- Сказать вам откровенно...
Но не докончил фразы. Его перебил испуганный крик Федора:
- Убег... Убег...
Tax обернулся. Федор держал тяжелый ящик и недоумевающе хлопал глазами.
Борис Глебыч сморщил нос и обратился к Федору:
- Какая это тебя муха укусила, братец? Кто убег?
Федор только кивнул головой на стол.
На столе трупа не было.
В штамповальном отделении французской фабрики консервных жестянок "Поль
Шарпи и Кё" ровно в пять часов вечера резко просвистел сигнальный свисток.
Рабочие выключили моторы у двадцати четырех давильных станков. Шум и стук
в отделении сменился говором мужских голосов. Семьдесят два человека,
спеша и толкаясь, как школьники после уроков, двинулись в раздевальню. Там
надевали пиджаки и кепки, которые в отделение брать строжайше запрещалось
администрацией.
- Идем. Мишель ..
Черноволосый курчавый рабочий обернулся на зов, запутался ногами в
обрезках блестящей жестп и выругался.
- А, Франсуа? Черт знает... Тут ноги переломаешь... Коротенький
крупноносый француз оскалил желтые зубы.
- Ругаться будешь после. А пока надо спешить. Раз ты проиграл мне
стаканчик водки, то я имею намерение поскорее перелить ее в мой желудок.
Не так ли, дружище?
Мишель тряхнул черными волосами, словно смахнул с них фабричную жестяную
пыль.
- Можешь не беспокоиться, мальчик. Проигранную порцию считай
собственностью твоей утробы. Что твое так то твое...
Перед выходом они повесили на черную доску свои контрольные номерки и
встали в черед на обыск.
Администрация следила за тем, чтобы с фабрики не уносились составы для
пайки, составлявшей гордость производства. Живая вереница рабочих
продвигалась к выxoду ј 9. Здесь Мишель поднял руки вверх. Улыбающийся
гасконец быстро обшарил тело Мишеля на груди, бока и животе, крикнул:
- Хорошо...
Грузный привратник нажал рукоятку, - выходная калитка образовала широкую
щель. Мишель выскользнул на улицу. Через несколько мгновений калитка опять
приоткрылась, и Франсуа очутился рядом с Мишелем.
Сутулый рабочий стоял на краю тротуара, набивал табаком черную крючковатую
трубку и смотрел на калитку.
Франсуа прищелкнул языком и крикнул сутулому рабочему;
- Тра-ля-ля... Ты сегодня ошибаешься, Пьер... Если хочешь подкараулить
свою Мари, то иди к калитке ј 2, а здесь только мужской выход...
Пьер спрятал порт-табак в карман рваных штанов и передвинул трубку в левый
угол рта.
- Парижане - болтливый народ, - сказал Пьер. -И ты, Франсуа, не
представляешь исключения из этого общего правила...
Франсуа не остался в долгу.
- А бретонцы жуют вечную жвачку и думают, что это-философия.
Рассматривание заводской калитки ј 9 в то время, когда надо идти к
тетушке Генриэтте насыщаться, я считаю идиотизмом... Не так ли, старина?.
Идем, а то нам останутся одни объедки...
Пьер шагал рядом е Мишелем и бросал угрюмые слова, которые вырывались из
угла его рта вместе с клубами табачного дыма.
- Ты вглядись как-нибудь в фасад нашего фабричного здания. Колоссальный
корпус с этими решетчатыми тюремными окнами... О-о... Да это же морда,
красная окровавленная морда Дьявола-Капитала... Многоглазый страшный
Дьявол... Две фабричные трубы-это рога его. А двенадцать занумерованных
выходов - это пасти дьявольские... Каждый день смотрю я на фабрику, и у
меня в груди озлобление и ужас... Сейчас смотрел... Из калитки, как из
пасти своей, изрыгает Дьявол-Капитал нас... тебя, меня... Отжимает там, у
себя, в своем брюхе. Капитал отжимает от нас все, все, чем мы живы, чем
дышим... А взамен - бумажные франки, которые будут падать до
бесконечности...
- Ты наслушался анархистов, бедняжка, - отозвался Франсуа, который шел за
Пьером и слышал его слова. Все это очень хорошо, но надо же кушать, мой
друг. Пойми: надо кушать...
- Ты не столько кушаешь, сколько пьешь, Франсуа,- чуть обернулся Пьер и
переложил трубку в другой угол рта. - Но и обильное питье, я думаю, не
настолько залило твои мозги, чтобы ты перестал понимать, что парочка
хороших бомб...
Франсуа толкнул Пьера в спину.
- Не так громко, милый друг. Сзади идет Альберт, и это мне не нравится...
У него скверная манера подслушивать... А слышит он чуть ли не за километр
любой разговор, о чем шепчутся такие бунтари, как Пьер... У Альберта в
каждом ухе по радиоусилителю, честное слово. И, кроме того, он в
приятельских отношениях с синими мундирами. Поэтому - тише...
Мишель не слушал завязавшегося между Франсуа и Пьером спора. Он шагал по
сбитым плитам тротуара, мимо заборов и больших грязных домов, в которых,
он знал, гнездились нищета и беспомощность. Полуголые ребятишки визжали и
баловались в канавах, которыми отделялся тротуар от вымощенной дороги.
Старухи, покрытые черными косынками, сидели на табуретах у входов в
жилища, вязали бесконечные вязанья и грелись скупым теплом закатного
солнца. Проститутки стояли вдоль тротуара, как часовые, перекидывались
замечаниями одна с другой, подмигивали возвращавшимся с работы мужчинам:
- Пойдем?!
Сбоку из шести переулков на большую улицу выливались потоки кончивших свой
трудовой день рабочих. Пыль из-под тысяч ног золотой паутиной дрожала под
солнцем. Автомобили мчались посередине улицы, и там пыль стояла как
монументальная стена, нарочно вылепленная из клубастых пышных облаков.
Харчевни и кухмистерские зевали широко распахнутыми дверями, чадили,
щекотали ноздри прохожих, звали насыщаться. Пахло жирной пылью и горелым
салом. На предместье надвигался будничный вечер.
В полутемной низкой харчевне, носившей громкое название "Золотой павлин",
зажгли газ. Трепетное пламя четырьмя язычками гускло моргало в прокуренном
жарком воздухе и освещало восемь столиков, аа которыми ели и пили
пришедшие рабочие. В углу спорили и ругались две пьяные уличные девицы.
Хозяйка карчевни, тетушка Генриэгта, величественным сверхдредноутом
плавала между столами, огибая их, как подводные скалы. Из сводчатой арки,
ведущей в кухню, несло смрадом жарящегося мяса. Помощница тетушки
Генриэтты, тяжело стуча своими деревянными башмаками по каменному полу,
собирала грязную посуду со столов, быстро исчезала с посудой в кухню и так
же быстро опять появлялась в харчевне.
Мишель быстро вошел с улицы и столкнулся лицом к лицу с тетушкой
Генриэттой. Ее когда-то черные глаза вонзились в него.
- Сегодня ты аккуратен, Мишель.
- Я спешил помочь тебе, Рьетта, - простым тоном ответил Мишель и пожал
жирную руку тетушки Генриэтты повыше локтя, здороваясь этим движением с
ней, как всегда.
Она ответила ему улыбкой, которая когда-то сводила с ума всех мужчин
предместья.
- Глупыш!.. Ну, иди, надень фартук...
В углу взвизгнули, татом захохотали. Хохот неожиданно перешел в ругань.
Тетушка Генриэтта проплыла в угол к ругающимся девицам. Франсуа и Пьер
прошли за ней.
У тетушки Геириэтты своя манера разговаривать с посетительницами, которые
переходят все границы приличия. В "Золотом Павлине" свои законы и обычаи.
Тетушка Генриэтта здесь высшая законодательница, и ей - беспрекословное
повиновение.
- Вечер сегодня чудесный, милые мои пташки, - ласково сказала тетушка
Генриэтта двум девицам. -Прогуляйтесь по чистому воздуху... Пора подумать,
где вы встретите завтрашнее утро...
Девицы поднялись из-за столика и ушли. Франсуа успел ущипнуть на ходу одну
из них. Та не обратила на щипок никакого внимания.
А Мишель в это время умывался в кухне над раковиной. Холодная струя
освежала его. Он подставил голову под край и слушал, как тугая струя глухо
бьет его по черепу. Он встряхнул курчавыми волосами и провел по ним
полотенцем, потом посмотрел на него, словно хотел убедиться, не стер ли он
со своих волос жесткую жестяную пыль, которая носится в воздухе там, на
фабрике. Мишелю всегда кажется, что эта твердая фабричная пыль садится к
нему на голову, запутывается в его черные кудри и мешает думать.
Оловянные тарелки с грохотом посыпались на кухонный стол. Помощница
тетушки Генриэтты наливала ковшом дымящийся кипяток в засаленную лохань и
смотрела на Мишеля.
- Добрый вечер, мсье Мишель.
- Добрый вечер, мадемуазель Жанна.
В кухонную арку просунулся колыхающийся бюст тетушки Генриэтты, широкий,
как палуба морского корабля.
- Два рагу и зелень...
Кухарка, мадам Риво, зачерпнула, как машина, длинным половником из котла,
вмазанного в плиту, соусную коричневую жижу, ответила, будто эхо,
деревянным голосом :
- Два рагу и зелень.
Мишель вытер свою мокрую голову и прошел в комнату за кухней. Двуспальная
кровать, пузатый комод. На комоде зеркало, в рамке фотография женщины под
зонтиком. Широкополая соломенная шляпа с целым кустом роз на боку... Ленты
от шляпки завязаны у подбородка пышным бантом, концы ниспадают на бюст,
Корнев Павел
Прозоров Александр
Конан-Дойль Артур
Акунин Борис
Орлов Алекс