Чтение 6–й страницы книги ~Гражданин преисподней~

- А что же вы сами, Феодосья Ивановна? Брезгуете мною?

- Отгуляла я уже свое. Трех парней и пятерых девок родила. Да еще каких!
Хватит. И так меня покойный игумен кобылицей называл. Ты, Кузьма, кстати, не
знаешь, что это за тварь такая - кобылица? Может, химера какая-нибудь?

- А почему вы меня про это спрашиваете?

- Ты же бываешь везде. Весь подземный мир прошел. - Слова "Шеол" светляки
принципиально избегали. - С разными людьми знался. Поговаривают, даже с
химерами общаешься.

- Это уж сказки! А кобылицей, как я полагаю, называли самку коня. Были
когда-то такие животные. Вы-то ведь еще застали прежнюю жизнь. Должны коней
помнить.

- Нет, - покачала головой Феодосья. - Кошку помню. Птичку помню. В клетке
у нас жила. А коней не помню... Чем же таким эти кобылицы прославились?

- Плодовитостью. Любострастием. Еще круп имели весьма гладкий и обширный.
- Кузьма запустил руку под поневу и погладил задницу Феодосьи, хоть и пышную,
но со временем приобретшую форму скорее квадратную, чем округлую.

- Почеши, почеши, - благосклонно кивнула она. - У меня там намедни чирей
вскочил. Жирного, должно быть, перекушала... Ох, хорошо! Сразу в голове
просветлело. Сведу я тебя, пожалуй, с...

- С Фотиньей! - подсказал Кузьма, не забывший совет изгнанника. -
Сестренкой Меланьи Тихой. Очень уж она мне в прошлый раз по вкусу пришлась.

- Не паясничай! Истлела давно твоя Меланья. А Фотинья сейчас не в том
сроке, чтобы зачать. Сегодня у вас наследничка не получится.

- Сегодня не получится, мы назавтра продолжим. Стараться будем, - заверил
ее Кузьма. - Очень прошу вас, Феодосья Ивановна. Вот подарочек от меня примите.

Он сунул постельной свахе браслет, который не так давно снял со скелета,
подвернувшегося ему во Вдовьей пещере.

- Серебро... - Феодосья поднесла браслет поближе к огню. - Маловат мне,
правда... Да ладно, сгодится. Дорог не подарок, а уважение. Ты мне сзади левую
половинку еще почеши... Да не так, а с душой!

- Завсегда готов услужить. - Кузьма энергично заскреб пятерней по седалищу
Феодосьи. - Хоть левую, хоть правую. Хоть сзади, хоть спереди.

- Грабли у тебя еще слабые, чтобы меня спереди чесать. Тут особый искусник
нужен... - Она встала и ладонями разгладила свои одежды. - Ладно, пойду... Ты
здесь пока будешь обитать?

- Наверное.

- Тогда ожидай. Скоро придет твоя Фотинья.

Девица явилась даже раньше, чем это предполагал Кузьма, привыкший к
нерасторопности светляков. Поскольку она несла перед собой все постельные
принадлежности, включая перину, лица ее Кузьма сразу не разглядел.

В ответ на его приветствие девица что-то невнятно буркнула и, проследовав
в дальний угол, завешанный иконами, занялась приготовлением брачного ложа.

Насколько позволял рассмотреть тусклый свет плошки, со спины она была
очень даже ничего, хотя объемом уступала Феодосье раза в два.

- Тебя Фотиньей зовут? - на всякий случай уточнил Кузьма.

- Какая разница! - буркнула девица, взбивая подушку.

- Как - какая? - удивился Кузьма. - Надо же к тебе как-то обращаться.
Вдруг мне понадобится что-то... Или в разговоре...

- То, что тебе понадобится, ты и так получишь. А разговаривать мне с тобой
никакой охоты нет. -Закончив хлопоты с постелью, девица принялась расплетать
косу.

- А чего ты злая такая?

- Будешь тут злой... Не мой нынче черед, понимаешь? Я отдохнуть от вас
хотела! А тут тебя бес принес! Больно много мне радости от вашей любви. Спать
не дашь, да еще измочалишь, как тряпку.

- Такая твоя бабья доля.

- Не доля это, а мука бесконечная! Свинью к хряку и то раз в году водят. А
меня с тех пор, как титьки выросли, почитай, через ночь треплют.

- Понесешь - вот и оставят тебя в покое.

- Как же! И на брюхатых есть свои любители. И на малолеток сопливых. И
даже на старух. У нас ведь на одну бабу десять мужиков приходится. Да еще со
стороны некоторые вроде тебя наведываются. Попробуй услужи всем. Я ведь молчать
собиралась... Так нет, завел ты меня! - Девица стащила с себя кофту, под
которой, по обычаям светляков, было поддето еще три-четыре точно таких же.

- Десять на одну... Вам еще повезло, - усмехнулся Кузьма. - У
метростроевцев, говорят, сто на одну. И ничего, не жалуются.

- Правильно. У них мужики с мужиками живут. Греха не боятся... Слушай,
давай ложиться. Мне завтра на молебен спозаранку вставать да еще свиней надо
успеть покормить.

- Разве я против, - охотно согласился Кузьма.

- Светильник сначала погаси. Не собираюсь я перед тобой нагишом
выпендриваться.

- Сей момент.

Кузьма пальцем погасил фитиль. Свет он любил как редкое и экзотическое
удовольствие, но все важные дела предпочитал обделывать в темноте.

- Ты разве меня не помнишь? - спросил он, залезая под одеяло.

- Почему это я должна тебя помнить? - Давая ему место, девица отодвинулась
к стенке. - Разве мы с тобой раньше ложились?

- Я с сестрой твоей ложился. С Меланьей. Ты тогда еще малышкой была.

- Преставилась Меланья.

- Я знаю... Ты на меня, Фотинья, не обижайся. Мне Меланья тогда в душу
запала, вот я тебя и захотел.

- Тиной меня лучше зови, - сказала девица уже без прежнего озлобления.

Кожа ее на ощупь напоминала бархат, из которого были изготовлены самые
чтимые знамена метростроевцев. Хотя, по понятиям светляков, Тина считалась
довольно худощавой, Кузьма, давным-давно не прикасавшийся к женским прелестям
(сундукообразная задница постельной свахи Феодосьи была, конечно, не в счет),
сладко изумился тому, как много тут имелось всяких изгибов, складок и впадинок,
совершенно не свойственных мужскому телу.

- Ты это оставь! - Тина заерзала так, словно на нее напала орава голодных
клопов. - Ты дело свое делай. Я не идол, чтобы меня оглаживать, и не икона,
чтобы куда ни попадя целовать.

- Дурочка, я ведь ласкаю тебя.

- Не нуждаемся мы в ваших ласках, - ответила Тина, однако ее сопротивление
мало-помалу угасло.

Перевернув податливое и легкое тело на живот, Кузьма внезапно наткнулся на
изъян - спину и ягодицы Тины покрывали шрамы, такие глубокие, что в них
свободно помещался палец.

- Что это? - удивился Кузьма. - Тебя, похоже, плетью стегали!

- Если бы... Лучше сто плетей, чем одно такое приключение. Ты разве про
это от Меланьи не слышал?

- Нет.

- Скрыла, значит... У нее такие рубцы тоже имелись. Особенно на левом
боку. Да только, как видно, ты с ней руки не распускал. Не то что со мной...

- Кто же вас так изувечил?

- Химера проклятая. На свинарнике врасплох нас застала... Я тогда совсем
еще несмышленая была. Помогала, чем могла, Меланье. Вдруг вижу, выплывает на
нас из мрака что-то непотребное. Вроде как сеть, из стеклянных нитей
сплетенная. Ни головы, ни ног. Наваждение бесовское... Хорошо хоть, что между
нами кабаны оказались. Легла та сеть на них, но краем и нас с сестрой задела.
Кабаны даже хрюкнуть не успели, а на нас словно столбняк напал. Не можем ни
крикнуть, ни шевельнуться. Описались даже со страху... Сколько времени так
прошло и не упомню, а только стали кабаны на глазах усыхать. Высосала химера из
них все соки. Одни шкуры остались. Стало быть, и нам конец скоро... Жути
натерпелись - не приведи Господь! Руки бы на себя, кажется, наложила, да
отнялись руки. Спасибо мясникам, которые за кабаном явились. Спасли нас.
Изрубили химеру топорами, а что осталось - сожгли. Сама-то она хлипкая
оказалась, как студень. Нас водочными примочками да свиным жиром выходили.
Только шрамы на всю жизнь остались.

- Эта тварь чертовым пухом называется, - сказал Кузьма. - Или крапивником.
Подбирается всегда втихаря, не то что другие химеры. Пару раз и я с ней
сталкивался.

- Страшно небось одному по темным норам шляться?

- Привык... А оравой при лампадах жить разве не страшно?

- Тоже страшно. Каждому твой кусок поперек горла стоит, каждый тебя
подмять норовит.

- Вот видишь. Потому я и один... А сейчас помолчи. Не отвлекайся. Не до
разговоров мне... Пора к делу приступать. - Печальный рассказ Тины почему-то
еще больше раззадорил Кузьму.

- Не спеши... Так и быть, поласкай меня еще. Наши-то мужики на ласки
скуповаты. Наваливаются, как медведи. Потом вся в синяках ходишь.

- Это от страсти... Тут уж ничего не поделаешь... Природа...

- Ладно уж... Удовлетворяй свою природу, пока я добрая...

Немного попозже Кузьма зажег плошку и без помех рассмотрел все ее шрамы -
и ветвящиеся борозды, оставленные чертовым пухом, и глубокие оспины,
проделанные клещом-скоморохом, и следы укусов, которые нанес Тине один
ненормальный светляк, недавно изнасиловавший ее прямо в свином корыте (имя
насильника она держала в тайне, поскольку за такое преступление мужчин здесь
публично охолащивали).

- А у тебя ни единой царапинки, - с завистью сказала Тина, проведя пальцем
по его впалому животу. - Везучий...

- У нашего брата шрамов не бывает, - объяснил Кузьма. - Первая же
серьезная рана, которую я получу, будет и последней. Если химера не добьет, так
мох удавит. В тех местах, где я бываю, помощи ждать неоткуда.

- А вот до меня другие вести доходили. Будто бы ты с нетопырями знаешься и
они тебе как верные слуги служат. Верно это?

- Верно... - неохотно признался Кузьма (что же тут поделаешь, если
посторонние знают о твоей жизни гораздо больше, чем хотелось бы).

- Бр-р-р, - передернула она плечами. - Они же такие противные!

- Это как посмотреть, - возразил Кузьма. - Просто люди их раньше