Пиккербо. - Вы не находите, миссис Эроусмит, что они прирожденные актрисы?
Нисколько не боятся публики... и так увлекаются искусством... Если не
Бродвей, то, может быть, другие, более утонченные нью-йоркские театры
будут рады их ангажировать, и возможно, их призвание - облагородить нашу
сцену. Ну, мупси-пупси, марш!
программу.
конечно, любим музыку и пропагандируем ее среди местных жителей, но из
всей семьи, пожалуй, только Верби обладает подлинным музыкальным
талантом".) Однако самым неожиданным номером явилось соло Орхидеи на
корнете.
отнюдь нет; в Элк-Милзе, в Уитсильвании и даже, как ни странно, в Зените
самые добродетельные женщины сплошь и рядом исполняли сольные номера на
корнете. Но ему стало казаться, точно он уже десятки лет сидит в
сумасшедшем доме.
протрезвиться!" - терзался он. Он строил истерические и совершенно
неосуществимые планы побега. И тут миссис Пиккербо, вернувшись от
близнецов, которые все еще не угомонились, села за арфу.
мечтательность, и Мартин вдруг представил ее себе веселой, милой, как
голубка, девушкой, пленившейся энергичным молодым студентом-медиком
Альмусом Пиккербо. Она была, конечно, типичной девушкой конца
восьмидесятых и начала девяностых годов - наивного, идиллического века
Хоуэлса, когда молодые люди были целомудренны, играли в крокет и пели "На
речке Суонни"; очарованная сладостью сирени, девушка сидела на крылечке и
мечтала, что, когда она выйдет замуж, у них будет никелированная печка с
низкой топкой и сын, который станет миссионером или миллионером.
сердечность в свое "Так приятно было послушать". Он торжествовал и
несколько оправился от недомогания.
слаба. Представляли шарады, в которых Пиккербо превзошел самого себя. Он
был бесподобен, когда сидел на полу в шубе своей жены, изображая тюленя на
льдине. Потом должны были ставить шараду Мартин, Орхидея и Гиацинта
(двенадцати лет) - и тут возникли осложнения.
ладоши и прыгала, как ее младшие сестры, но ей было девятнадцать лет -
взрослая девушка. Несомненно, она была невинна и любила Целомудренное и
Здоровое Чтение, как утверждал Пиккербо (он утверждал это очень часто), но
она не осталась нечувствительной к присутствию молодого человека, хотя бы
и женатого.
милостыню, а потом у корзины с цветами выпадает дно. Поднимаясь на верх
рядиться, она висла на руке у Мартина, припрыгивала и щебетала:
- молодой человек, да еще приятной наружности. Ах, я сказала что-то
ужасное? Но я ничего особенного не думала: просто вы с виду спортсмен и
все такое, а прежний помощник директора (только не передавайте папе) был
старый хрыч!
в роли нищенки надела изящно-свободное платье, он приметил также стройные
ноги и молодую грудь. Девушка ему улыбнулась, точно старому знакомому, и
сказала доверительно:
он взял ее сам, слегка прижал к груди ее локоть, - и в смущении, с
подчеркнутой поспешностью выпустил.
товарищем, как помощницей, что до этого часа самой отчаянной эскападой
было для него заглядеться иногда в вагоне на хорошенькую девушку. Но
румяное юное веселье Орхидеи его взволновало. Он хотел от нее избавиться,
надеялся, что избавиться не удастся, и впервые за все годы не смел
смотреть Леоре в глаза.
она не носила корсета, любила танцевать и хвалила ловкость Мартина в игре
"Делай, как я".
что Пиккербо назвал "тихой научной беседой у камелька" - иначе говоря его
высказываниями о хороших дорогах, сельской санитарии, идеалах в политике и
методах подшивки бумаг в Отделах Здравоохранения. Весь этот тихий час или,
может быть, полтора часа Мартин видел, что Орхидея разглядывает его
волосы, склад его рта, его пальцы, и у него снова и снова возникала мысль
о том, какое это безобидное удовольствие - держать в руке ее доверчивую
лапку.
не извлек существенной пользы из замечаний Пиккербо о ценности
дезинфицирующих средств. Когда Пиккербо стал пророчествовать, что через
пятнадцать лет Отдел Народного Здравоохранения в Наутилусе расширится
втрое и будет располагать большим штатом больничных и школьных врачей на
полном окладе и, возможно, отдел возглавит доктор Эроусмит (поскольку сам
Пиккербо перейдет к другой загадочной и очень увлекательной деятельности
на более широком поприще), Мартин только квакал: "Да... это... это будет
чудесно", - а про себя добавлял: "Черт ее побери! Что она вешается на
меня?"
двенадцать он прощался беспокойно и нехотя.
прохладой, Мартин забыл о девчонке и снова ухватился за проблему своей
работы в Наутилусе.
пустомели с его дурацкими стихами о пьянстве...
он, верно, самый дрянной, а в эпидемиологии он смыслит меньше, чем должен
бы знать любой человек, ничему не учась. Ну, а когда доходит до... как это
называл, бывало, Клиф Клосон (кстати, хотел бы я знать, что сталось с
Клифом: он года два не подает вестей), когда доходит до этого
"христианнейшего домашнего очага"!.. Ох, разыщем лучше ночной кабак и
посидим среди милых тихих взломщиков.
эта страшенная старшая дочка задула в корнет - брр!
брату. А ты еще воротишь нос от стихов доктора и от моего "закручивает!"
Ты сам такая же серая деревенщина, как и я, если не хуже!
неужели ты не понимаешь, как важно... Видишь ли, такой человек, как
Пиккербо, своим фиглярством и невежеством делает всю работу по
здравоохранению просто смехотворной. Если он объявит, что свежий воздух
полезен, то я не только не открою окон, а наоборот, он этим и меня и
всякого разумного человека заставит их закрыть. И применять еще слово
"наука" к этим несусветным виршам или, как ты их называешь, "стихам" - это
ли не кощунство!
фиглей-миглей с мисс Орхидеей! Ты ее прямо обнял, когда спускался с нею по
лестнице, а потом весь вечер пялил на нее глаза! Я терплю, когда ты
чертыхаешься, и хандришь, и напиваешься пьян (если только не слишком), но
с того завтрака, когда ты заявил мне и Фоксихе: "Не обижайтесь, барышни,
но мне случайно вспомнилось, что я помолвлен с вами обеими..." - с того
дня ты мой, и я никому не позволю втираться между нами. Я - пещерная
женщина, изволь запомнить, а твоя Орхидея с ее приторной улыбкой и
громадными ножищами... думаешь, я не видела, как она поглаживала твою
руку?.. Орхидея! Не орхидея она, а облепиха!
Драться из-за нее я не собираюсь. Я только хотела тебя предостеречь - вот
и все.
и убедительные слова для обещания никогда не флиртовать с Орхидеей, Мартин
пробормотал:
санитарной работе.
удивительно смрадной.