запахи.
расчетливый удар, сказать было нельзя. Антон испытывал боль и стыд, словно
в том, что стряслось, была его вина: не уберег, не уследил...
Америке и здесь, в России, даже перед Хартманом, который с полным
основанием мог сказать: останься Джуди с ним, ничего не случилось бы. И
выходило, что причина несчастья в нем. Бирс это понимал и не искал
оправданий.
поиски, он с трудом себя удерживал. Першин понял его состояние и
предостерег от опрометчивого шага:
осложнил звонок приятельницы Джуди, муж которой работал в американском
посольстве; Бирс вынужден был признаться, что Джуди исчезла.
вопросов, но больше молчал, вздыхал, рядом с ним, Бирс слышал, плакала
мать. Антон пытался их успокоить, повторял, что делается все, чтобы найти
Джуди, но понятно было, что это всего лишь слова, и сознание своей
кромешной вины застило Бирсу свет.
ночи, его разбудил звонок в дверь. На пороге стоял Стэнли Хартман.
как бы и не существовало вовсе. То была несусветная даль, забытый сон, в
который верится с трудом: то ли был, то ли мнится.
что происходит в Москве, Хартман его ни в чем не упрекал, Бирс это оценил.
я имею на это право. Мои физические возможности вы знаете.
знает.
иностранцев! Случись что, кому отвечать? На кой черт он нам?!
знаем, что делать дальше. Будь на нашем месте любители, было бы намного
хуже.
мира. А грязную работу оставьте нам.
лучше. Вы понуждаете меня действовать самостоятельно.
это проще простого.
в глаза, хмуро и раздосадованно произнес:
что вас ждет. Исчезнете и все. Никто вас никогда не найдет.
землей. Каждый знает, на что идет.
звонить куда-то. - Еще полезет, неровен час, обуза на мою голову.
тоннель, в который они еще не спускались. Тоннель был квадратным, ширина
его равнялась трем метрам, потолок был плоским, бетонный пол прорезали
дренажные стоки, тоннель тянулся на два с половиной километра и утыкался в
каменную стену; железная лестница вела наверх и выходила в подвал
четырехэтажного дома из красного кирпича на пересечении Немецкой улицы и
Переведенского переулка.
Беляево-Богородском, поблизости от геолого-разведочного института. За
оврагами, неподалеку от шоссе, снабженные лестницами люки уходили вглубь
земли, где помещался громадный железобетонный шлюз, от которого в разные
стороны уходили три тоннеля.
многие в отряде в это не верили: пленных могли сразу уничтожить, чтобы не
обременять себя лишней обузой. Бирс старался не думать об этом, но
удавалось с трудом: он вспоминал Джуди даже во сне.
днем, ни ночью. Это была унылая, тяжелая работа: каждый ход, каждый
тоннель проходили из конца в конец, отыскивая запасные выходы и
ответвления. Иногда внизу скапливался газ, и стоило большого труда
забраться в противогазах во все щели, колодцы и люки; нередко разведчики
брели по колено, по пояс или по грудь в воде, а иногда приходилось
надевать акваланги и осматривать затопленные галереи, русла подземных рек
и каналы.
тревогу. Шли дни, свыкнуться с мыслью, что Джуди исчезла, Бирс не мог: не
укладывалось в голове.
понаслышке - невесть кто, невесть где. Со знакомыми ничего подобного не
случалось, и он поверил, что не случится и впредь. По непонятной причине
Бирс вообще был убежден, что его это не коснется. Но коснулось, коснулось,
да еще как больно!
вколотили кол - не продохнуть! Временами ему казалось, что, если забыть о
Джуди, - не думать, не вспоминать, то все образуется: она сама объявится,
как объявилась в Москве нежданно-негаданно в первый раз.
с болью его одолевал страх.
болячка.
искали всех, кто пропал - всех, а не только Джуди; Бирсу мнилось, что он
делает слишком мало, чтобы ее спасти. Да, он понимал, что спасти ее можно
лишь вместе со всеми, - понимал, но его не раз подмывало схватить автомат
и в одиночку пуститься на поиски. Страх за нее терзал его постоянно и
гнал, гнал, понукал к действию; Антон с трудом удерживал себя, чтобы не
кинуться вниз, а там будь что будет.
до тех пор теплилась надежда. Стоило, однако, представить ее под землей,
вообразить ее испуг и ужас, как от ненависти закипала кровь. Ненависть
испепеляла его, он замирал, сцепив зубы, чтобы не выкинуть что-нибудь и не
пойти вразнос.
укромных углах, но попадались и уголовники, которые скрывались внизу от
милиции и прятали добычу; кое-где они устраивали тайники и укрытия; при
желании здесь можно было отсиживаться долгое время.
прорваться и, отстреливаясь, уйти. Даже в глубоких галереях в старом
Ваганькове, в самом центре Москвы, через площадь от Боровицких ворот
Кремля, отряд в одну из ночей наткнулся на вооруженную банду. Пришлось
применить газ, чтобы выкурить их из старинных палат, застенков и каменных
мешков, откуда они вели стрельбу.
уставленные машинами гаражи, о которых власти, вероятно, не подозревали.
бездомные и больные люди. Брошенные всеми, забытые, они сползались к
теплу, доедали раздобытые на помойках объедки, вяло копошились на ящиках,
старых матрасах и гнилом тряпье.
родителей, удравшие из интернатов и закрытых школ, отринутые всеми, вечно
голодные, ободранные, они сбивались в злые стаи, которые рыскали повсюду в
поисках добычи. Как молодые волки, они скопом нападали на стариков, на
больных и слабых, на женщин, не способных дать отпор. Каждая стая не знала
жалости к чужакам.
судьбой, они готовы были на все, чтобы отомстить за себя. Дерзкие,
выносливые, привычные к голоду и невзгодам, иступленно ненавидящие всех,
безжалостные, они знали одно лишь зло и одно лишь зло сеяли вокруг.
наводящими ужас даже на отпетых бандитов. Они не боялись никого и ничего:
загнанные в тупик, они, как альбиносы, отбивались до последнего, не щадя
ни себя, ни других.
в этом городе, в отряде никто прежде не подозревал, сколько неожиданностей
таит Москва под землей.