Чтение 6–й страницы книги ~Умри или исчезни~

знал, где находится сейчас каждый из соседей.

Вдруг он вздрогнул и сжал кулачками бритую голову. Он почувствовал
близость врага - настоящего, жуткого врага, твари из хорошо знакомого ему
мира, пришедшего в этот мир, чтобы охотиться и убивать. Того, о ком шептали
призраки на перекрестках сновидений...

Герцог со своими слугами проехал мимо дома в металлическом экипаже, почти
таком же, который стал причиной Сашиной изоляции. Значит, у них в этом
городе были союзники, и кто-то впустил их в свои сны.

"Герцог искал кого-то еще, но не меня..." V него пересохло в горле. Саша
испытывал боль от этой внезапной кратковременной близости, резь в слепых
глазах, рябь на поверхности никому не видимого зеркала.

Что-то нужно будет сделать, но он еще не знал - что именно. Лаже выйти
одному из квартиры на улицу было для него почти немыслимо. И все же он
понял, что когда-нибудь ему придется отправиться в путешествие более опасное
и безнадежное, чем любая авантюра, предпринятая взрослым и зрячим человеком.
Его детская душа трепетала от дурных предчувствий. Свежий ветер весны принес
с собой перемены к худшему...

Саше было очень трудно сохранить хладнокровие; свою недетскую силу и
расчетливость он почерпнул не здесь. Безошибочно огибая предметы обстановки,
он отправился на кухню, открыл холодильник и заставил себя есть, хотя
желудок сводили спазмы страха. Он должен был продержаться как можно дольше,
а хилое тело могло подвести его... Он поднес пальцы к своим векам и коснулся
маленьких капель слез. Потом вернулся в комнату и приготовил себе теплую
одежду.

С этого момента он был полностью готов к бегству.

Глава седьмая

Макс возвращался с рэйвовой тусовки в ночном клубе "Меридиан", на которую
его затащила одна знакомая тележурналистка. Голова раскалывалась от
усталости, техно-ритмов и огромного количества поглощенного спиртного. По
правде говоря, она раскалывалась в течение последних пяти часов. Голиков
понимал, что уже стар для подобных развлечений. Ему пришлось много пить
именно потому, что он не мог танцевать столько, сколько танцевали окружавшие
его восемнадцатилетние девочки и мальчики. Он чувствовал себя не в своей
тарелке, с тоской вспоминал старые застойные дебоши в "Театральном", и
только извращенное понятие долга по отношению к своей подруге удерживало его
в клубе до конца. К тому же он любил совсем другую музыку.

Избавившись от журналистки, к которой питал чисто платонические чувства,
он отправился домой. Улицами завладела мартовская сырость.

Начинался очередной серенький день. Алкоголь быстро выветривался. Ветер
неприятно облизывал шею и запястья. Утренняя вялость еще витала в воздухе,
когда Максим спускался в метро. Искусственный свет превращал время суток в
условное понятие, и ему показалось, что по-прежнему стоит глубокая ночь.

Лоточники в подземном переходе начинали раскладывать свой товар. Голиков
остановился у книжного лотка и стал высматривать себе книгу, чтобы скоротать
воскресенье. Поколебавшись между "Дьяволом в раю" Генри Миллера, "Бегом на
юг" МакКаммона и журналом "Забриски Райдер", он стал изучать правую сторону
лотка, отданную оккультной литературе.

Не было ничего удивительного в том, что он Зацепился взглядом за название
"Путеводитель по снам".

К тому времени его сновидения стали настолько яркими и насыщенными, что
Макс начинал сомневаться в своем психическом здоровье... Хмель вдруг
окончательно улетучился куда-то, и Голиков почувствовал себя отвратительно
трезвым и замерзшим.

Он взял книгу в руки, и ему пришлось преодолеть себя, чтобы открыть ее.
Он сразу наткнулся на поразивший его образ из позавчерашнего сна. Это
совпадение Макс уже не мог пропустить, несмотря на свою беспечность. Он
перелистал несколько страниц, тут и там обнаруживая знаки, будто специально
оставленные тем, кто прошел по этой дороге чуть раньше.

Книга излучала то же самое, что и картина мертвого художника, - ту же
растерянность заблудившихся, ту же безнадежность, тот же страх. И все-таки
она могла помочь - Голиков чувствовал это, хотя еще не знал точно, в чем
будет заключаться помощь некоего Строкова.

Расплатившись с продавцом. Макс спустился на перрон, держа "Путеводитель"
у бедра. Библейски черная обложка книги и траурное лицо Голикова делали его
похожим на миссионера, отправлявшегося в деревню прокаженных. На самом деле
он дрожал от нетерпения и остановился слишком близко от края платформы. Три
женщины болтали о чем-то за его спиной. Послышался гул приближающегося
поезда, и ветер подул из черной норы туннеля...

"Мужчина! Отойдите от края платформа!" В другое время Максим отметил бы
дурацкую привычку постсоветских людей называть друг друга по половому
признаку, но сейчас он даже не обратил внимания на окрик дежурной по
станции. Сквозь нарастающий шум до него доносились веселые голоса женщин. Те
щебетали о помаде.

До головного вагона оставалось пятьдесят метров, и расстояние
стремительно сокращалось. Тридцать метров, двадцать, десять... Кто-то обдал
затылок Макса ледяным дыханием. Он почувствовал легкий толчок в спину, но
этого было достаточно, чтобы он потерял равновесие и начал падать вперед.

"Прекрасно! Я - тупой, расслабленный болван, который позволил толкнуть
себя под поезд!"

Падая, Голиков стал поворачивать голову, чтобы увидеть скотину,
отправившую его на тот свет.

Восприятие приобрело потрясающую остроту. В памяти отпечатались
мельчайшие подробности происходящего. Он хорошо различал искаженное стрессом
лицо машиниста, застывшее прежде, чем тот применил экстренное торможение.
Для Макса время почти остановилось. Падающее тело медленно изменяло угол
наклона, описывая невидимый циферблат. Его и поезд разделяло всего около
трех метров...

Когда угол достиг примерно сорока пяти градусов, Макс увидел лица женщин,
оказавшихся очень близко от него. Он ни на мгновение не усомнился в том, что
все трое представляют собой отлично выполненные человеческие муляжи. Их
глаза были сплошными черными шариками, блестевшими на свету совсем как у
того ребенка в коляске. Существо, стоявшее посередине, ласково улыбалось
ему.

Оставалось два метра до орудия казни.

Макс вдруг осознал, что его пальцы намертво вцепились в книгу.

"Почему все закончилось именно так ? Я видел во сне совсем другую смерть
!"

И кто-то ответил ему. Кто-то отозвался и стремительно двигался навстречу
из потусторонней темноты, опережая земное время.

"Это еще не смерть !.. Еще не смерть... Не смерть..." Макс ощутил, как
ноги наливаются тяжестью, будто вся масса тела внезапно перетекла в ботинки,
- неестественной тяжестью, удержавшей его на платформе.

Лицо женщины, стоявшей справа, чудовищно исказилось. Метаморфоза была
мгновенной и почти неуловимой. Просто в пространстве над ее плечами возник
бугристый лик, сочившийся мертвенно-желтым светом, - луна из сновидений,
лицо кошмара, воплощение демона, первопричина содрогания. В жерлах двух
глазниц-кратеров дымилась тьма. Безгубый и беззубый рот прошептал что-то,
неразличимое из-за низкого скрежета тормозящего поезда.

До крашеной металлической поверхности оставалось полтора метра. Новое
существо протянуло Максу свою нечеловечески длинную руку и сделало это
нечеловечески быстро.

Невероятно, но Голиков в своем остановившемся времени еще раздумывал,
хвататься ли за эту жуткую спасительную руку. Гладкие пальцы без костей и
ногтей извивались перед ним, как будто приглашали обреченного сыграть в еще
более страшную игру, чем собственная смерть...

Макс отдавал себе отчет в том, что балансирует на грани могилы и
неизвестности. Жутчайшее предчувствие того, что неизвестность может
оказаться хуже могилы, задерживало его на микросекунды, не регистрируемые
никем, кроме него.

"Быстрее, тварь, иначе мне тебя не вернуть !"

Он схватил руку, состоявшую из светящегося роя льдинок, и ощутил
сильнейшее помутнение, как будто сердце безуспешно пыталось протолкнуть но
жилам перегной вместо крови. Что-то сильно рвануло его на себя, и он стал
бесформенным жидким облаком, перетекающим в новое тело сквозь трубу,
пульсирующую в бешеном ритме...

Спустя мгновение он снова стоял на платформе. Реальность обрушилась на
него, как фильм с экрана включенного телевизора. В этом фильме были:
истошный женский визг, сплавленный со скрежетом металла; жестокий удар по
телу, встретившему вагон на высоте лобового стекла; хруст перемалываемых
колесами костей; тень зеркала заднего вида, промелькнувшая у виска;
цепенящая аура смерти, разлившаяся на месте чьей-то гибели черной лужей...

"Чьей гибели ?!"

Рядом с Максом стояли две женщины, кричавшие на одной тоскливой ноте. Их
крик оказался слишком долгим и однообразным, чтобы быть настоящим. Голиков
представил себе все, что теперь произойдет - бесконечную бюрократическую
волокиту в духе Кафки: показания машиниста, показания свидетелей. Падал
мужчина, а не женщина, "Были ли вы знакомы с погибшей?", "Расскажите еще
раз, как все произошло..." Тем не менее, раньше он трусливо остался бы на
месте. Теперь же у него не было времени; его война началась, и он никому не
сумел бы объяснить, что она продолжается в другом измерении.

Раньше, чем поезд остановился. Голиков рванулся и побежал к выходу.
Строчка из "Pink Floyd" - "Run, Rabbit, Run", - повторяемая в десять раз
быстрее оригинала, задавала ритм, с которым он переставлял ноги. Книгу
Строкова он так и не выпустил из руки.

Наперерез ему уже спешил дежурный милиционер, привлеченный истошными
криками на платформе. Правая рука блюстителя порядка тянулась к дубинке.
Перепрыгивая через три ступени, Макс выскочил на площадку, где были
установлены турникеты. Мент заносил дубинку для удара. Его перекошенное