Бессмертный Владыка, по недосмотру попавший однажды на их пикничок, и
попытался всеми доступными средствами, вплоть до откровенного нажима на
правительство Конфедерации, изъять секрет пряного, восхитительно острого
деликатеса. Понятное дело, тщетно. Гневная нота, прочитанная разве что
третьестепенными клерками, затерялась где-то в архивах, а дон Мигель
после этой досадной случайности частенько сетовал коллеге Хаджибулле на
вопиющую беспардонность молодчиков из отдела "Гр'г" секретной службы
Чертога, чье стремление к кулинарным познаниям изрядно превышало их
профессиональные способности...
разделенными километрами, ке, гладкими стеклами экранов и остервенелой
ненавистью азартно режущих друг друга аборигенов Дархая... Со строжайшей
инструкцией: никаких разговоров без веских причин!
конфиденциальность предмета беседы, напрочь исключая назойливое и почти
неизбежное присутствие референтов, давала возможность перемолвиться
словцом-другим и о личном, пусть даже совсем немного.
связи с невосполнимой утратой...
и просил передать при случае, что потрясен до глубины души.
Мураками.
стоящей на рабочем столе коллеги Хаджибуллы. Эту женщину невозможно было
представить мертвой, и все же она была мертва. Глупейшее стечение
обстоятельств! Полоса ничейной земли, непонятно чья террористическая
группка (еще бы! - жена посла, экий лакомый заложник...), попытка ухода
от погони на горном серпантине, крутой вираж, мокрая дорога и вечный
здешний туман...
минуту?
о потерях и утратах, лишь бы не начинать того разговора, неизбежность
которого, собственно, и свела их лицом к лицу около пультов "горячей
линии".
пас - передача, пас - передача...
документацию. А что у вас?
канцелярщины тоже никак. Паритет есть паритет...
правительственной связи. Коротко переговорив, послы одновременно нажали
кнопки отбоя и переглянулись.
на Ормузд.
всю квоту?
ж, эти игрушки стоят друг друга. По крайней мере, поверьте, зрелище
будет красочное...
Эпохи Паритета и принятия "Декларации о роспуске армий", он был
танкистом, причем неплохим. И по сей день посол частенько перечитывал на
сон грядущий что-нибудь особо пикантное из Гудериана. Коллеге
Хаджибулле, впрочем, этого было не понять: он тогда служил в авиации,
увлекался Покрышкиным, и встречаться в те лихие дни им, кажется, не
доводилось. Во всяком случае лицом к лицу...
карманные часы. - Как считаете, может быть, все-таки передумают?
слегка приподнял бровь и едва заметно ухмыльнулся, - я ручаюсь. Начать
он, может, и не начал бы, но уж ответить...
станет.
кабинетов рассек гортанный, несколько резковатый для слуха землянина
голос:
краю низкой, в полтора человеческих роста трибуны выдвинулись
молоденькие, цепко вглядывающиеся в толпу автоматчики.
но нашу кровь пролили вероломные враги, святую кровь свободных людей!
Всякому терпению наступает предел, и нет прощения тем, кто лишен
совести. Веками дархаец-созидатель, дархаец-nруженик и мыслитель был не
более чем грязью под ногами хищных пиявок, нелюдей в оранжевых накидках!
Кому из вас неизвестно, какова была доля жителей гор и обитателей
долины? Нет, слова здесь излишни, и память горька! Тысячами жизней
вымощена дорога к возлюбленной Свободе; спотыкаясь и в кровь стирая
ноги, падая и умирая в пыли, шли по ней поколения наших предков. Они
ошибались и находили силы исправить ошибки, они изнемогали в битве, но
завещали потомкам свою великую цель. И сейчас цель эта еще не
достигнута, есть только слабые ростки грядущих дней, когда каждый
дархаец увидит сияние Солнца. И в том порукою идеи квэхва, постижение
которых исключает ошибки и поддерживает в тяжкий час! Если же есть тут
среди вас кто-то, боящийся трудностей пути, - пусть, ни мгновения не
медля, покинет ряды, и да не осудят его близкие!
сгрудившиеся ряды слушателей, словно пытаясь угадать среди многих тысяч
одного малодушного.
уверен, родные, и я не ошибся в вас: нет трусов среди истинных
дархайцев! А коль скоро так, то важно помнить: мы вступили на свою тропу
осознанно, мы избрали ее без трепета и сомнений, и ничто, никто, никогда
не сможет заставить нас свернуть или остановиться!
Любимого и Родного. Люди тянули шеи, привставали, подсаживали на плечи
детей, дабы и они увидели все, не пропустили ни единого слова, ни
одного, пусть и самого незначительного, жеста.
сложенные, несколько рыхловатые, в традиционных лвати, скромно
украшенных двухцветной вышивкой вдоль просторных капюшонов, и худощавые
каменнолицые лунги гор, чьи ти-куанги, перехваченные плетеными кожаными
кушаками, подчеркивали ширину плеч, и даже посеченные ритуальными
надрезами лица жителей Дальнего Загорья нет-нет да и мелькали в толпе,
борцы в мятых форменных куртках, нехитро одетые горожане, селяне, лишь
недавно обретшие кров в столичных предместьях, дети, юноши, готовые к
битве, и даже почти старики - кое-кому едва ли не за пятьдесят, -
некоторые из них помнили еще те времена, когда далеко в Загорье полыхало
пламя мятежа четырех ван-туанов и безумный Огненный Принц Видратъхья
называл себя Бессмертным Владыкой...
нескончаемую минуту всего лишь крохотной искоркой могучего факела
Свободы, зажженного восемь лет назад этим худощавым, в общем-то нестарым
еще, но совершенно седым человеком.
ста поколений под силу возродить из праха источники духа, засыпанные
глиной безверия, и слить их вновь в могучую реку.
сердца, пока сила жива в наших душах, ложь и угнетение не осквернят улиц
и проспектов твоих!
окровавленном глиноземе долины. Пять лет назад, после многомесячных