Чтение 6–й страницы книги ~За право летать~

Депеша была сверхсрочная и зашифрованная одноразовым шифром, а не "Хорьком", которым пользовались обычно; шеф считал, что время от времени невредно побыть параноиком. Хотя все знали: даже если в руки постороннего попадут одновременно и шифровальная таблица, и шифровка, и даже исходный текст послания, это позволит ему продержаться в курсе дел Комиссии два дня максимум - до очередной смены таблиц. И даже если добыть целый блокнот - не спасает: есть ещё и скользящий алгоритм последовательности использования страниц. На тот случай, что злоумышленник доберется до алгоритма, существует несколько других хитрушек. По прикидкам, адекватно расколоть шифр "Хорек" с использованием мощнейших компьютеров прошлого в общем-то можно было, но работа заняла бы лет тридцать...

Несмотря на это, время от времени шеф прибегал к использованию одноразовых шифровальных таблиц.

Потратив полчаса на многократное переписывание цифирок и буковок, Адам получил наконец результат, прочел, перечел - и не поверил.

"Мерлин - Чингачгуку. Секретно, конфиденциально.

В дополнение к официальному заданию: нелегально изъять из массива тел два, мужское и женское, не старше двадцати пяти лет, без повреждений конечностей. Скрытно транспортировать совместно с "грузом-Х" в Петербург. К борту будет подан трейлер-рефрижератор № 018, сопровождающий - подполковник медицинской службы, женщина. Пароль: "Не обгорел, сметаной не намазать?" Отзыв: "Лучше коньяком". После выгрузки "груза-Х" тела оставить в рефрижераторе".

Далеко не сразу выйдя из ступора, Адам витиевато выматерился. Легче не стало.

Потом пришла хорошая идея: может, ещё раз расшифровать - и на второй раз получится что-то другое? Или запросить штаб насчет психического здоровья непосредственного начальника? После чего со службы сразу вышибут и выполнять это - Адам использовал новый витиеватый загиб - задание не придется?

Придется. Увы.

Теперь: как? Как он это себе представляет, Мерлин заскорузлый стоеросовый, меринос плешивый, архар безрогий редкой вонючести - Мартын, короче? Я под прожекторами спущусь в яму, с фонариком в зубах, подберу себе пару молодых симпатичных трупов, упакую и, распихивая спасателей, незаметно вылезу, а потом пешочком допру мешки на горбу до самого Эйлата? Или спрячу два трупака в вертолете под скамеечкой?..

Ругаться, однако, уже расхотелось.

Больше того: способ выполнить это идиотское задание был, причем способ простой и наглый. На всякий случай Адам дважды, закрыв глаза, представил себе схему работ: вниз соваться бессмысленно, это очевидно, а наверху... так.. вот здесь первичная санитарная обработка, то есть санитары вынимают труп из мешка, моют, заливают антисептиком и кладут в другой мешок, чистый; использованный мешок сжигают. Потом тело осматривает кто-то из патологоанатомов и если подозревает что-то странное, то отправляет труп на секцию или в лабораторию к Сигги; если же все обычно - то в заморозку. Пока ещё секций не проводилось: Стив и ленив, и осторожен, а второй патанатом, прилетевший вечером, мальчишка-румын, был только-только после колледжа и смотрел Стиву в рот.

Здесь же тела взвешивают, обмеряют - и заполняют своеобразный паспорт: номер, размеры, вес, цвет волос и радужки, отпечатки пальцев. После чего тело идет в глубокую заморозку и на хранение в рефрижератор.

То есть красть нужно где-то после первичной обработки (на всякий случай), но до патанатома. Из соображений безопасности площадка, где проводится обработка, вынесена довольно далеко за пределы лагеря, тела возят на глайдере. Тормознуть, водителю кольт в брюхо...

Бамбарбия киркуду. Шутка.

Адам снял трубку полевого телефона и попросил соединить его с принцем Халилем. Разумеется, через адъютанта. Срочно. Невзирая.

Принц не спал.

- Меня колотит, Липо, - сознался он, глядя на звезды. - Все должно быть как-то иначе. Это неправильно. Несправедливо. Будто бы они убили Аллаха и бросили его труп на перекрестке...

Адам не нашелся, что ответить.

- Как ты думаешь, - продолжал принц, - мы, люди, сумеем отремонтировать этот корабль?

- Нет, - сказал Адам. - Мы бы сумели, но не успеем. Через месяц-другой он начнет распадаться в пыль. Они так устроены, и мы не знаем, как отключить это приспособление... Халиль, я тебя позвал погулять...

- Значит, что-то случилось, - меланхолично констатировал принц. Пас был идеальным.

- Именно. Я ведь обещал тебя подстраховать в случае чего... Дело в том, что вокруг любого похищения почти всегда происходит та или иная хрень. Помимо стандартных процедур и общей дурной секретности. Когда хрень происходит, главное - знать, кто именно начал игру. Обычно это Коминваз или Комитет, редко - местные. Хотя - всякое бывает... В средствах никто не стесняется, понятно. Личной физической опасности подвергнуться ты вроде бы не должен, но подставить тебя могут легко, и тебе это не понравится... Извини за долгое предисловие. Короче. Надо, чтобы два трупа на самом деле исчезли и никто не знал, куда они делись. Чтобы не сошелся счет. Операцию эту затеял Коминваз, местные власти вряд ли рискнут что-то делать в обход тебя, и их мы можем пока проигнорировать, но вторая наша главная задача будет - не подставить задницы комитетчикам.

- Зачем? - коротко спросил принц.

- Чтобы нас не поимели между делом, потому что Комитет обязательно начнет собственную операцию - если уже не начал, хотя я об этом ничего не знаю. Сейчас и впредь: лучшая позиция для тебя - абсолютный нейтралитет и посильное сотрудничество. Это если тебе действительно нужен мой совет.

- Нужен, - помолчав, так же коротко ответил принц.

- Насколько хорошо ты представляешь себе стандартную процедуру обработки места инвазии?

- Все, что написано... В чем смысл игрищ, о которых ты говоришь?

- Добыча информации. Источник у нас, как ты понимаешь, один - марцалы. Очень скудный источник. Его все время приходится взбадривать какими-нибудь скандалами и головоломками. Потом аналитики делают выводы. А чтобы головоломка выглядела натуральнее...

- Понимаю. Хорошо, что трупы уже есть и их не надо делать из живых людей. Шучу. Ты уже занимался такими вещами?

- Ну... подобными.

- Это должно быть окутано тайной, да?

- Когда как. Все зависит от того, чего хотят аналитики.

- Ты посвятил меня в тайну только потому, что я новичок в этом деле и при этом твой друг?

- Нет, не только. Я хочу вывести из игры свою группу. Не исключено, что их будут допрашивать с "сывороткой правды" и полиографом...

- То есть помочь тебе должен я?

- Не должен. Но больше некому. Кроме того, в твоем контракте не записано, что тебя могут подвергнуть форсированным формам дознания...

- Ну да. Папа был бы против. Ты уже придумал, как мы будем действовать?

- Самым элементарным образом: остановим глайдер...

Владивосток, Россия

Дачный поселок - ей сказали название, но она тут же забыла его, зачем держать в памяти, когда и так записано? - лежал километрах в четырех в стороне от трассы, в уютном пологом распадке на берегу обширного пруда. К приезду экспертов уже была готова большая, метр на полтора, план - фотография, сделанная с километровой высоты, и на ней от руки проставлены номера домиков и фамилии их владельцев - которых успели к этому моменту установить. Все окружала толстая синяя линия оцепления, в действительности состоящая из тридцати двух милиционеров. Только сегодня к полудню должны были прибыть солдаты. Еще шестеро милиционеров с собаками бродили по окрестным лесам в поисках разбежавшихся в беспамятстве...

Крестиками на плане было помечено, где нашли тех, кого уже нашли. Таких набиралось двадцать четыре человека, из них пятнадцать - дети и подростки. Как обычно, те, кому до шестнадцати, ценились у похитителей не слишком высоко.

- Ты сначала к ним? - спросил капитан Виталий. Вита, продолжая жевать, молча помотала головой. Общение с "недопохищенными" отнимало так много сил, что на остальное их просто не хватило бы. Поэтому расспрос приходилось оставлять на потом, жертвуя возможностью - правда, маловероятной - заранее узнать что-то по-настоящему важное.

- Пусть они пока спят, - сказала она наконец. - Что это я ем?

- Такая соевая лапша. Нравится?

- Я думала - какой-нибудь папоротник. Или другая трава. Или мясное что-то... Забавно. Спасибо. - Она отставила в сторону чашку. - Я пошла. В общем, как договорились: каждые полчаса - выстрел, каждый час - два выстрела. Если через пять часов не возвращаемся, включаете сирену.

- А если не выходите на сирену?

- Ну, такого никогда не было...

Она встала, ещё раз на всякий случай проверила карманы. Нет, никакого металла не завалялось. Металл съедал половину чувствительности. Даже молния на джинсах заменена на капроновую и пуговица пластмассовая. И со шнурков железки срезаны...

Хватит. Это уже просто затяжка времени. Вперед.

Каждый раз она шла в зону, как в кабинет зубного врача. Знала, что больно не будет, вообще ничего нового не будет... но все сжималось.

Смешно: Ким приспособил Сережу под переноску тяжестей, а сам пошел налегке. Вот так и образуется свита...

Никакой четкой границы не было, но в какой-то момент сами собой стали поджиматься пальцы ног, и Вита стала смотреть вокруг одновременно и внимательнее, и рассеяннее, такой особый взгляд - как бы мимо. Акцент на периферическом зрении.

Поселок ей в общем нравился, непривычные полоски огородов с дощато-облупленными конурками, жалкий способ разнообразить меню, - а в основном просто дома с лужайками, качелями, вон даже с волейбольной площадкой, много деревьев и кустов, а огородных грядок мало, разве что клумбы с цветами... 'участки некоторые тесноваты, ну да это дело привычки...

Дома были и новые, и старые - наверное, перевезенные сюда из деревень, а то и из города: черно-бревенчатые, массивные, двухэтажные.

В низком свете стекла казались зеркальными.

Позади щелкнул выстрел, и тут же ещё один. Семь часов. Вита посмотрела назад. Оказывается, не так далеко они ушли...

Помощники держались позади неё шагах в десяти. Ким втыкал в землю вешки. Целую вязанку их тащил Сергей. Долгий, наверное, нам предстоит путь, подумала она и улыбнулась.

В кармане джинсов лежал окатыш красноватого янтаря, довольно большой, его удобно было брать в кулак, сжимать и поглаживать, от него исходило спокойствие. Окатыш ей подарил Лев Викторович Абрамович, Левушка, тот самый седоволосый, который завербовал её и... и все остальное. От которого она так многому научилась и так долго была в угаре.

...Она ни разу не была на его могиле. Не хотела видеть, где он лежит. Пусть лучше в памяти будет другое...

Стоп, сказала она себе. Не сейчас.

А про окатыш Абрамович однажды сказал, что он похож на эмбрион. Она потом долго не могла прикоснуться к янтарю... но с того момента стала относиться к Абрамовичу иначе, потом ещё более иначе... пока не порвала с ним. И тогда янтарь к ней вернулся.

В руке сделалось тепло. Потом это тепло поднялось до плеча, до шеи, растеклось по всему телу. И наконец стало можно думать ни о чем...

Теперь она воспринимала все окружающее так, будто к обычным органам чувств добавилось что-то еще... будто над головой скользила легкая птица, которая могла заглядывать за препятствия и клекотом сообщать что-то важное... и при этом с домов кто-то снял крыши, потому что птица заглядывает сверху и в дома... все это не совсем точно, потому что в измененном состоянии Вита не могла подыскивать сравнения, а в обычном - немного забывала детали.

Пусто было в поселке. Никто не заперся ни в этом домике, ни в этом, ни в том... Конечно, она "осмотрела" едва ли десятую часть домов, но предчувствие уже оформилось: вымели под метелку. Как в прошлом году в Греции. Как в позапрошлом в Перу.

Краем сознания она отметила, что вдали бухнул выстрел. Потом два подряд. Потом опять один. И снова два...

Пусто, пусто, пусто...

Пальцы вдруг непроизвольно сжались, и янтарь едва н6 выскользнул из мгновенно взмокшей ладони. Вита резко взмахнула свободной левой рукой. За спиной послышалось ровно на два "хрусть" больше, чем надо, - видимо, переводчик Сережа ещё не осознал, что команда "стоять" выполняется без промедления. Ладно, ерунда.

Ta-ак...

Спрятав янтарь в карман и встряхнув кисти, чтобы расслабиться, Вита, медленно поворачиваясь всем телом, стала вслушиваться. Хотелось закрыть глаза. Нельзя. Нужно не смотреть с открытыми глазами. Вот так. Вот так... здесь что-то есть... Она подняла руки, как бы ощупывая это "что-то". В ладони снова ударил жар - узкой направленной волной. Ни фига себе... Она ещё немножко покачала головой, фиксируя точное направление. Ага, вон там: кусты лимонника, высаженные полукругом, огораживают плетеные качели...

Вита обернулась к застывшим неподвижно парням - Сергей замер, удерживая вешки в обнимку, - прижала палец к губам и жестом показала: садитесь и ждите. Затем сошла с дорожки и медленно двинулась к кустам. Очень медленно, прислушиваясь к ощущениям. Непосредственной опасности не было, а вот что было... Сравнить не с чем.

Около низенького, по колено, заборчика, обозначавшего границу дачного участка, она остановилась. Достала из сумки "подозрительную трубу", папин подарок на самый первый "круглый" день рождения, никакого металла, дерево, пластмасса, стеклянные линзы... кто бы мог подумать, что вещь пригодится всерьез? - и долго-долго всматривалась в траву у качелей.

Когда она - по своим следам - вернулась к ребятам, на лице её было выражение глубокой задумчивости.

- Эвита Максимовна, садитесь! - жизнерадостным шепотом пригласил Ким, сдвигаясь на краешек расстеленной куртки.

Она опустилась на землю и тяжело привалилась к плечу Кима. Тот опешил.

Приблудившийся переводчик таращил глаза, распираемый вопросами. Вита достала свой старый кожаный портсигар, выудила "верблюдину", Ким чиркнул спичкой... Она не любила себя курящую, но другого выхода уже не было: лучший способ быстро и безболезненно успокоить нервы, это во-первых, а во-вторых, бросив, она немедленно начинала полнеть, а пока не хотелось. Вытянув сигарету в четыре затяжки, она раздавила о землю окурок и повернулась к переводчику.

- Сергей, значит, вы хотите у нас работать?.. Это хорошо обдуманное решение, окончательное и бесповоротное? Понятно... Дима, дайте ему планшет. Пишите: я, фамилия, имя, отчество, год рождения, адрес... в присутствии свидетеля... передайте планшет Киму, он должен написать сам... обязуюсь сохранять в тайне любую информацию, связанную с моей служебной деятельностью, а также все мои умозаключения по этому поводу. Я отдаю себе отчет в том, что в случае нарушения этого обязательства я буду подвергнут принудительной изоляции или любым другим процедурам, признанным необходимыми исполнительной коллегией Комиссии по инвазии при Организации Объединенных Наций... можно сокращенно: Ай-Си - английскими буквами... От себя добавлю, что коллегия такие вопросы автоматически возвращает на рассмотрение вашему непосредственному начальству и что процедуры могут быть... всякие. Вам это понятно? Подумайте... Ладно. Тогда - подпись. Я заверю. Вы поступаете в мое распоряжение и открывать рот в ближайшее время будете только по моему приказу...

Она отняла у него ручку, расписалась и вытащила чистый лист.

- Сейчас вы вернетесь на исходную. Ким, сколько мы прошли? Шесть километров? И где мы сейчас? Ясно... Так вот, Сергей, боже вас упаси уйти в сторону от вешек, особенно если покажется, что можно срезать путь. Потом не вернетесь... Мне нужны палатка, обогреватель, одеяла - мягкие, желательно пуховые, - простыни, еда, вода - хотя бы на сутки. Все это придется переть на себе, никаких помощников. Теперь внимание. Вот это, - она протянула записку в несколько строк, полная абракадабра, кроме кода связи, - должно как можно быстрее уйти в Санкт-Петербург. И только туда. Доведите до сведения господ милицейских начальников, что штабным шифровальщикам лишняя тренировка в данном случае будет очень и очень вредна. Что-нибудь повторить?.. Хорошо. Еще одно. Воткните вон там штук пять красных вешек, чтобы на обратном пути не промахнуться. Когда вы до них доберетесь, двигаться будете очень тихо. А дальше этого места, - она хлопнула по земле, - вообще ни ногой. Все ясно?

Когда обалдевший переводчик скрылся из виду, Ким разлепил губы:

- Вы вызвали специалистов по контакту?

- В некотором смысле... - Она процедила это сквозь зубы и с заметным отвращением. - Это, Кимушка, дела почти семейные. Потом как-нибудь поговорим...

- Кто там?

- Пойдем посмотрим. Только очень тихо и без резких движений.

Они дошли до заборчика, перешагнули через него и мелкими шажками, часто останавливаясь, подобрались поближе к качелям.

В густой траве, примятой так, что получилось подобие гнезда, под стареньким бумажным одеялом - как раз таким, которое не жалко оставить на дачных качелях, - угадывались очертания двух маленьких тел, свернувшихся клубочками. Дима вопросительно обернулся к начальству, изобразил пальцами большие круглые очки. Так на их немом сленге обозначались Чужие. Нет, покачала она головой. Дети? - беззвучно спросил он и качнулся вперед. Жди, показала она.

Ждать пришлось не слишком долго. Дети - или кто там они были - чувствовали себя беспокойно и непрерывно меняли положение. И в какой-то миг один из тех, кто прятался под одеялом, вдруг резко приподнялся на локте и выставил голову наружу. Круглую голову с покрытым темно-серой шерстью лицом... к черту, лицом - мордой! - на которой ярко горели изумрудные глаза.

Очень холодно. Чуть теплее, чем темнота, но все равно холодно. Болит внутри - хочется есть. И пересохло - пить. Но это Он мог терпеть. Пока ещё мог.

Были другие холод и боль. Они росли изнутри и разламывали Его на части. Две части. Одна часть медленно сворачивалась внутрь себя, уменьшалась, уменьшалась, отдалялась, остывала... И ничего не чувствовала.

Он всегда был целым. Оказалось, что на самом деле его всегда было двое.

Он разломился на Себя и Второго. Все разломилось на сейчас и раньше. Он успел схватиться за это сейчас, а Второй - нет, Второй провалился в раньше, и даже дотронуться до него было нельзя - больно, больно, больно...

Наверное, надо смотреть, искать, бегать, пробовать - но для этого надо быть целым. Он не сразу понял это. Хорошо, что не сразу. Он ещё успел найти большое, тонкое, мягкое и спрятаться под него, и укрыть Второго. Стало лучше. Теперь Второй не видел сейчас, а значит, не убегал. Но и не возвращался.

Когда ты не целый - надо лежать свернувшись и сторожить. И терпеть: холодно, больно, сухо, горько.

Хуже всего - холодно.

Когда они добрались до Кимовой куртки, обозначавшей, по немому уговору, нейтральное пространство, Ким дал волю чувствам:

- Ну и чудовище!

- Ты что! - возмутилась Вита. - Это же котенок!

Ким заткнулся. Ему отчетливо припомнился случай из детства. Был у них в доме мастифф - здоровенная жуткого вида зверюга, не слишком хорошо обученная и нервная, какой-то сбой в генах. Хозяева даже намордник старались на него не надевать, чтобы не нервировать тонкую звериную душу, а на упреки соседей отвечали, что он и без зубов кого угодно заломает. И вот к этому-то чудищу однажды, вывернувшись из маминых рук, выкатился прямо под ноги трехлетний колобок с бантиками, вцепился в черную шерсть и восторженно завопил: "Мама, мама, хочу такого же хомячка!"

Котеночек...

Ким выслушал инструкции и под напутствие: "Вешки не забудь, патриций!" - двинулся к ближайшему дому.

Было до него минуты три - на глаз. Ким добирался добрых четверть часа, изо всех сил стараясь удерживаться на прямой. Когда дошел до крыльца и оглянулся, скользнув взглядом по ярким навершиям вешек, решил, что такую траекторию мог бы соорудить разве пьяный в доску дождевой червяк. Удивляться было нечему, но бессмысленное глухое раздражение временами накатывало.

Дом был звонко, стеклянно пуст - как аквариум. Ким уже насмотрелся этих сухопутных "Мэри Седеет", с надкушенными бутербродами, накрытыми столами, недопитыми стаканами со следами пальцев и губ, заломленными страницами книг, выпавших из исчезнувших пальцев... Здесь вот, в углу, в кресле, комом лежало вязанье с торчащей неестественно. вывернувшейся спицей. Соскользнувший клубок коричневой шерсти откатился в сторону примерно на метр и уткнулся в стену. Вот тут, наверное, и сидела - бабушка? мама? тетка? - женщина, любившая покачаться на плетеных качелях...

Ким оборвал нитку и поднял клубок. Свободной рукой свернул вязаное полотнище, закатав спицы внутрь, и украдкой сунул за спинку кресла. Сразу стало легче. Он поискал взглядом. Полиэтиленовый пакет. Плохо, хрустит, но сейчас сойдет. Сунул клубок туда и двинулся в глубь дома.

Вдруг захотелось прихватить с собой вешки. Он поколебался, обругал себя трусом и перестраховщиком... И вспомнил, как фрау Гофман - так её часто называли за глаза, не различая в немецком "фрау" и "фройляйн", - заставила его собираться в первый для него поиск. Еще как бы тренировочный - они шли замыкающими после опытной пары поисковиков, так, обвыкнуться, оглядеться - и должны были вернуться часа через два, описав короткую дугу примерно на треть зоны контакта. Все шло как по маслу, вот только полный энтузиазма Ким с полдороги, размякнув, принялся ныть. Зачем, мол, столько с собой тащить - рюкзак, комплект выживания, хрена в ступе да ещё дрова эти, для топографических идиотов. Вита долго слушала молча, пока они не выбрались на довольно широкую ровную площадку - дело было в холмах недалеко от Белгорода, - остановилась и приказала оставить весь ненужный груз и сгонять до во-он того дерева, стоявшей наособе кривой березы.

Он и пошел. Со щенячьей радостью от того, что движется наконец налегке.

Сначала пропала из виду береза. Тут же - едва он оглянулся - исчезла Гофман. На ровном месте. Ким дернулся обратно, заметался было... Но быстро сообразил сделать то, благодаря чему не вылетел-таки из Ай-Си без права восстановления: сел на землю, вцепился в траву руками и так и сидел, размеренно и глубоко дыша, пока Вита не отыскала его, пользуясь своими не совсем обычными способностями. Потом, отпаивая напарника коньяком из маленькой плоской фляжки, она объясняла, что найти его ей было нетрудно, а вот чтобы дойти, пришлось потрудиться. Поскольку таскать тяжести ей категорически запрещено, она трижды возвращалась за новым пучком вешек к брошенной вязанке. Трижды.

Вот после этого она и стала для Кима Эвитой Максимовной, чьи инструкции следовало запоминать дословно, а команды выполнять мгновенно.

Странная штука - терпение. Для того чтобы погулять в отдалении, подумать, просто полежать, поджав ноги, на замечательной Кимовой куртке, его не хватило. А сидеть двадцать минут не шевелясь - сколько угодно. И Вита сидела - молча, неподвижно и доброжелательно. Одеяло было в десятке шагов - под ним что-то вздрагивало, ворочалось, иногда обозначались мерцающие зеленые искры - но дальше дело не двигалось. Тогда Вита осторожно достала флягу с водой, отвинтила пробку и взболтнула.

Есть! Одеяло рвануло на звук, оставив позади свернувшееся в тугой клубок тельце. Раздался тоненький писк. Одеяло заходило ходуном, с грехом пополам попятилось, сминаясь, и вернулось на прежнее место.

Надо было начинать все сначала. Вита набрала воздуху - и очередной порции терпения. Смотрим фильм про дачу. Куст, одеяло, средний план, стоп-кадр... который без предупреждения сменился рапидом: тот, кто прятался под одеялом, вдруг оказался снаружи, одним гибким промельком скользнул вперед - и замер в двух шагах, не мигая уставившись на фляжку.

Огромные зеленые глаза. Почти круглое лицо с острыми подвижными ушами - треугольными, как у кошки, но расположенными ниже, почти как у человека. Почти человеческий рот - с губами - и плоский кошачий бархатный нос. Тело, покрытое плотной дымчато-серой шерсткой, скорее кошачье и, похоже, с фантастически подвижными суставами: Вита не удивилась бы, если бы этот звереныш выпрямился во весь рост. Сейчас он стоял сгорбившись, на трех лапах, приподняв четвертую - переднюю, - то ли готовясь ударить, то ли просто на всякий случай.

Лапка была страшненькая - шестипалая, с тремя огромными кривыми когтями на внешних пальцах и утолщенными суставами пясти. Большой, указательный и "средний" (или как в этом случае говорить-то?) были почти человеческими - безволосыми, с плоскими толстыми ногтями.

Зубы зверь не показывал. Было бы с кем побиться об заклад - Вита поставила бы на комплект всеядного, как у любого примата. Не мог этот котенок быть хищником. Она бы почувствовала, если бы её воспринимали как "еду". Малыш излучал растерянность, голод и жажду. Любопытство. Настороженность. Боль.

Удержав рвущийся наружу глубокий вздох, Вита плеснула в ладонь воды и медленно протянула "чашечку" перед собой. Вода медленно сочилась меж пальцев, капая на землю. Звереныш жалобно пискнул и тоже протянул лапку чашечкой. Прежде, готовясь к защите, он поджимал три внутренних, "человеческих" пальца, а теперь поджал внешние, с когтями, чуть отведя их в сторону. Вита вылила воду на безволосую ладошку, и котенок, разбрасывая капли, поднес лапку ко рту и жадно облизал. И придвинулся ещё на полшага.

Вита протянула ему флягу, осторожно наклонила, чтобы показать, как течет вода. Малыш понял. Он оказался сообразительнее, чем думала Вита: стал потихоньку лить воду на ладонь и быстро слизывать...

Он не знал, кто этот Большой-теплый, никогда таких не видел, только похожих, издали, когда все разломилось, но они не были теплыми. Этот был. К нему притягивало, даже издалека. И пить. Да, Большой-теплый не дразнился, он принес пить! Дал пить! Много!

Резь в животе затихла. От неожиданности он чуть не уснул, но тут с новой силой накатила волна боли Второго, и он успел очнуться и удержать ту штуку, где пить. Напоил Второго - плохо, но напоил. Остаться рядом не смог - больно. Больно и холодно.

Когда нагруженный Ким выбрался к красным вешкам, перед ним предстала совершенно идиллическая картина: на его куртке, свернувшись двойным клубком, лежали Эвита Максимовна и когтистое чудовище, казавшееся теперь маленьким и нестрашным. Вита поглаживала круглую ушастую голову, а зверь... Ким не поверил своим ушам.

Зверь мурлыкал.

Глава четвертая.

СТАРИК

20 августа 2014 года Санкт-Петербург, Россия

Шел незаметный дождь. Казалось, что стекла окна просто тают и каплями стекают вниз. Изнутри стекло запотевало от дыхания. По этой матовости кончиком мизинца Адам нарисовал автопортрет. Потом стер его рукавом.

Шагов подошедшего врача он не услышал. Пол в коридорах был залит чем-то тускло-желтым, полупрозрачным, пружинистым.

- Пойдемте, - сказал врач.

Адам соскользнул с подоконника, поправил светло-зеленую накидку. От неё пахло поддельной химической карамелью.

- Он в сознании? - спросил Адам.

- Если это зачем-то называть сознанием...

Врач был раздражен и очень недоволен. Адам не стал выяснять, чем именно.

Навстречу им по коридору пробежала плачущая девушка в форме Космофлота. Адам посмотрел ей вслед.

- Пять минут, не больше, - сказал врач, открывая застекленную дверь. - Вам ясно?

- Не надо так со мной разговаривать, - сказал Адам. - Мне не меньше вашего жалко парня... - Он хотел добавить, что Александр Смолянин приходится ему кем-то вроде племянника, но вдруг передумал. - Просто кое-что я должен у него выяснить как можно быстрее. От этого зависят многие жизни. Может быть, и ваша. Или ваших детей.

- У меня нет детей, - сказал врач и повернулся спиной. - Еще не хватало... Ладно, идите, - бросил он. - Но когда я скажу: все - вы встанете и уйдете.

Адам промолчал.

Койки в палате было две, но вторая пустовала. На двух подушках, безвольно завалясь набок, полусидел-полулежал истощенный и очень старый мальчик. Адам почувствовал, как внутри становится пусто и холодно и в этом холоде и пустоте дрожит натянутая мокрая жилка...

Попискивал монитор - очень часто и не слишком ровно. Из двух капельниц что-то вливалось в вены мальчика: жидкость голубовато-прозрачная и жидкость белесая, опалесцирующая.

Адам медленно подошел к кровати и сел на больничный клеенчатый стул. Стул ещё не остыл.

- Здравствуй, Саня, - сказал Адам. - Лейтенант Смолянин.

Глаза лежащего медленно повернулись в его сторону. Адаму показалось, что он слышит это движение: вязкое, производимое с усилием... так проворачивается древний застоявшийся механизм...

- Поздравляю с наградами, лейтенант. Орден Святого Георгия-Победоносца от российского правительства и медаль Серебряный щит от ООН. Немного окрепнешь...

Губы лежащего шевельнулись. Адам не столько услышал, сколько угадал:

- ...недостоин... потерял...