захочешь, о немеркнущий светоч моего счастья! - радостно подтвердил
Гасан-бей. Будучи сорокалетним мужчиной, опытным в делах такого рода, он
наверняка надеялся, что после первой же миски молодой человек опьянеет и
сдаст все позиции. Ну что ж... видимо, до этого момента он ни разу не пил с
россиянином. В течение первого часа из шатра доносились поэтично-витиеватые
славословия и громкий голос Оболенского грозно настаивал на том, что
тостуемый пьет до дна! Охрана и караванщики, еще не успевшие уснуть, с
легким интересом прислушивались к отдельно долетающим фразам:
Ивановичу...
кипарис, тебе подобных нету...
перебрал, но... в целом мне нравится! Давай еще за добрососедские отношения?
красоте и свету!
караван-баши. Бочком-бочком, просеменив к сложенным тюкам с товаром, он
вытащил еще один кувшин и, честно стараясь держать равновесие, потрюхал
назад. Разочарованный вопль Льва разбудил едва ли не пол-лагеря:
сюда, я сам разолью!
визгливее и односложней, с заметным спотыканием и искажением падежей.
Мужественный рык Оболенского, в свою очередь, только наполнялся благородной
медью, а тосты, потеряв в размере, поражали лаконизмом и значимостью:
есть, точно тебе говорю... Мы - его дети! За мир во всем мире! Хрен шайтану!
Да здравствует товарищ Сухов! За улыбку твою! За Мухаммеда! За... че, все
кончилось?! Гасан... это несерьезно! Идем вместе...
зюзю купца он почему-то выволок с другой стороны, приподняв тряпичную стену.
Потенциальный насильник и неупоимая жертва в обнимку добрались до тюков и,
невзирая на осуждающие взгляды истинных мусульман, уволокли с собой сразу
три кувшина. Часом позже на ногах был уже весь лагерь! Проснулись даже
невозмутимые верблюды. Хотя животные и утомились долгим переходом, но спать,
когда пел Оболенский... не смог бы никто! Даже сам Лев ни за что не сумел бы
вспомнить, откуда он знает тексты таких популярных на Востоке песен, как
"Катюша", "Задремал под ольхой есаул молоденький", "Мальчик хочет в Тамбов"
и классическую битловскую "Йесту-дей". Пьяно аккомпанирующего ему на пустом
кувшине Гасан-бея это тоже нисколько не волновало... Но самое главное,
чуть-чуть подуспокоившись и добив остатки вина, наш нетрезвый герой
откровеннейше признался собутыльнику, что он - вор! В ответ на это еле
ворочающий языком купец, косея от усердия, шепотом признал, что он - тоже!
Всласть похихикав над этим страшно веселым совпадением, оба умника дружно
порещили сей же час пойти и всех ограбить... В смысле, обокрасть на фиг весь
караван! Благо обнадеженные минутным затишьем люди, как убитые, повалились
спать... Воспользовавшись этим приятным обстоятельством, алкоголики на
четвереньках кое-как выползли из походного шатра и пошли на "дело".
Гасан-бей пьяненько хихикал, потроша дамасским ножом тюки со своим же
товаром. Лев нашел где-то большой мешок и пихал в него все, что плохо лежит.
Впрочем, и что хорошо лежало, тоже не миновало мешка - порхающие пальцы
"искуснейшего вора" виртуозно освобождали спящих от любых материальных
ценностей. Особенно Оболенскому понравилось красть тюбетейки. Почему именно
их? Попробуйте спросить пьяного - вот втемяшилось, и все! Когда мешок был
практически полон, к молодому человеку, пританцовывая, дочикилял
караван-баши. Судя по всему, он никогда в жизни не был так счастлив... Аллах
действительно запрещает мусульманам лить вино, и правильно делает! Ибо по
четыре с лишним литра на брата выдержанного крепленого красного уложат кого
угодно, а уж эти двое оторвались от души... Гасан-бей напялил поверх
дорогого халата чью-то рваную доху и завязал лицо черной газовой тканью,
имитируя мавра. Ему это казалось очень смешным, и Лев вежливо похохотал
вместе с главой каравана. После чего, вспомнив, что в шатре еще что-то
осталось, он опрометью бросился за вином. Кстати, зря... все кувшины были
пусты, и Оболенский, матерно определив несовершенство мира, рухнул, как дуб
в грозу, уснув совершенно непробудным сном. Здесь комедия заканчивается и
начинается трагедия... А начинается она с того, что хитроумный Гасан-бей,
изображающий мавра, тоже поперся в шатер, но по дороге споткнулся о двух
погонщиков, и без того подразбуженных грозовыми раскатами Левиного
негодования... Узрев с полусонья несуразно одетого незнакомца с рулоном
размотанной парчи под мышкой и ножом в руке, караванщики мигом сообразили,
что происходит:
вора-а-а...
x x x
как вокруг него быстренько группируются невыспавшиеся погонщики верблюдов.
Ему-то наверняка казалось, что его сразу узнают и разделят веселье, видя,
какую смешную шутку отчебучил их благородный господин... Гасан-бей не учел
скудного ночью освещения, своего маскарадного костюма и, самое главное,
огромного мешка, валявшегося у его ног. Да, да, того самого, в который
гражданин Оболенский старательно складывал все, что успел умыкнуть у тех же
караванщиков. На голову нарушителя заповедей Аллаха была наброшена драная
кошма, а кизиловые и карагачные палки в умелых руках погонщиков споро
взялись за работу, выколачивая из кошмы пыль. Ну и попутно вколачивая в
"бессовестного вора" уважение к Корану... Бедный Гасан-бей взвыл дурным
голосом! Причем, на свою голову, настолько дурным, что народ сразу
догадался: в кошме завернут сам шайтан! (Ибо человек так орать не станет, а
уж правоверный мусульманин тем более) Поэтому, дружно призвав на помощь
Аллаха, погонщики удвоили усилия. Масло в огонь подлило еще и отсутствие
караван-баши. Двое пареньков помоложе быстренько сбегали к походному шатру,
но внутрь заглядывать не решились, так как доносившийся богатырский храп
ясно свидетельствовал о том, что спальное место не пустует. А
"шайтаноподобного вора" связали, не вынимая из кошмы, и, посовещавшись,
отложили до утра, на справедливый суд уважаемого Гасан-бея. Шум утих,
украденное имущество кое-как разобрали, и лагерь быстро впал в короткий и
сладкий предрассветный сон. А уж что началось утром, когда стонущий с
похмелья Лев выпал из шатра, шумно требуя подать сюда его друга Гасана...
Когда он собственноручно развязал кошму с побитым собутыльником и
караван-баши клялся святой бородой пророка Мухаммеда, что он всех тут
поперезарежет... Когда, после массовой экзекуции теми же кизиловыми палками,
погонщики, почесывая задницы, гадали, кто же на самом деле воровал
тюбетейки... Об этом можно было бы расписывать долго, но зачем? И без того
наше повествование напоминает мне длинную дорогу в пустыне, где усталый
взгляд путешественника замечает любую, самую маленькую деталь однообразного
пейзажа, а вечера у костра услаждают слух чужеземца дивными сказками
Шахерезады... Все хорошо в меру, и описательность тоже, - для нас главное,
что вечером того же дня караван Гасан-бея вышел к славному городу Багдаду.
Но заночевать пришлось у его стен... По указу эмира городские ворота
запирались на закате. Опохмеленный с утра Оболенский, подумав, счел, что это
ему только на руку, так как снова страшно хотел хоть что-нибудь украсть.
Тащить весь караван не имело смысла, но и не спереть совсем ничего - тоже не
радовало душу. Истинный вор не имеет права на лень и праздность, однако
прежде стоило запастись полезной информацией. И Лев отправился на поиски
активно избегавшего его Гасан-бея...
завтра с утречка встанем, как огурчики!
безуспешно пытаясь отыскать там хоть каплю стыда. Ага... как же! Если ему
что и удалось разглядеть, так это только наивно-детское удивление, ибо, как
говорят в России, "долог день до вечера, если выпить нечего".
небес все мои поступки... Подскажи, чем я оправдаюсь перед начальником
городской стражи, благородным господином Шехметом? Он велел привезти ему
пять кувшинов дорогого шахдизарского вина. Из уважения к его должности и
горячему нраву я закупил сразу шесть...
пять. Гасан, ты зажмотничал от друга еще один кувшин!
караван-баши, и погонщики с охранниками встали на его сторону. Они вообще
смотрели на Оболенского с неприязнью... Во-первых, им дорогого вина не
довелось попробовать ни глоточка, а во-вторых, белокожему нахалу не
досталось и капли того, что с лихвой получил каждый в злополучном караване,
- гибких кизиловых палок!
ближайший гарем?..
Гасан-бей, а уже через минуту завопил в полный голос: - Разрази тебя шайтан,
Контровский Владимир
Мурич Виктор
Смит Кордвейнер
Майер Стефани
Березин Федор
Орловский Гай Юлий