клинической смерти, вливают чужую кровь, чтоб спасти, пересаживают внутренние
органы - все потом гибнут вместе с душой. Они как утопленники или самоубийцы...
Ведь Миля все равно когда-нибудь умрет, например, от старости... Ты не
пожалеешь об этом?
дрожал от нетерпения.
взгляд пронзительным; он в в самом деле что-то видел...
парень...
вольере, однако сторожевая и чуткая Люта отчего-то помалкивала. Кто-то
взволновал их, встревожил, но судя по голосам, лаяли они не на человека. Мало
того, обычно визгливая Гейша, словно откашлявшись, завыла баском.
что это невозможно. Поскольку она мертва, понимаешь? И нет такой силы у меня,
чтобы снова вдохнуть жизнь.
смеялся от предвкушения счастья. Люта сидела там же, где была привязана - у
"шайбы", и помалкивала, пугливо забившись в чертополох под стеной.
утробный вой и потому, обернувшись назад, сказал в темноту:
зеленое свечение глаз. Милю вносили, как и положено, вперед ногами, и потому
она лежала сейчас головой к выходу, тело ее пульсировало, а над ним стоял волк
и, вскинув морду, пел торжественную песню.
неведомая, конвульсивная сила вытолкнула его наружу, швырнула на жесткую землю
и в первый момент, неподвижный, больше похожий на сгусток крови и слизи, он
оказался под солнцем, в мире, который давно и отчетливо чувствовал сквозь
материнскую плоть. Он сделал первый вдох, и нестерпимая огненная боль разлилась
по телу, толкнулась в слабые конечности и опалила голову.
собой пуповину. Не заскулил, ибо не обрел еще голоса - лишь тяжело задышал,
вгоняя в себя жгучий воздух, и вскинул ушастую, большую голову. Он был еще
слеп, однако яркий свет и сквозь плотно закрытые, спеченные веки показался
таким же палящим и болезненным, как воздух, и не было в этом только что
обретенном мире ничего веселого и радостного!
обычного волчонка - достал его головы, стремительно и нежно пробежал по глазам,
влился в пасть, ноздри, потом в уши, освобождая от сохнущей крови, мягко
скользнул по шерсти, и происходило чудо - боль снималась от малейшего
прикосновения, и на смену ей вливались сила и ощущение восторга. Сам того не
ведая, он издал первый звук, напоминающий еще не звериный рык - тихое,
довольное урчание, прижимался к языку, подставлял шею, бока, затем,
перевернувшись на спину, раскинул лапы, отдавая матери живот. Мать пока что
состояла из одного этого языка и представлялась спасительным ласковым
существом. Одним движением она усмирила огонь в груди, и он уж было расслабился
от блаженства, как язык подобрался к пуповине и тут обнаружились материнские
зубы. Острая, содрогающая боль вновь пронзила его, подбросила вверх, и в
следующий миг он ощутил свободу.
он всецело погрузился в существующий мир: в одночасье открылись слух и
обоняние. Вылизанный, но еще мокрый, на неустойчивых лапах, он стоял на земле,
явленный из небытия, и вкушал первые прелести жизни. Вокруг были плотные
заросли крапивы и сухого, прошлогоднего малинника, выросших на дне ямы, под
ногами битый кирпич, уголь и ржавое железо - все, что осталось от разрушенного
человеческого жилья. Так что в первые минуты жизни он вкусил запахи человека,
поскольку родился не в логове, а в старом подполе брошенной деревни. Он еще не
знал человека, но уже чувствовал его вездесущую суть, будто мир этот всецело
принадлежал только ему: в небе слышался воющий гул, откуда-то наносило едким,
смолистым дымом, и от слепящего низкого солнца летели частые, визгливые голоса.
виднелись люди с ружьями. Первенец не видел их, но почуял приближение человека,
поднял голову и внезапно обрел голос зверя- зарычал в небо, выдавая свое
местонахождение. И наверняка получил бы трепку от матери, но она в тот миг была
занята собой: раскорячив задние лапы, судорожно выгнулась, застонала и
произвела на свет еще одного звереныша. Осклизлый ком зашевелился на примятой
крапиве и тоненько заскулил. А вертолет между тем неторопливо наплывал от леса,
прибивая к земле траву мощным, сбивающим с ног потоком воздуха - мать не
дрогнула, лишь прилегла, вылизывая детеныша. Откуда-то сверху на первенца
свалилось нечто жесткое, стремительное и сильное, сбило на землю, чуть ли не
втоптало в сухую дресву. Потеряв ориентацию, он перевернулся несколько раз,
закатился в яму и, когда вскочил, - ощутил рядом присутствие еще одного зверя-
отца, вернее, его раскрытую пасть над собой. Он приподнял новорожденного за
холку, коротко лизнул, но только выпачкал, ибо кровь у него стекала с головы, с
выпущенного языка и мешалась с родовой кровью.
вылизывать раны на голове отца. Он зарычал на нее, и когда тень от ревущей
машины достала ямы, внезапно выскочил из крапивы и помчался вслед за этой
тенью.
приблизиться к яме, - переярки, ее прошлогодние дети, бродящие за родителями на
некотором расстоянии.
из обрушенного подпола, несколько раз свергался с трухлявых бревен, торчащих из
земли, пока не помог себе пастью, цепляясь игольчатыми зубами за корни трав и
примятый малинник. Вертолет плясал низко над землей, и с его борта хлестко
гремели сдвоенные выстрелы. Люди стреляли по кустарнику, по нагромождению досок
и бревен, вдоль старых, вросших заборов; они словно прощупывали свинцом землю,
пока не вытолкнули переярков на чистое место.
ринулся вдоль деревни, попал под выстрел сразу же, а другой, бегущий к лесу,
еще долго петлял по траве, резко меняя направление, и пал на самой кромке
березовой рощи.
переярков и пошли рыскать, выискивая матерого волка. А тот сидел плотно,
невзирая на выстрелы, прощупывающие любое возможное укрытие, и рев низколетящей
машины. Бесполезно покрутившись около получаса, вертолет вновь сел на чистом
взгорке, далеко от вынужденного логова, три человека из команды стрелков
спешились, остальные поднялись в воздух.
своим делом.
вдоль и поперек, лазили чуть ли не в каждые руины, оставшиеся от домов,
обследовали ямы, накренившиеся заборы, и вертолет чутко отслеживал все
действия, мотаясь над головами. И когда они приблизились к логову с волчицей,
матерый внезапно выскочил прямо на охотников и заставил их залпом разрядить
ружья, после чего пронесся между ними, сделал свечку и пополз в траву. Люди
закричали, круто развернулись назад, пошли добирать подранка. Их поддержали с
воздуха, гвоздя выстрелами землю и тем самым до смерти напугав земных. Они
залегли, замахали кулаками в небо, закричали, словно их бы там услышали. В
машине сообразили, что делают глупость, отлетели в сторонку, зависли, и тут
спрятавшийся в траве волк вновь сделал свечку и понесся к лесу. Люди пальнули
по разу ему вслед и побежали догонять, боязливо поглядывая на вертолет. Матерый
мелькал в сотне шагов от них, двигаясь зигзагами, появляясь то в одном, то в
другом месте, и создавалось впечатление, что бегут несколько зверей. Их
крестили выстрелами, но не прицельно, сходу и слишком азартно, чтобы попасть.
стоическим спокойствием, и едва слепой детеныш выполз к ней, как мать скинула
его обратно в яму.
безветрии трава между волчицей и бредущими цепью охотниками слегка шевелилась,
словно от дуновения приземленного тягуна, образуя белесую полосу. И из этой
полосы уходило все живое- порскали в разные стороны мыши, прочь уносились
мелкие птахи, и дождем сыпались кузнечики.
странный ветерок, вдруг исчез, в буквальном смысле провалился сквозь землю.
Двое других прошли еще несколько метров, остановились и забеспокоились. Крик их
стал тревожный, будто у потерявшихся детенышей. Потом они беспорядочно и резво
забегали, и теперь уже матерый, замерев у поваленной изгороди, стоял и взирал
на человеческую суету.
заброшенного колодца, откуда доносился слабый писк. Веревки у них не было, и
тогда люди сорвали провода с накренившегося столба, засунули их вниз, однако
спускаться по тонкой проволоке никто не решился. Увидев странную заминку на
земле, вертолет пролетел над их головами и пошел на посадку - почти рядом с
логовом.