Чтение 6–й страницы книги ~Золотая лягушка~

-- Мне, как заснул, тут же стали сниться всякие гробы, могилы да покойники, -- признался Мисаил. -- А когда мертвец вылез из гроба и схватил меня за горло, то я так завопил, что тут же проснулся.

-- А мне приснилось, что меня живьем закопали в гробу, -- добавил Антип. -- Нет, лучше уж вовсе не спать!

-- Да уж, путешествовать на сон грядущий по гробницам -- не самое приятное занятие, -- посочувствовал Дубов. -- Но работа -- лучшее лекарство от ночных ужасов.

-- Что за работа? -- заинтересовались скоморохи.

-- Мы пойдем на кладбище...

-- Опять?!! -- чуть не хором взвыли Антип и Мисаил.

-- Нет-нет, в гробницу на сей раз не полезем, -- несколько успокоил их детектив. -- Мы займемся наружным наблюдением.

-- А это еще что за непотребство? -- насупился Антип.

-- Это значит, что нам с вами, не спускаясь в склеп, нужно будет выяснить, каким образом туда попадают только что сделанные монеты, -- объяснил Василий. -- Я достаточно ясно выражаюсь?

-- Достаточно, -- вздохнул Мисаил. -- Ну что же, на кладбище, так на кладбище...

***

Войдя в царскую залу, Серапионыч увидел, что на сей раз Дормидонт Петрович просматривает какие-то бумаги. Некоторые он не глядя подписывал, а некоторые пробегал и откладывал в сторону.

-- А, эскулап, -- усмехнулся царь, подняв взор от бумаг, -- проходи, проходи. Не стесняйся, усаживайся... Челобитных всяческих пруд пруди, -- проворчал он, откладывая очередную бумажку, -- ну прям как малые дети. Тятя, дай то, тятя, дай се. Самим надобно жить и своим умом. Верно я говорю, эскулап?

-- Если ваши подданные своим умом жить научатся, то зачем им будет нужен царь? -- протирая пенсне платочком, в свою очередь спросил Серапионыч.

-- Э нет, братец, -- тут же отвечал Дормидонт, -- царь им всегда нужен будет. Для того, чтоб на него можно было все свалить. Я вот, мол, пьяница и лодырь, и царь наш батюшка такой же, как я, дурень, только он в царском тереме живет, а я в избе с худой крышей. Кто виноват? Конечно, царь!

-- Но мне всегда казалось, Ваше Величество, -- осторожно начал Серапионыч, -- что правители для того и существуют, чтоб заботиться о своих подданных. Чтоб они не жили в избах с прохудившимися крышами.

Царь небрежным жестом смел все бумаги со стола и выставил на него графин и рюмки.

-- Выпьем! -- сказал он мрачно.

Выпили. Посидели, смакуя ласковое тепло, растекающееся по телу.

-- Да брось ты, эскулап, -- в конце концов нарушил молчание царь. -- Ну не полезу же я крыши дырявые латать, право слово. Сам человек токмо свою жизнь строит. Если он человек, конечно, а не быдло какое-то. Наливай, эскулап, по второй.

Снова выпили. Посидели.

-- Я ж раньше добрый был, -- усмехнулся царь, -- то бишь дурак. Помогал всем, как мог. От чистого сердца, вот те крест! -- При этом царь быстро перекрестился. -- Так однажды надо мной бояре так смеялись... И поделом мне, дурню. А вышло вот как. Шел один боярин по улице и видит -- мужик сидит возле своей избы да семечки лузгает. А на избе-то половину дранки бурным ветром, незадолго до того случившимся, посорвало. Ну, боярин-то и спрашивает мужичка: "Ты чего это сидишь, семечки лузгаешь, а крышу-то не чинишь?" А мужичок ему эдак весело и отвечает: "А зачем, мил человек, мне самому надрываться? Я вот челобитную царю отписал. На бедственный ветер сослался и, думаю, царь-батюшка деньгами мне поможет. А я на те деньги плотника найму, пусть он на крышу и лезет". И боярин тот рассказал эту историю остальным, и смеялись они надо мной, почитай, три дня, пока и до моих ушей эта история не дошла. Давай-ка, эскулап, еще по одной выпьем. За глупостью мою.

-- Если доброта уже стала глупостью, то выпьем за нее, родимую.

-- Постой-ка братец, -- насупился царь, -- и ты, никак, надо мной, понимаешь, смеешься?

-- Упаси бог, Ваше Величество, -- развел руками Серапионыч, -- я только имел в виду, что вы поступали правильно. Другое дело, что одни глупцы пользовались вашей добротой по-глупому, другие же глупцы над вами насмехались.

-- Ладно, выпьем, -- мрачно подвел черту царь. -- Хотя я думаю, что скорее были правы они, а я... -- Не докончив фразы, Дормидонт Петрович махнул рукой и резко опрокинул чарку в рот.

Вдруг входная дверь распахнулась, и в залу вбежала высокая и стройная девушка в длинном сером платье. Приглядевшись к ее лицу, Серапионыч увидел, что она вовсе не так молода, как ему показалось издали.

-- Опять выпиваешь, батюшка? -- с неодобрением произнесла девица, указывая на графинчик. -- Говорили же тебе все лекари и знахари, что пить вредно! Помрешь, и останусь я бедная сиротинушка...

-- Да ладно, Танюшка, не причитай, тут все свои, -- устало махнул рукой царь. -- Это вот лекарь, боярин Владлен. А это моя наследница, сиречь царевна Татьяна Дормидонтовна.

Серапионыч молча поклонился. А Государь, нахмурившись, обернулся к Танюшке:

-- Что ж ты, понимаешь, ходишь тут где не велено? Я тебя помиловал, в Симеонов монастырь не отослал, разрешил дома остаться, но с уговором, чтобы сидела в своих горницах и носу без особого зову не казала, а ты...

-- Как же, так я и стану в горнице сидеть, -- не осталась в долгу царевна, -- а ты тут будешь водкой заливаться!

-- Цыть, непутевая! -- Дормидонт в сердцах грохнул посохом об пол. -- Знаю я, зачем ты сюда, понимаешь, пожаловала! Надеялась Рыжего своего тут встренуть, али не так?

Серапионыч деликатно кашлянул:

-- Извините, дорогой Государь и дорогая царевна, у вас тут семейные дела начинаются, не дозволите ли мне вас покинуть?

-- Оставайтесь, боярин Владлен, -- тут же попросила Танюшка. -- Ведь батюшка же сказал, что тут все свои. -- При этих словах царевна хитро улыбнулась.

-- Ох, непутевая девка, непутевая, -- ласково вздохнул царь, -- вся в батьку... Ступай, эскулап, но завтра непременно приходи. Еще поговорим.

Серапионыч незаметно выскользнул из залы. Танюшка же с напором продолжала:

-- Батюшка, ну разреши ты мне выйти за Рыжего! Не сидеть же век в девках.

-- За Рыжего не выдам, -- отрезал Дормидонт. -- Не тот он человек, чтоб на царской дочке жениться.

-- А Григорий? -- не без ехидства подпустила царевна. -- За него выдать ты меня почему-то не отказывался!

-- Так Григорий -- он все же какой-никакой, да князь, -- объяснил царь.

-- Окстись, батюшка, да какой он князь! -- возмутилась Танюшка. -- Вурдалак он и больше никто. А Рыжего ты сам из темницы выпустил -- значит, не так уж он и плох!

-- А как же не выпустить, когда ты все уши про него прожужжала, -- возразил Дормидонт Петрович. -- И вообще, такова была наша царская воля. Хочу -- казню, хочу -- милую, понимаешь.

-- Ну так захоти дать нам свое родительское благословение, -- подхватила царевна.

-- За Рыжего не выдам, -- повторил Дормидонт. -- И вообще, понимаешь, отправлю-ка я тебя, дочка разлюбезная, в наш загородный терем от греха подальше. Все равно он пустой стоит...

-- Как -- в терем? -- опешила царевна.

-- В терем -- и дело с концами! -- вновь пристукнул посохом царь. -- А пущай попробует твой Рыжий хоть на версту к терему приблизиться, так я его, того-этого... Ладно, царевна, ступай. В дорогу готовься.

Низко поклонившись, Танюшка с покорностью вышла из залы, а Дормидонт, печально вздохнув, подлил себе в чарку еще водки.

***

При дневном освещении кладбище выглядело хотя и не слишком весело, но все же не столь мрачно, как ночью. По причине бездействия чудо-компаса, который, как известно, работал только в ночное время, Дубову и его спутникам пришлось довольно долго искать нужную гробницу. Она в самом деле выглядела очень старой и заброшенной -- ее стены и крыша заросли мхом, кирпичи кое-где обвалились, и некому было привести это массивное мрачное сооружение в лучший вид.

Кругом часовни вольготно раскинулись многочисленные могилы -- и более-менее ухоженные, и совсем заброшенные -- но теперь Василий знал, что прямо под ними находились многоэтажные лабиринты древних захоронений.

-- "Родовая усыпальница князей Лихославских", -- с трудом разобрал Антип полустершуюся надпись над входом.

-- Тихославских, -- поправил Мисаил.

-- А черт их знает, -- не стал спорить Антип, -- может, и Тихославских. Тут не поймешь.

-- Довольно странно. -- Василий присел на покосившуюся скамеечку возле одной безымянной могилки. -- Князья Лихославские-Тихославские, как можно понять из многочисленных захоронений, весьма обширный род -- и куда же, в какую бездонную пропасть он провалился, если уже сто лет, если не больше, тут не только не хоронят, но даже некому привести часовню в приличный вид?

Дубов обвел взором смиренное кладбище -- и был вынужден прикрыть глаза, так как его малость ослепило солнце, отразившееся в позолоченном куполе некоего сооружения шагах в тридцати от княжеской усыпальницы.

-- Вот достойный пример, как надо держать в порядке место последнего упокоя, -- с некоторой завистью заметил Мисаил. -- А вот ежели я, к примеру, помру, так ведь зароют где-нибудь при дороге и даже отходной не споют... -- Скоморох тяжко вздохнул.

-- А, ну ясно -- это не просто гробница, а храм-усыпальница, -- отметил Антип, внимательно оглядев белокаменное здание с золотым куполом. -- Это наподобие семейного храма -- наверху что-то вроде церкви, а внизу покойнички.

-- "Гробница Загрязевых", -- прищурившись, прочел Мисаил надпись над узорной дверью. Сделать это оказалось тоже нелегко, но по иным причинам, чем в случае с Лихославскими -- буквы, как и купол, были покрыты золотом, отсвечивающим на солнце.

-- Должно быть, богатые люди эти Загрязевы, -- уважительно заметил Антип, -- раз такую храмину отгрохали. А видите там изваяние перед входом? Это ведь, как я понимаю, дело рук самого маэстро Черрителли, а он задешево работать не станет.

-- Не уверен я, что это работа маэстро Черрителли, -- возразил Мисаил.

-- А кого же еще? -- удивился Антип. -- Я его творения завсегда узнаю.

Мисаил подошел к изваянию и, осмотрев постамент, был вынужден согласиться:

-- Да, твоя правда. Там так и написано: "Дорогому и любимому Мелхиседеку Иоанновичу Загрязеву -- от вдовы, сына и дочери. Ваятель Джузеппе Черрителли".

-- Ну ладно, -- Василий поднялся с лавочки, -- оставим пока Загрязевых вместе с Черрителли в покое. Я отправлюсь по делам в город, а вы побудете тут и постараетесь что-нибудь узнать о гробнице князей Тихославских. Средств не жалейте -- я вам оставлю десять золотых на сбор информа... то есть ценных сведений. В общем, если заметите что-то подозрительное -- запоминайте.

-- Не беспокойся, Савватей Пахомыч, все выполним, -- заверили детектива скоморохи, и Василий покинул погост -- ему нужно было торопиться на рандеву к своей новой возлюбленной.

***

После обеда майор Селезень взобрался на свой наблюдательный пункт. То бишь на крышу баньки. И стоило ему прильнуть к окулярам бинокля, как в поле видимости оказался новый интересный объект. Объект представлял собой роскошную карету, которая быстро катила по дороге в сторону села. И, естественно, на окраине она была остановлена блок-постом.

-- Кому-то, похоже, не повезло, -- пробормотал Селезень.

И действительно, события развивались не лучшим образом для путешествующих. Двое солдат держали лошадей, а их командир, распахнув дверцу, с гнусной ухмылкой предлагал пассажирам покинуть экипаж.

-- Да уж, это вам не Соловей с друганами-душегубами, -- покачал головой майор.

И тут из кареты появилась дама, одетая во все черное. И ситуация резко изменилась. Дама жестикулировала, топала ногами и, похоже, подкрепляла свои действия соответствующими выражениями. Командир, вначале даже опешивший от такого напора, пришел в себя и попытался схватить даму за руку. Да не тут-то было. Дама извернулась и, подхватив юбки, со всей силы врезала своей изящной ножкой обидчику по единственному доказательству его мужского достоинства.

-- Ай-яй-яй, -- поморщился майор, -- ну это уж совсем круто.

А командир тем временем постепенно скукоживался, сгибался пополам, пока не плюхнулся перекошенным лицом в придорожную пыль. Солдаты, вместо того чтобы придти ему на помощь, осклабились в гнусных улыбочках.

-- Сброд, -- констатировал майор.

И тем не менее было ясно, что скоро их командир очухается, и уж тогда этой дамочке не поздоровится. И тут в поле зрения майора оказалась новая фигура. Это был маленький толстенький человечек на кривых ногах, но зато его кафтан был расшит золотыми галунами, а на правом боку висела здоровенная сабля. При его появлении солдаты перестали скалиться.

-- Ага! -- довольно пробормотал майор. -- Высший командный состав.

А "генерал" тем временем о чем-то поговорил с дамой в черном, после чего тоже пнул уже пытавшегося подняться командира. От чего бедолага снова пропахал физиономией дорогу.

-- А! -- удивился майор. -- Значит, баба из кареты своя!

И действительно -- генерал поцеловал даме ручку, и та, погрузившись в экипаж, преспокойно поехала дальше. Селезень же раздосадовано стукнул кулаком по трубе. Ему так и не удалось разглядеть лица дамы, поскольку оно было скрыто вуалью. Да и лицо генерала из-за огромных темных очков рассмотреть не вышло.

***

Дубов неспеша брел по Мангазейским улицам и предавался размышлениям. Однако на сей раз они носили не дедуктивный, а скорее морально-этический оттенок: хорошо ли Василий делает, вступая в интимный контакт с Миликтрисой Никодимовной? И вообще -- допустимо ли использовать Миликтрису, какова бы она ни была, в целях сбора информации? Ведь она, кажется, влюбилась по-настоящему. Или все это тоже игра?

Детектив остановился возле витрины стекольной лавки, имевшей вид приличного фирменного магазина, и оглядел себя в роскошном зеркале с узорчатой серебряной рамкой. Как обычно в последние дни, Василию стало немного не по себе от вида собственного лица. Впрочем, он уже начал понемногу привыкать с своему новому облику. Физиономия, которую сыщик обрел благодаря Чумичкиной мази, ему даже нравилась: немного заостренные черты, высокий лоб мыслителя, глаза с проницательным прищуром, небольшие залысины... Порой Дубову казалось, что в его внешности появилось что-то от артиста Василия Ливанова из телесериала о Шерлоке Холмсе, а иногда -- нечто от Вячеслава Тихонова из "Семнадцати мгновений весны". И то и другое Дубову, несомненно, даже слегка льстило.

-- Ну ладно, будем считать, что Наде изменяю не я, а ты, -- сказал детектив своему отражению. Конечно, в глубине души Василий сомневался в уважительности такого оправдания, но другого у него на данный момент не было. А не идти к Миликтрисе Никодимовне Дубов никак не мог -- ведь она после трагической гибели Данилы Ильича оставалась единственной ниточкой, которая могла вывести на ново-мангазейских заговорщиков. "Кладбищенский след" Василий, конечно же, со счетов не скидывал, однако его разработкой пока что занимались Антип с Мисаилом.

За раздумьями Василий и сам не заметил, как ноги довели его до "собственного дома" Миликтрисы Никодимовны в Садовом переулке. Входные двери оказались лишь прикрыты, и Василий без звонка вошел в дом. Однако в полутемных сенях он остановился: из гостиной явственно доносились два приглушенных голоса, один из которых принадлежал хозяйке, а другой -- незнакомому человеку.

-- Парень он пустой и бесшабашный, -- говорила Миликтриса Никодимовна, -- ни на какое сурьезное дело не годный.

"Кого это она так?" -- подумал Василий. А хозяйка продолжала:

-- Корчит из себя виршеплета и скомороха, а деньгами сорит, как не знаю кто. Наверняка ведь кого-то пограбил на большой дороге, а то и еще чего похуже, своими бы так не базарил.

"Так это ж она про меня! -- смекнул Дубов. -- О женщины, женщины!.."

-- Ну что ж, Миликтриса Никодимовна, я думаю, что он мне вполне подойдет, -- ответил неизвестный собеседник. Его голос был очень мягкий и приятный, хотя чуть не половину звуков гость Миликтрисы Никодимовны или вовсе не выговаривал, или вместо одних произносил другие. Так что первая услышанная Дубовым фраза незнакомца звучала примерно так:

-- Ну ушто же, Мывиктьиса Никадимауна, я думаю, што он мне уповне подойдет.

-- И что от меня требуется? -- деловито спросила Миликтриса.

-- Пьигвасите ево на заутва, ну, так ускажем, на заутвак, но не слишком рано, и скажите, что с ним хочет поговоить один чевовек, который может пьедвожить хоуошую работу и пвиличный заваботок.

-- Договорились, Димитрий Мелхиседекович, так и скажу -- хорошую работу и приличный заработок.

"Как-как, Мелхи-чего? -- подивился Дубов. -- Ну и имечко, без ста грамм не выговоришь".

-- Ну што жа, Мивиктриса Никодимауна, мне пора, -- стал собираться гость с труднопроизносимым отчеством. -- Дева, знаете, дева...

-- А, ну дела -- это, конечно, вещь нужная, -- весело откликнулась хозяйка. -- Погодите, я вас провожу...

Василий начал лихорадочно соображать, как ему быть -- ретироваться, пока не поздно, или сделать вид, что только что вошел, но тут голоса стали как бы удаляться -- очевидно, хозяйка выпустила гостя через другой выход, детективу не известный.

Выждав несколько минут, Дубов неслышно выскользнул из сеней на двор и принялся во всю мочь названивать в дверной колокольчик. Вскоре вышла Миликтриса Никодимовна.

-- О, это ты, Савватей Пахомыч! Ты и не представляешь, как я тебе рада, -- защебетала радушная хозяйка. При этом она сладко зевнула, будто только что встала с постели.

-- Знаете, Миликтриса Никодимовна, а ведь у меня вышли все деньги, -- печально сообщил Василий, проходя следом за хозяйкой в гостиную. -- Боюсь, теперь вы не захотите любить меня.

-- Ну как ты можешь такое говорить! -- возмутилась Миликтриса, и Василий поймал себя на мысли, что почти ей верит. -- Ведь я ж полюбила тебя вовсе не за деньги!..

-- Спасибо, дорогая, -- признательно прижал руку к груди Василий.

-- А деньги -- это пустяки, -- продолжала Миликтриса Никодимовна. -- Нынче они есть, завтра нет, а потом, глядишь, снова появятся... Но о делах потом, а сейчас -- прошу! -- И с этими словами она гостеприимно распахнула дверь в "будуар".

***

Рыжий настойчиво расспрашивал уже почти оправившегося после нападения боярина Андрея:

-- Неужели князь Длиннорукий так и сказал -- всех соберу и подожгу?

-- Именно так и сказал, -- отвечал боярин Андрей. Он уже отчасти поправился и даже мог передвигаться, только голос еще полностью не восстановился. -- Поначалу я подумал, что он шуткует, но потом понял -- какие тут шутки! Тогда я потихоньку вышел из его терема и побежал сюда, но они, видать, оказались хитрее -- послали вдогонку своего убивца.

-- Кстати, ты запомнил хоть какие-то его приметы? -- спросил Рыжий.

-- Да где уж, -- вздохнул боярин Андрей, -- едва успел по башке огреть, и все -- больше ничего не помню. Все-таки этот крест и вправду чудотворный -- если бы не он, то мне гроб!

-- Между прочим, господа, -- вклинился Серапионыч, сидевший чуть поодаль и внимательно прислушивавшийся к беседе, -- я провел, как бы это понятнее объяснить, в общем, исследование остатков крови на кресте.

-- И что же? -- заинтересовался Рыжий. -- Что показал анализ?

-- Результаты таковы -- кровь с подобным составом ни физически, ни биологически, ни как хотите, не может принадлежать человеку или какому-либо живому существу.

-- А кому же? -- вскочил с кресла боярин Андрей.

-- Не знаю, -- совершенно искренне пожал плечами доктор.

-- Ну ладно, это вопрос скорее научного порядка, -- заметил Рыжий. -- Однако сейчас перед нами стоит более важная и неотложная задача -- обезвредить князя Длиннорукого.

-- Надо открыть глаза царю! -- воскликнул боярин Андрей и глухо закашлялся.

-- Моей первой мыслью как раз и было бежать к Государю и все ему сообщить, -- ответил Рыжий, -- но доказательств-то у нас нет. Государь прекрасно знает о моих отношениях с Длинноруким и подумает, что я просто пытаюсь его оболгать.

-- Признаться, я бы тоже не поверил, -- заметил Серапионыч. -- То, что он собирается сделать -- это просто за всеми пределами.

-- Я сам пойду к царю и все скажу, как было! -- заявил боярин Андрей.

-- Тем более не поверит, -- совсем погрустнел Рыжий. -- Да и вообще, боярин Андрей, тебе появляться на людях опасно. Уж не знаю, в кого метили прошлой ночью -- подозреваю, что тебя из-за лисьей шапки в потемках приняли за меня, но теперь, если Длиннорукий и его шайка пронюхали, где ты находишься... А, знаю -- царский загородный терем сейчас пустует, мы тебя туда и переправим!

-- Но что делать с Длинноруким? -- напомнил боярин Андрей. -- Может, расправиться с ним его же оружием -- подослать кого-нибудь с ножиком...

-- Это не эстетично, -- поморщился Серапионыч. -- Ядиком его, что ли, угостить? У меня в аптечке найдутся все нужные компоненты...

-- Что вы такое говорите!.. -- завозмущался хозяин.

-- А что? Это очень гуманный метод -- все произойдет быстро и безболезненно, -- возразил доктор.

-- Только без уголовщины! -- решительно воспротивился Рыжий. -- Вы представляете, что начнется, если мы с вами засыпемся...

Тут в комнату вошел старый слуга и молча передал хозяину какой-то запечатанный свиток. Рыжий сломал печать и пробежал послание, отчего лицо его совсем омрачилось:

-- Произошло худшее. Войска князя Григория перешли границу и расположились в селе Каменка. Дальше пока не идут, но имеются подозрения, что у Григория есть какое-то секретное оружие. Зная подлый нрав князя Григория, я могу догадываться о его планах -- он специально не пойдет дальше, а подождет, пока его сторонники подготовят почву в Царь-Городе. Таким образом, Длиннорукий может осуществить свой злодейский замысел в любой момент. И, кстати, не обязательно таким огненным способом.

-- Что же делать? -- растерянно пробормотал боярин Андрей.

Рыжий развел руками:

-- Это первый раз, когда я действительно не знаю, что делать. Но скажу одно -- промедление смерти подобно.

-- Ничего, что-нибудь придумаем, -- оптимистично заявил Серапионыч.

***

Вырваться из цепких объятий Миликтрисы Никодимовны детективу Дубову удалось не так скоро -- только часа в три пополудни. На сей раз он и не пытался что-то выведать у своей новой возлюбленной -- становилось ясно, что она всего лишь посредница, поставляющая то ли клиентов, то ли исполнителей своим высокопоставленным хозяевам. С одним из таких Василию предстояло встретиться завтра утром, а нынешним вечером детектив надеялся устроить себе нечто вроде тайм-аута. Правда, до вечера нужно было сделать еще одно дело -- пополнить "золотой запас", почти исчерпанный за два с половиной дня пребывания в Новой Мангазее. Так как "лягушачья" лавочка Данилы Ильича на базаре сгорела вместе с хозяином, то Василию пришлось идти в центр города, на Кузнецкий ряд, где в одном из торговых домов имелся отдел, торгующий лягушками и прочей живностью.

Торговый дом представлял собою роскошное здание, с фасада чем-то напоминавшее Зимний дворец в несколько уменьшенном виде. Внутри же оно скорее было похоже на Пассаж -- такая же толчея среди мелких лавочек и магазинчиков, в живописном беспорядке расположенных вдоль многочисленных проходов.

Узнав от разбитного приказчика, где находится отдел живности, Дубов неспеша стал туда пробираться. Проходя мимо одной из лавок, где, в отличие от прочих, почти не было покупателей, Василий увидел, что там торгуют довольно своеобразным товаром -- песочными часами различных форм и размеров. Так как у детектива в кармане бренчали несколько остатних монет, то он решил заглянуть в лавочку.

-- Куплю какую-нибудь безделушку, будет сувенир для Наденьки, -- сказал он сам себе.

Встав возле прилавка и разглядывая товар на полках, Василий почти машинально прислушался к разговору продавца и двух покупателей -- похоже, все трое были давними знакомыми.

-- Да, время идет, -- говорил, задумчиво глядя на медленно сыпящийся песок, один из посетителей, пожилой человек в скромном синем кафтане, -- и ничего не меняется.

-- Как это ничего не меняется, Илья Матвеич? -- возразила другая покупательница, цветущего вида дама в ярком платье. -- Каждый день что-то меняется. Вот позавчера еще молочная лавка Сидора Поликарпыча процветала, вчера он разорился, а сегодня там уже ведрами и корытами торгуют, будто и не было никаких сыров да простокваш.

Продавец, еще довольно молодой парень в красной косоворотке, заискивающе-доверительно заметил:

-- Между прочим, я имею верные известия, что дружина князя Григория перешла границу и вторглась в Кислоярское царство.

-- Во как! -- радостно откликнулась дама, а Илья Матвеич скорбно покачал головой:

-- Ай-яй-яй, это добром не кончится... И что, они уже дошли до Царь-Города?

-- Да нет, -- чуть понизил голос продавец, -- они встали в приграничной деревне и ждут, пока положение в столице созреет настолько, чтобы брать ее голыми руками. А начали с того, что в церкви конюшню устроили.

"Бедный отец Нифонт, -- подумал Василий, -- хорошо, что он этого не видел..."

-- Глядишь, скоро и до нас доберется! -- еще больше обрадовалась дама.

-- Да что вы такое говорите, Дарья Алексевна! -- возмутился Илья Матвеич.

-- А что? -- пожала полными плечами Дарья Алексевна. -- Он же, князь Григорий то есть, пишет в своих воззваниях, что главная его забота -- вернуть Мангазее положение вольного города.