хитрее: для виду сдаться, позволить увезти себя домой -- а там включиться в
информсеть и быстренько созвать референдум. Хотя бы региональный. Или еще
проще -- обратиться к суду корпорации оружейников... Нет. Противно.
Унизительно. Прятаться за спину Помощника, в домашнюю ссору вмешивать суды и
референдумы -- фу!..
связки, с десяти шагов сказал Карл-Хендрик. Золтан казался слегка смущенным,
прятал глаза и норовил отстать от сомужа, но тот колючим боковым взглядом
возвращал его на место.-- Давай-ка, поворачивай домой. Сама поворачивай!..
застежками из вороненой стали. Первая из них остановила коня и властно
вскинула руку ладонью вперед, другие слаженно выехали из-за ее спины и стали
по сторонам -- все, как одна, рослые и угрожающе спокойные. По лицу
Карла-Хендрика пронеслось загнанное выражение, затем он снова обрел показную
удаль и крикнул:
Наслышан о вас, наслышан!..
передняя женщина. Длинные багряно-рыжие волосы лежали у нее на плечах, челка
прикрывала горбатую переносицу.-- Для собственного зоопарка или в научных
целях?..
мальчишески порозовев, выкрикнул Золтан.-- На Земле нет запретных мест, и
если вы хотите поиграть в...
с хищной предупредительностью:
мест, то, наверное, нет и людей, лишенных свободы?
Карл-Хендрик.-- Есть еще вопросы?
Приглашение более чем галантное...
почуяв напряженность момента. Золтан, с пылающим лицом, утирал слезы -- от
стыда, от злости, от досады... Николь подумала, что могла бы любить его
одного... могла бы, если бы он не оказался таким озверелым собственником.
воли? -- надменно с высоты седла спросила другая всадница, юная блондинка с
персиковым румянцем и жестокими губами.
свободу, то почему вмешиваетесь в чужой семейный раздор? Вам не кажется, что
вы тем самым ограничиваете свободу двоих во имя каприза одной? Не слишком ли
это по-женски?!
блондинку.-- Но свобода вершить насилие -- единственная, достойная
ущемления...-- Затем она спросила, обращаясь к Николь: -- Милая, может быть,
вы хотите уйти с ними? Если так, то мы оставим вас.
они меня всю жизнь держат в параличе!
ударил его по руке, и луч ушел в землю, образовав круг поникшей травы --
клеймо осени на нежной щеке июля. Первый сомуж, охнув и выронив оружие,
схватил второго за шиворот; Золтан с размаху влепил Карлу-Хендрику
пощечину...
то сворачивались, показывали изнанку листья. Лист, похожий на маленькую
гитару, будто в поисках убежища, прильнул к локтю Николь.
раструбы стволов.-- Не воскрешайте время ярости, столь любезное мужчинам.
Убирайтесь вон!
взгляд на Николь. Но та была занята раскричавшейся Сусанной...
Клариндой.
усердно баюкая заходившуюся воплем дочурку. Тогда Кларинда коснулась лобика
Сусанны пальцами, подобными стали в шелковой оболочке, ласково и уверенно
погладила девочке веки, и та крепко уснула. Николь счастливо засмеялась и
схватила руку Кларинды, чтобы поцеловать, но амазонка не позволила.
ее оленьих глаз, где еще искрами дрожал испуг.-- Ты в краю подлинного
равенства -- не по праву рождения, но по праву тех, кто рождает.
посевов селению. Сусанна спала, словно чувствуя вокруг себя добрую и
непоколебимую защиту... Десяти минут не прошло, как Николь рассказала новым
подругам нехитрую свою историю: жизнь в старозаветной парной семье,
деспотичный отец и безвольная мать... растущее год от года желание иначе
построить свою судьбу... цепь неудачных увлечений, затем Карл-Хендрик,
поначалу страстно влюбленный и бесконечно предупредительный... возвращение
Золтана, первой девчоночьей любви Николь... терзания, попытки разорваться
между двоими... наконец, встреча втроем и решение создать расширенную семью.
Казалось бы, все прекрасно: у нее два ласковых, преданных сомужа, сразу и
семья, и компания друзей. Но Карл-Хендрик скоро проявил черствость, стал
домашним тираном... более молодой и внушаемый Золтан сделался его копией...
то, что было едва терпимо в одном, превратилось в пытку из-за удвоения... и
вот, после ужасной, противоестественной сцены, которую Николь не может
вспоминать без слез, она схватила малышку, и... Теперь они здесь. Хорошо,
что за день до этого Ннколь по какому-то наитию вывела на принтер своего
видеокуба очередное воззвание амазонок!
ответила Кларинда, придерживая рукою низко нависшую ветку тополя и пропуская
всех вперед.-- Один муж, два мужа; лебединая верность или ежедневная смена
партнеров -- каждая женщина чувствует, насколько ее антипод грубее сработан,
чем она сама... Кстати, что ты умеешь делать?
смущенная этим неожиданным вопросом.-- Моя склонность годится для больших
орбитальных станций. Мы жили на Кристалл-Ривьере, и я занималась
гидропоникой и аэропоникой...
что ее клубнику, выращенную без земли и воды, в среде питательных газов,
велели скопировать Распределителю и подать на стол миллионы людей... но его
могло бы прозвучать, как похвальба, и она смолчала.
которую звали Эгле, лукаво добавила:
это?..
Аннемари, молчаливая, коренастая, словно борец, с недобрым квадратным лицом.
Кларинда усмехнулась дружески и проговорила с нажимом, точно утверждая некий
постулат:
Изливаясь к подножию горы, он превращался в густо заросшую топь. Копыта
зачавкали, проваливаясь... Дальше, за насквозь выгоревшей от молнии ивой,
начиналось поле озимых, выбегали навстречу любопытные васильки. Поселок
вился к сплошному массиву садов, из которого вставали островерхие крыши и
прозрачные купола.
ни едкого слова. Не то, чтобы Гита мне потакала или исполняла каждое мое
желание -- хотя она и называла себя моим "зеркалом". Чаще бывало даже
наоборот: я ловил себя на том, что послушен, как палец. С шуточкой, с
поцелуем наставница моя умела направить меня по тому пути, какой считала
нужным, и при этом у меня не исчезало щекочущее чувство радости.
радушно, тем более, что она могла сразу войти в доверие даже к самому
подозрительному человеку. Только бабушка Аустра, не изменяя своей обычной
блаженно-просветленной приветливости, заметно лишь для меня отводила взгляд
и поджимала губы. Она не слишком одобряла любовное наставничество, считая,
что начало интимной жизни должно совпадать с началом подлинной любви, от
которой рождаются дети.
золовкой моей двоюродной сестре Марите. Эва у нас медиевист, знаток
рыцарских времен, и ко всему, что случилось после тринадцатого века,
относится без восторга... Однажды за обедом, в присутствии целой ветви
родственников, Эва с топорной прямотой заявила, что просто не понимает, как
можно изгнать из жизни таинство первых ласк, робкого сближения влюбленных и
заменить его каким-то профессиональным обучением: "Цинизм, которому нет
равных!" В ответ моя Гита, сразу став острой, как бритва, сказала, что все
хваленое "таинство" часто сводится ко взаимному мучительству двух
сексуальных несмышленышей, а цинизм -- это достояние тех, кто не прошел
науку любви, не понял высокой одухотворенности Эроса...
не повторялись, дни в Большом Доме мы проводили мирно и безоблачно. Я тоже
смог кое-чему научить свою наставницу. Например, она понятия не имела, как в