двор Политеха, минут за двадцать можно дотопать. Но лучше на машине.
Только сначала я выгляну на улицу.
разрыдалась.
станет по своим местам. Вот увидишь.
застрелился. Я нахамила ему. Перед тем, как уйти, нахамила.
махинациях, аферах, к которым ты не имела никакого отношения.
ушла, он не сделал бы этого. Он любил меня. У меня с ним ничего не было,
но я знаю - он любил только меня. Полина, сын, родители были для него
ничто, пустое место. Если бы не ушла... Он на коленях стоял, умолял...
Олега.
мной.
мокрое от дождя и слез лицо.
нем. Он всегда и во всем добивался своего. Только не любви. А человек не
может прожить жизнь, никого не любя. И я виновата, что не ушла из дома,
как только поняла какое чувство он питает ко мне. Обманывала себя,
убеждала, что ошибаюсь...
он требовал непомерной платы. И ты все правильно сделала.
совести: по-настоящему, безраздельно, всю жизнь Леонид любил только себя,
для других этого чувства не оставалось. И вряд ли ссора с воспитанницей
могла серьезно повлиять на его последнее решение. Скорее всего, его
коленопреклонное объяснение было попыткой удержать ее в сфере своего
влияния, в надежде, что она, успокоившись, смирится со своим положением
наложницы всемогущего губернатора, а это даст ее воспитателю шанс на его
снисхождение. Уже после того, как Мирослава ушла из дома, он - Олег,
виделся с ним в клубе объединения и сейчас готов заявить под присягой, что
вовсе не размолвка со своей воспитанницей занимала в тот час мысли и
чувства Леонида Закалюка...
хотела, чтобы ты знал все.
которую выходил фасад центрального гостиничного корпуса, и соблюдая меры
осторожности, оглядываясь по сторонам и прижимаясь к стенам домов,
добрались до угла, перебежали дорогу, свернули в переулок, где Роман
оставил свой "Москвич".
Только гонимый встречным ветром дождь шел сильнее. Холодными колкими
дробинками он бил в лица, заставляя щуриться. В глубине переулка горел
единственный уличный фонарь. Тусклый расширяющийся книзу конус его лучей
выхватывал из темноты радиатор и часть кабины канареечного "Москвича".
Других машин в переулке не было, что обнадежило беглецов.
схватился за ногу.
когда тот приблизился, ухватил его за плечо, быстро зашептал: -
Волкодавы... Засекли мою тачку... Сзади первая подворотня - проходняк.
Хватай Мирославу и туда. Я задержу их.
"Москвич", спросил у Мирославы булавку и тут же шагнул к ней, взял за
руку, крепко сжал, сказал едва размыкая губы:
засада. До спасительной подворотни оставалось уже несколько шагов, когда
слепя глаза, вспыхнули фары "Москвича". Мирослава вздрогнула, испуганно
простонала:
на них надвигалась группа людей. Впереди, просунув руки в карманы модного
долгополого плаща, шел рослый плечистый мужчина с непокрытой головой.
случае тем двум амбалам, которые выскочили из-за трансформаторной будки,
рванулись наперерез беглецам, этого не следовало делать. Ловко уклонившись
от увесистого кулака, Олег молниеносно нанес нападавшему ответные удары:
ногой по голени, ребром ладони по горлу, напрочь вырубив самонадеянного
боевика. Второго, который успел схватить Мирославу за волосы, ударил
замком сплетенных рук по шее. Не издав ни звука, тот свалился рядом со
своим напарником.
Романа:
стонущим вскриком: "Падла милицейская!", но тут же оборванный вторым
выстрелом. А в ответ торопливо, взахлеб, словно оправдываясь за
непозволительную задержку, ударили разом несколько автоматных очередей.
пистолет, сквозь зубы процедил Олег. - Уходи!
тебя и шага не сделаю...