборина не исчерпываются, и
утаивать их теперь нет никакого смысла. По пути к озеру Шараборин на
глазах у него тяжело ранил, а возможно и убил, колхозника Очурова, чтобы
забрать у него оленей и нарты. Точно так же Шараборин поступил и с
неизвестным якутом-стариком, ружье которого ему понравилось. Он прирезал
этого старика при встрече с ним. И с ним, Белолюбским, Шараборин поступил
тоже подло. Беря его в проводники к Кривому озеру, он обещал ему большое
вознаграждение, но ничего не дал. Больше того, когда до озера оставалось
совсем пустяки, каких-нибудь пятьдесят километров и Шараборин понял, что
доберется до него самостоятельно, он бросил сонного Белолюбского на
произвол судьбы, с одним ружьем и лыжами, взял оленей, продукты и нарты и
удрал. Между прочим, Шараборин совсем недавно бежал из лагерей. По его шее