факт, как начали кружиться в голове странные слова: не поедет
"Скорая" на судороги... и на вывих тоже не поедет... А раз
поехала и везет, значит, не вывих у него, не судороги!
небритое, подпертое воротом белого халата, принадлежало, видимо,
врачу; другое, смутно знакомое - белобрысому парнишке лет
двадцати Ким мучительно пытался вспомнить, где видел белобрысого,
но ничего не выходило, и тогда он вдруг переключился с этих
воспоминаний и с мыслей о вывихах и судорогах на распахнутое окно
в своей квартире и брошенный без призора компьютер. Тревога
прибавила ему сил; пошевелившись, он хрипло произнес:
мы с Любашей не спали, вот я на улицу и выскочил... Гляжу, вы в
подворотне, без чувств и весь в крови! Ну, крикнул Любаше, чтобы
звонила в милицию и в "Скорую"... Да вы не волнуйтесь, щас
приедем! В седьмую вас везут, тут близко!
одинокий, бросить нельзя. Может, позвонить кому? Родителям?
Подруге?
запоздалым раскаянием и, натужно шевеля разбитыми губами,
вымолвил:
Н-николай, вот что... т-ты заберись ко мне, окошко затвори и
выруби компьютер... Н-не ровен час, сгорит!
Выйдешь, закроешь - сунь п-под электрощиток... т-там щелка
внизу... н-небольшая...
- Теперь докладывай, где болит. Плечо?
успокоительным...
расплылись парой белесых тучек. Тучки висели над зеленым
островом, дремавшим в сапфировых водах, и у западной его
оконечности, под гранитными скалами, открывался грот с песчаным
полом, а в глубине его что-то переливалось и посверкивало. Врата!
Огромные врата из бронзы или золота, украшенные изображениями
луны и звезд! Мерцающие створки с тихим шелестом раскрылись, явив
широкую мраморную лестницу, уходившую вниз. По лестнице двигалась
пышная процессия: юные девушки в ярких одеждах, мужчины в
сиреневых и лиловых плащах, несущие светильники, танцовщицы,
пажи, виночерпии, воины в доспехах из черепашьих панцирей, тигры
и черные пантеры и другие звери, коих вели не на цепях, а на
шелковых лентах. Впереди, возглавляя шествие, танцующей походкой
двигалась Она. Ее плащ, и туника, и корона рыжих полос, и
сверкающие искорки самоцветов казались воздушным золотистым
заревом, на фоне которого выступало прекрасное лицо - с кошачьими
зелеными зрачками, с алой раной рта, с ровными дугами бровей над
высоким чистым лбом. Она была так хороша, так прекрасна, что у
Кима перехватило дыхание. "Дайома..." - прошептал он в забытьи и
окончательно отключился.
жестковатой постели. Рядом сидел врач, но не тот хмурый из
"Скорой помощи", а годами постарше, круглолицый, чисто выбритый и
улыбчивый. Светило солнце, щебетали птицы, больничные запахи
мешались с ароматом зелени, а где-то неподалеку звенела посуда и
слышался женский голос, скликавший пациентов к завтраку. Ким
обнаружил, что лежит на спине, что левое его плечо до самой шеи
загипсовано, а торс и голова - в тугих повязках. Болело вроде бы
все - скула под глазом, руки, ребра, ноги, - но не слишком
сильно. Ким поморгал и просипел:
великомучеников Бориса и Глеба, - с охотой сообщил врач. -
Отделение черепно-мозговой травмы. Сесть можете?
правый глаз. Фонарь, похоже, там наливался изрядный. Кроме того,
в ребрах кололо, плечо постреливало болью, но не так, чтоб очень.
Терпимо.
без сотрясения мозга. Повезло, голубчик... Все остальное -
мелочи, - заметил доктор и начал с улыбкой перечислять: - Ключица
у нас сломана, кровоподтек под глазом, трещины в четырех
ребрышках плюс множественные ушибы головы и иные телесные
повреждения вроде ссадин, царапин и синяков. Следствие побоев
средней тяжести... - Он вздохнул с сочувствием и спросил: - А
били-то тебя за что, болезный?
- Их двое, я один... Здоровые лбы! Сперва о стену шмякнули, а
потом...
сакраментальную фразу: - Очнулся - гипс...
пока лежите. Палата - самая тихая на отделении, всего три койки,
и в одной - Кузьмич. Он вам завтрак принесет, а сестричка -
таблеточки. Лежите! Завтра попробуем встать на ножки, и - на
повторный рентген... Темечко посмотрим... нет ли там все же
трещины...
стены, в ногах поблескивало зеркало над раковиной, в углу был
стол и пара стульев, а рядом - шкаф с полуоткрытой дверцей и
одежными вешалками. Еще тут имелись две такие же, как у него,
кровати, одна, ближняя, - пустая, а на дальней лежал парень
примерно его лет или чуть-чуть за тридцать. Лежал тихо, вытянув
руки поверх одеяла, не моргая и уставившись взглядом в потолок.
его сопалатник по-прежнему не откликнулся, напоминая видом скорее
усопшего, чем живого человека. Должно быть, серьезно травмирован,
решил Кононов; что-нибудь черепно-мозговое, проникшее до речевого
центра. Он осторожно пощупал ребра под тугой повязкой: слева
болело, справа - нет. Ну и слава богу...
старичок с двумя тарелками: в одной дымилась каша, а на другой,
как на подносе, располагались яйцо, хлеб и пластиковая кружка с
чаем. Бодрой походкой старик направился к Киму.
Харч-то ничего, а вот посудины у кухонных стервоз еле выпросил!
Тут, понимаешь, всяк со своей тарелкой, а казенные, видать,
разворовали. Сперли! И чашки сперли, и термуметры, и всю
державу... - Он присел к Киму на постель. - Ты ешь, я подсоблю...
Как зовут-то?