Мефодий взвесил в ладони свой приборчик и медленно протянул его мне. - Как
ты смотришь на предложение чуть-чуть прокатиться? Лет на пять.
почему не добавить к ним еще пяток? Знаешь, мне это только сейчас пришло в
голову...
за что там ее обычно берут? Да черт с ней! Короче, хватит ждать! Зачем
стоять в очереди, когда можно зайти с черного хода!
двадцатипятилетнего, это несложно.
один раз машинка дальше чем на двадцать лет не перемещается, и этот прыжок я
уже совершил. Теперь ее можно использовать снова. Следующий ход - твой.
младшенького. В этом и заключается проблема. С тобой у меня гораздо больше
общего, чем с ним, - тот, молодой, еще толком не обжигался. Нет, он меня и
слушать не станет.
вспученную клеенку.
оценивающим каждый поступок по шкале "красиво - некрасиво". Нет, не каждый.
Случай с Людмилой показал, какой поганенький человечек жил в правильном,
рассудительном мальчике.
вообще дела иметь не нужно. Сходишь в "Реку" сам, а ему как-нибудь
объяснишь, желательно попроще. И знаешь что? Не доверяй ему, Миша. Поверь,
мне издали виднее. Он непредсказуемый. Чистоплюй с замаранной совестью - это
страшно.
пройдет. Это, Миша, хорошо. Ну? - спросил он требовательно.
тысячи первый год и отнесешь их в издательство. Встретишься с сопляком,
который еще не расстался ни с Аленой, ни со своими детскими идеалами, и
предупредишь, чтоб готовился к грядущему успеху.
свои плюсы.
глазах отблески той самой тоски, что до сих пор ныла у меня в груди.
Маленькая, но неизлечимая болячка.
нам ни к чему.
три часа от настоящего. Это ее погрешность.
через шесть часов тебя не будет, я начну волноваться.
проверил, все ли я запомнил, и снова принялся за объяснения.
глаза. - Я надеялся, мы играем в открытую. Нет?
Полгода до весны две тысячи второго.
со стороны. На Алену хочу посмотреть.
Ташковым? Куда ты его денешь?
Только быстро, пока я не передумал.
решался: все они выглядели сиюминутными и несерьезными, а спросить хотелось
о чем-то важном.
спрошу. А что касается Миши... Миши-младшего... Подходит такое определение?
Хорошо бы его спровадить к Люсе на ночку-другую. Имея железное прикрытие в
виде самого себя, он не откажется. А я его заменю. И постараюсь разобраться
с Аленой. Про рукописи я ему сразу говорить не буду, пусть сначала
замарается. Когда у него болит совесть, он перестает сопротивляться.
по щеке, но осекся, и его ладонь замерла на полпути.
неуютно.
Пришлось оставить его на кухне, забрав только дискеты. Ключи я прихватил с
собой, а Мефодию на всякий случай выдал второй комплект.
распорядился я. - Здесь тебе не будущее. Латиносы, вьетнамцы...
всматриваясь в скатерть.
развода мне пришло в голову, что сны могут иметь какое-то значение, и я стал
их записывать. За два года я заполнил около восьмидесяти страниц, и ни одно
из видений не повторялось. И слава богу.
совершенно не о том. - Значит, просто нажать на кнопку и сделать шаг вперед?
двоих, - повторил Мефодий, показывая букву V из указательного и среднего
пальцев.
означал нечто несоизмеримо большее.
***
меня разыграли. Несколько минут назад я поднялся на последний этаж и
прислушался, не шуршит ли кто за дверью, собираясь выходить. Потом,
вглядываясь в мелкие цифры на табло, набрал длинную строку:
2001.09.20.21.00. Жадно, как, наверное, бывает перед расстрелом, выкурил
сигарету, погладил пальцем квадратную ребристую кнопку и, затаив дыхание,
нажал.
обозначающего границы времен. Разве что сумерки, протиснувшиеся сквозь
пыльное окошко, заметно сгустились, сделав темно-серые стены почти черными.
И еще - неуловимое колебание воздуха, такое возникает над асфальтом в жаркий
летний полдень.
оставленные ими же на ступеньках, обтянутые дерматином стальные двери,
пялящие наружу выпуклые глазки, - все находилось на своем месте. Каждая
замеченная деталь тут же всплывала в памяти. Любая царапинка на перилах,
паутинка на потолке навязчиво пыталась со мной поздороваться, намекая на
давнее знакомство.
надпись "Димон", вырезанную в пластике с аккуратностью, достойной уважения,
заделали, да так, что и следа не осталось. При других обстоятельствах эти
мелочи ускользнули бы от внимания, но сейчас они отозвались в голове тугим
набатом бешеного пульса.
улицу, словно ожидал увидеть там что-то страшное. И я не ошибся. Напротив
дома, на том месте, где взгляд привык упираться в строящуюся башню, зияла
плешь пустыря. Ощущение было таким, точно нога, нацеленная на ровную
поверхность, провалилась в яму.
поздоровался, но она не откликнулась.
которую люди и их четвероногие друзья успешно превращали в помойку. Лидия
Ивановна, помолодевшая, как ей и полагается, на пять лет, меня не узнала.
Естественно, ведь сейчас мы с ней проживаем в разных концах Москвы.