более-менее прояснялось. Что он наговорил? Чего наболтал Почуваев? Как
случилось, что отставник один-одинешенек оказался без васькиного пригляда
с девицами? Многого Почуваев не знал, но если девицы натасканы, то из
крупиц насобирают изобличающее. Вторая тронула васькину, поросшую
волосами, голень напедикюренными пальцами. К любви приглашает в аврорные
часы? Помреж шарахнулся к стене, обдало запахом чужого, немытого тела.
Утром девки выглядели моложе и вроде бы чище помыслами, без косметики
глазенки детские, карапузная розовость после сна...
чайник, благо давно остыл! Вбежал в спальню и окатил первую и отставника с
ног до головы, смыв присохшие ко лбу Эм Эм трусики-компресс.
сладко потянулся и, поджав ноги, перевернулся, даже не прервав храп.
Помреж не верил собственным глазам, нацелил носик чайника и стал методично
поливать глаза, уши и нос Почуваева, тот захрапел, накрыл лицо ладонями,
попытался стряхнуть наваждение и, наконец, приоткрыл шалый, заплывший
глаз, подпертый синим обводом.
пустой чайник на коврик у кровати и сорвал одеяло с Почуваева. Господи!
Голый, козел, а обут в резиновые сапоги. Помреж схватился за голову.
месиво расползалось под колесами. Мишка мастерски воткнул зад девятки в
узкий просвет меж двумя шестерками; едва вылезли, просачиваясь через щели
приоткрытых дверок. По пандусу взошли на верх, у входной двери толпился
народ: размалеванные девицы, подростки в новеньких грубошерстных куртках,
обвязанные яркими однотонными шарфами с длинными, причудливо мотающимися
концами; безнадеги - женщины хорошо за тридцать, а то и сорок, яркостью
раскраски превосходящие юных профурсеток, седовласые мужички без возраста
- непременные участники зрелищ трудной попадаемости; затрапезные субъекты,
никак не вписывающиеся в общий фон и, тем не менее, всегда присутствующие
на таких сборищах; степенные пары супругов со стажем; юркие типы с
блестящими глазенками, без устали снующие в толпе и не останавливающиеся
ни на минуту; трепетно ожидающие кавалеров приличные девушки; юные
ухажеры, назначившие свидание вечно опаздывающим хохотушкам; хранители
порядка с повязками, гроздьями липнущие к входным дверям изнутри и
протаскивающие своих людей в числе, явно превышающем разумное.
прорваться, молящие взгляды не приобщенных к ритуалу прохода в заветные
двери; безразличие - показное! - к происходящему счастливых обладателей
пропусков и пригласительных; обязательные встречи одного-двух, а то и
десятка знакомых, приветствия, в спешке пересказанные анекдоты, шутки,
попытки тут же у двери решить миллионные дела, попытки негодные, выдающие
плохо скрытое желание покрасоваться деловитостью.
пик, сберегая силы в разреженном воздухе, расхристанные, с выбивающимися
шарфами, в незастегнутых дубленках, чтоб сразу видел каждый - только что
вылезли из тачки, не дай Бог заподозрят, что на метро добирались. Тычки
стародавних знакомых, похлопывания по плечам сыпались со всех сторон, как
и предполагал Мишка, как и должно было быть, и приобщенность к заветному
миру особенных людей наполняла чувством, схожим с опьянением, только без
последующих головных болей.
таксиста въехать чуть ли не в стеклянные двери; в длинном жакете из аховых
чернобурок, в умопомрачительных сапогах, с непокрытой головой в ореоле
густых смоляных волос, с глазами, полными огня и презрения, Нина
Пантелеевна смотрела сквозь оробевшую толпу, а рука ее швыряла в коробку
на карданном валу купюру. Хранители порядка подтянулись, по толпе, будто
пробежал ветерок и стих. Особенное создание запахнуло полы жакета и
глянуло ввысь на небо, будто проверяя, висит ли межпланетный корабль,
доставивший ее сюда, или предусмотрительно укрылся в облаках. В аукционных
мехах, при царской осанке, вызывающей ухоженности, стати и плавности
движений, Фердуева миновала бы контроль и безо всяких пропусков: хранители
уже засветились приязнью, уже прилаживали к лисьим мордочкам и квадратным
харям улыбочки, но неземное существо извлекло из сумки пригласительный и
учтиво, сознавая, что скромность украшает, протянула глянцевый
прямоугольник низкорослому пропускале, тот восторженно оглядел Фердуеву,
растопыренной пятерней плавно рассек воздух в приглашающем жесте,
изогнулся, выпятив зад, и... в этот момент глаза Фердуевой и Мишки Шурфа
встретились.
пожелать не мог. Шурф рванулся вперед, в проход, облобызал женщину, ныряя
носом в щекочущие меха, не глядя, протянул свое приглашение, и, похоже,
внося царицу на вытянутых руках, ворвался в теплый зал с гардеробом слева
и столами, импровизированными буфетами, справа.
низкорослый пропускала изучал его с издевкой, мол знаем-знаем, вроде найти
не можешь, а сам бочком-бочком и на протырку! Ремиз наконец отыскал
пригласительный, пропускала потускнел, у каждого свои радости. Ремиз вошел
в зал, и сразу окатило громкоголосыми мишкиными приветствиями, будто
мясник ждал друга битый час и уж отчаялся увидеть.
сомневалась в сохранности сиротского каракулевого манто, видавшего виды и,
кроме усмешки, ничего не вызывающего. Фердуева скинула жакет из чернобурок
и тем сразу устыдила сомневающуюся, гардеробщица прыснула, трусиха в
каракуле пристыженно шмыгнула носом.
длинном черном платье с ниткой натурального жемчуга на груди,
непосвященным могло показаться, что конкурс красоты посетила прима
миланской певческой школы или любимица нью-йоркских оперных подмостков в
сопровождении двух импрессарио. Шурф подвел Фердуеву к последней модели
"запорожца", впервые в истории этой марки и впрямь смахивающей на
автомобиль, любезно пояснил, что это вторая премия, а первая - корона из
серебра, почти сотой пробы, с бриллиантами, неважно что синтетическими,
зато почти на двести каратов и с тремя сплавными сапфирами с голубиное
яйцо. Шурф заранее повинился, что мог перепутать в мелочах, но корона -
штука впечатляющая.
цветами в пластиковых упаковках. Ремиз купил прозрачный цилиндр с
гвоздиками, перевитыми спаржей и преподнес Фердуевой.
Фердуева, понимая, что произошло, не отказала себе в добивании:
преувеличенно тепло поблагодарила Ремиза и, привстав на цыпочки,
поцеловала в щеку.
дверях состоялся.
честную компанию в бар. Позиции Ремиза в отеле отличались такой
прочностью, что гости Вовки расселись перед стойкой валютного бара без
содрогания. Ремиз щелкнул пальцами, моментально подбежал бармен в черном
фраке с бордовой бабочкой. Ремиз спросил, кто что желает, и на стол вмиг
вспорхнули бокалы и рюмки, источающие дивные запахи. Мишка знал, валютой
Ремиз не промышляет: чем же платить? Посидели, попили, посмеялись...
Фердуева глянула на часы, без пяти двенадцать, вот-вот начнется. Ремиз
поднялся вместе со всеми, кивнул бармену, и троица двинула в зал.
Ремиз прошли вперед.
с цветами и вот сейчас, с выпивкой на валюту.
прессы; фотографы, увешанные камерами, сбивались в кучи, обсуждая
профессиональное, телевизионщики тащили тяжелую аппаратуру, везли камеры,
расставляли освещение, тянули кабели...
галантность, в центре перед первым рядом выставили стол для жюри. Шурф,
Ремиз и Фердуева сели у центрального прохода во втором ряду. Места - лучше
не придумать.
человек, который одних направляет туда, других сюда, расставляет силы,
прикидывает, что куда вложить и как пойдут дела при таком раскладе, а чего
ожидать при ином. Фердуева сняла пластиковую крышку с цветов, обнаружила
меж гвоздик розу, поднесла к тонким, будто резцом высеченным ноздрям.
кого-то сгоняли с лучших мест, пересаживали, выдворяли, резко предлагали
освободить не причитающиеся кресла. Троицу ревнители справедливости
обходили стороной, будто водоворот пенился вокруг скалы, торчащей посреди
бурного моря.
тосковал, прикидывая, что миги торжества скоротечны и, как ни крути, Шурф
по очкам всегда побеждает.
невпопад. Накатил страх тошноты, а за ним и впрямь замутило, вынула
таблетку, хотела, чтобы Шурф не углядел - заметил-таки - пояснила: от
головной боли. Шурф вроде поверил, глотнула таблетку без воды,
зажмурилась, а когда открыла глаза - на сцене тискал микрофон неизменный
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Андреев Николай
Корнев Павел
Суворов Виктор