сделаю все, чтобы ее освободили. А потом... Потом вы у меня попрыгаете,
поскачете, как на горячих угольях. Я вам устрою такую жизнь, что даже ад
покажется вам раем! - генерал так сильно сжал кулаки, что суставы пальцев
побелели и хрустнули. - Я не оставлю этого, не оставлю! Я найду вас всех,
найду поодиночке. Я напущу на вас Глеба Сиверова, и никто не уйдет от
возмездия - никто! Господи, что я несу? О чем я сейчас думаю? Ведь надо
спасать дочь, надо остановить Слепого! А я рассуждаю о мести, фантазирую.
Все это можно будет сделать, я обязательно этим займусь, но только после
того как Ксения окажется в Москве. Я ее спрячу, отправлю куда-нибудь к
знакомым. Ее никто не найдет. А сам займусь местью. Я приложу все силы, и ни
одна даже самая последняя шестерка не уцелеет! Все будут уничтожены, все до
единого! Суки! Подонки! Подлые шантажисты! Нельзя же вот так, по больному
месту..." Генерал был во власти эмоций, но в то же время разум подсказывал
ему, что преступники затеяли очень тонкую и умную игру, что они
профессионалы не меньшие, чем он, и подробно обо всем информированы, знают
его болевые точки, знают, как будут разворачиваться события. И поэтому
действуют быстро, идут напролом, не опасаясь никаких последствий.
кулаками.
набрать номер Глеба. Пальцы дрожали, не попадали в маленькие выпуклые
кнопочки. И генерал Судаков, чертыхаясь, отбросил телефон от себя. Отбросил
так, словно тот был взрывоопасен и мог разлететься на куски прямо в руках.
покрепче.
Я сам знаю, что мне можно, а чего нельзя, - генерал, хлопнув дверью,
закрылся в кабинете.
Глава 19
Геннадьевич Шанкуров, не был доволен своей работой. Да и как может
понравиться нормальному человеку такое - каждый день общаться с убийцами,
мошенниками, насильниками? Смотреть на них - и то противно, не то что
говорить с ними.
изолятор - это не зона, сюда попадают и невиновные.
немного сдержаннее. Теперь он каждого, кто находился под следствием, пытался
представить себе ни в чем не виновным. Так было легче жить. Но все равно,
оставался на душе неприятный осадок. Тем более, и размер зарплаты не
прибавлял хорошего настроения. Хотелось побыстрее расквитаться с этой
работой и перейти на другую. Но ему знакомые все обещали-обещали, и дальше
этого дело не двигалось. А жить хотелось на широкую ногу.
аппетита. Что-то говорило ему: день сегодня выдастся неприятный. И было бы
лучше отправиться не в СИЗО, а хотя бы к родителям в деревню, а еще лучше -
к друзьям из охранного агентства, хоть на время да почувствовать себя
человеком.
товарищей-сослуживцев приходили на работу в форме, но он предпочитал ходить
в гражданском, оставляя после дежурства китель, брюки и сапоги в небольшом
металлическом шкафчике, запиравшемся на ключ.
троллейбусы, автобусы, неприглядные машины отечественного производства.
после девяти-десяти часов утра. У солидной публики рабочий день и начинается
позже, и кончается далеко за полночь.
вставлены ржавые листы жести, затем метро, две пересадки, троллейбус... И
вот наконец надзиратель вышел на остановке, носившей отнюдь не романтичное
название - "Улица Индустриальная". Следственный изолятор располагался на
окраине Москвы в глубине промышленной зоны, вдалеке от магистрали. Так оно и
должно быть - не стоит подобное заведение выносить на людские глаза, не
нужно лишний раз напоминать: "От сумы и от тюрьмы не зарекайся", хватает и
нищих в переходах, чтобы проиллюстрировать первую часть пословицы. Конечно,
неудобно идти пешком до места службы еще с полкилометра, но зато это
расстояние позволяло отрешиться от каждодневных забот, настроиться на другой
лад, словно попадал ты в тихий провинциальный город, где из всех благ
цивилизации самое примечательное - троллейбус. Вдоль узкого тротуара тянулся
однообразный, серый, собранный из секций, бетонный забор, с другой стороны
проезда уже вовсю успели разрастись постриженные в прошлом году кусты.
Теперь их свежие, еще мягковатые ветки практически загородили весь тротуар,
нависли над ним, стелились над самой землей.
недавно положенным, еще черным, а не серым, как обычно в городе, асфальтом.
тонированными стеклами. "Принесла нелегкая, - подосадовал тюремщик, но тут
же почти с нежностью вспомнил о деньгах, полученных им от жены Шанкурова. -
А дел-то всего было... Взял у бабы телефонную трубку, передал в камеру,
забрал, вернул бабе.
в отпуск можно будет поехать не к родителям в деревню, а в Сочи. Конечно,
можно и за границу, но с моей профессией лучше не светиться. Начальство
начнет допытываться - откуда деньги. Раз заприметят тебя - потом трудно
отмазаться.
надзирателя .в обитателя камеры". Но денег человеку никогда не бывает
достаточно. И хоть финансовые проблемы надзирателя оказались решенными на
ближайшие полгода, он не отказался бы получить еще, к тому же так быстро и
за такую в общем-то несложную и нерисковую работу. Надзиратель, не
поворачивая головы, скосил глаза и увидел в конце аллейки запущенного сквера
женщину - Анжелику Шанкурову. Она чуть заметно улыбнулась ему и рукой
поманила к себе.
были заметны тонкие прожилки, и листья казались надзирателю обрывками
грязных кружев.
надзиратель подошел к ней не так быстро, как бы ей хотелось.
цену.
мне не улыбайся, - подумал надзиратель, - отдаться все равно не отдашься, а
цену сбить не сумеешь. Сучка породистая".
.опустила руку в сумку и вытащила уже хорошо знакомую надзирателю трубку
телефона. - Вот, - она протянула ее так, как протягивают попросившему за
столом тарелку с хлебом, легко и непринужденно. - Да берите же.
прикасаясь к трубке, ожидая исхода торга.
обмануть - естественно, в таких делах никто ни с какими ребятами
советоваться не станет.
разговор хозяйки и наемного работника. Той, кто платит, с тем, кому платят.
ними советуетесь?
произнесла, не скрывая презрения:
Шанкурова не из тех, кто забывает, сколько платит, кому и за что. "Она хочет
немного поиздеваться надо мной, хочет, чтобы я назвал большую сумму, не
выдержав искушения".
Посняков Андрей
Мацумото Сэйте
Березин Федор
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Лукьяненко Сергей